Немецкие дневники с морским приливом
«Немецкие дневники» - так назвал свою новую книгу Аркадий Хасин. Это уже 22-я книга одесского писателя-моряка, который живет, как говорится, на два дома. Зимует в Германии, летом по-прежнему предпочитает гостить у себя дома, в Одессе, на Большом Фонтане.
Если предыдущие рассказы: «Море на вкус соленое», «У чужих причалов», «Возвращение с Голгофы» были логичными и предсказуемыми для этого автора, то презентация новой работы во Всемирном клубе одесситов 23 августа - это заявка на совершенно новое качество осмысления пережитого.
Автор, исходивший моря и океаны за более полувека (52 года, из них 35 лет старшим механиком на судах Черноморского пароходства), говорит, что это самая тяжелая для него книга. Он, видевший становление ЧМП и советского флота с 1946 года (тогда он окончил мореходную школу, электромеханический факультет), всю жизнь интересующийся судьбами моряков, морской историей, пишущий об этом в газетах «Знамя коммунизма», «Известия», «Правда», «Моряк», решил посвятить книгу страшным событиям ушедшего века, связанным с ВОВ. Сам он застал в детстве фашистскую оккупацию Одессы и почувствовал на себе с ранних лет, что такое человеческое зло, но и что такое сердечная доброта. От голода его спасла зажиточная армянская семья. Также Аркадий Иосифович возглавлял одесскую Ассоциацию бывших узников гетто и концлагерей.
Однако, пролистав книгу, которая о зверстве фашистов, об отношении к нему современных немцев, понимаешь, что ветеран Черноморского пароходства Хасин остается верен себе. Так или иначе все его воспоминания, очерки в книге связаны с судьбами военных моряков, с морской Одессой.
- Так получилось, что мне нужно было переехать на ПМЖ в Германию, чтобы существенно поправить здоровье, - поясняет Аркадий Хасин. - Я прожил там восемь лет, но сердцем и душою всегда оставался в Одессе.
В Германии я почерпнул много историй, связанных с военными событиями. Например, меня вот что поразило. Я зашел в один сувенирный магазин в Гамбурге, где хозяйка продавала морскую экзотику. На стене увидел картинки судов, одно было с красным флагом.
Стал расспрашивать. Оказалось, что отец хозяйки был военным моряком из Одессы. Когда началась война, он был в немецком порту. Наших моряков сразу отправили в концлагеря. Поскольку рабочей силы в стране не хватало, наши моряки помогали немецким семьям. Так он и познакомился с молодой немкой, которая укрыла его от немцев. Ее избили, а его так и не нашли. Они стали жить вместе. Когда советские войска зашли в эту часть Германии, моряк побежал на радостях признаться в своей судьбе, в итоге Сталин признал его дезертиром, имевшим отношения с иностранкой, и упек на Колыму, где он умер. Дочь, хозяйка магазина, отца никогда не видела.
В книге интересен рассказ о жизни немцев до- и послевоенной Одессы: о поселении Люстдорф, известных ученых Кохе, Гроссе, которые были репрессированы в 1937 году; о том, как после войны на Приморской улице содержали немецких военнопленных, отстраивавших Одессу. Именно они построили одесские «сталинки», а также здание на углу Дерибасовской - Екатерининской, в котором жил Михаил Водяной.
Несомненной топ-историей послевоенной Одессы является «Автограф Вертинского».
- Имя Вертинского было знакомо мне с детства, - рассказывает Аркадий Хасин. - У нас дома был патефон и самые любимые пластинки мамы с песнями Вертинского. Доставали их тогда, как говорили в Одессе, «из-под полы». За прослушивание этих пластинок, как и записей другого эмигранта Петра Лещенко, можно было иметь большие неприятности. Поэтому, когда мама заводила патефон, она плотно закрывала выходившие во двор окна нашей квартиры.
Летом 1946 года я окончил мореходную школу и с группой судовых мотористов, выпускников школы, был направлен на работу в ЧМП. Вакансий не было, и мы болтались без дела. Но я не унывал. Днем загорал на Ланжероне, а по вечерам бежал в Городской сад, где открылся Летний театр. Там выступали приезжавшие тогда в Одессу Клавдия Шульженко, Леонид Утесов, Эдди Рознер, Миронова и Менакер и другие кумиры первых послевоенных лет. Денег на билеты у меня не было, но вместе с другими, такими же, как я, ребятами взбирался по пожарной лестнице на крышу соседнего с Летним театром дома, откуда сцена театра была видна как на ладони.
И вот однажды я увидел в Городском саду афишу «Александр Вертинский». Возле нее толпились одесситы, обсуждая это событие. В газетах я уже читал, что советское правительство разрешило Вертинскому вернуться на Родину и что во время войны он отдал все свои сбережения Красной Армии. И вот он в Одессе!
На первый концерт прославленного певца я даже на крышу попал с трудом. Помимо нас, ребят, туда забрались и взрослые. Билетов в кассах не было. И пока Вертинский не вышел на сцену, мы слышали свистки милиционеров, отгонявших от забора безбилетников, мечтавших послушать любимого певца.
Зал встретил его оглушительными аплодисментами. И он - высокий, элегантный - стоял, улыбаясь, словно купаясь в этом освежающем душу зрительском восторге. Наконец зал затих, и Вертинский сказал: «Я счастлив петь в Одессе, с которой расстался много лет назад. Я счастлив быть в этом прекрасном городе снова». И запел.
Пел он, чуть грассируя, взмахивая руками, и зал, да что зал, сотни людей, собравшихся в тот вечер в Городском саду и даже на Дерибасовской, слушали его, затаив дыхание. Пел он долго. И «Маленькую балерину», и «В бананово-лимонном Сингапуре», и «Бразильский крейсер», и «Ваши пальцы пахнут ладаном», и «Что за ветер в степи молдаванской».
В конце концерта он объявил, что исполнит песню, которую написал по возвращении на Родину, и посвящена она стране, победившей гитлеровскую Германию. Закончил он эту песню словами, которые помню до сих пор: «О, Родина моя! В своей простой шинели, в пудовых сапогах, детей своих любя, ты поднялась сквозь бури и метели, спасая мир, не верящий в тебя!» После этих слов ему устроили настоящую овацию. Я так хлопал и кричал «браво!», что чуть не свалился с крыши.
На следующее утро я пришел в отдел кадров пароходства и узнал, что нашу группу посылают на судоремонтный завод убирать территорию. Завод находился на Пересыпи. Опаздывать на работу было нельзя, за опоздания судили. На другой день я встал в 6 утра. Троллейбусы тогда не ходили, и к проходной завода мне нужно было добираться пешком.
Пройдя Пушкинскую, вышел на Приморский бульвар. Он был безлюден. Только возле гостиницы «Лондонская» белел фартук дворника, подметавшего мостовую.
Дойдя до Потемкинской лестницы, я вдруг увидел высокую фигуру Вертинского. Он смотрел на море.
Поравнявшись с певцом, я неожиданно для самого себя выпалил: «Доброе утро, товарищ Вертинский». Он рассеянно улыбнулся и, слегка картавя, сказал: «Приятно в столь ранний час услышать чудесное слово «товарищ». Сказал он это с чуть легкой иронией, но тут же серьезно добавил: «Вы так молоды, откуда же вы меня знаете?».
Волнуясь, я рассказал ему о любви моей матери к его песням и как она пела их даже в концлагере. Со словами «Боже... вы пережили этот кошмар?» певец вынул из бокового пиджака записную книжку и авторучку. Написав несколько слов, вырвал листок и протянул мне. По этой записке, объяснил мне, меня и маму пропустят в зал, где он будет давать свой последний концерт.
Можно представить, с какой радостью я помчался по Потемкинской лестнице вниз, на завод, а после работы к маме. Но каково было наше разочарование, когда перед началом концерта, выстояв ко входу в Летний театр очередь, мы были остановлены злой билетершей, которая никаких записок не хотела читать, а требовала «нормальные билеты». На крик контролерши подошел администратор. Взяв из рук мамы записку, он прочитал ее и, не говоря ни слова, повел нас за собой. Усадил в первом ряду партера возле каких-то представительных особ, пожелал приятного вечера.
И только после концерта, выходя из театра с заплаканными от счастья глазами, мама спохватилась - где же записка? Она осталась у администратора. Но Бог с ней, с той запиской, судьба подарила мне больше - встречу с самим Вертинским!
На презентации напоследок Хасин признался своим читателям, что пишет уже следующую книгу - «О море и моряках». Без сомнения, необычные морские судьбы станут еще более яркими под мастерским пером писателя.
Снежана Павлова
На земле и на море: Аркадий Хасин вспоминает, пишет, издает
Аркадий Хасин: «Женщина на борту - это всегда что-то исключительное»
Дом Трапани
Одесские крыши
Аркадий Хасин: Случай из практики