138. Немного об иранской компартии.
Называвшаяся до 1942 года коммунистической, иранская партия с 1942 года изменила название на Народную партию Ирана. Вероятней всего, это было сделано под воздействием СССР, где в это время складывалось понимание того, что революционные процессы в отсталых, зависимых регионах пойдут не непосредственным коммунистическим путём, а через промежуточные переходные союзы с угнетаемой мелкой буржуазией, а то и с патриотической национальной капиталистической буржуазией. Как известно, такого же рода переименования совершили и некоторые другие партии Восточной Европы и Азии. Конечно же, речь шла не об отказе от коммунистической идеологии, а о корректировке программы с тем, чтобы на данном этапе привлечь и возглавить очень широкие народные низы.
Какова могла быть наилучшая перспектива для партии? Разумеется, наилучшим вариантом для партии было бы сильное народно-демократическое движение антиимпериалистической направленности под её руководством, перерастающее в народно-демократическую революцию с выходом этой партии к вершинам власти. Но когда мы смотрим на страны, где подобное совершилось, мы видим сильно способствовавший этому фактор самодискредитации всех прочих политических сил. В Иране же, как мы знаем, было не так и даже очень не так. Очень сильной и главенствующей политической силой антиимпериалистического движения, поведшей за собой и народно-демократические устремления низов, была, скажем так, часть национальной буржуазии, которая имела присущую ей специфику.
Как же быть, как действовать коммунистам в этих обстоятельствах?
Конечно, выглядело бы очень смешно, если бы я стал давать уверенные рекомендации. Какой-то рядовой человек, даже без специального образования, даёт указания, как действовать целой партии в совершенно другой, очень особенной стране! Тут в своей родной стране, где всё, казалось бы, известно и пережито, далеко не всё понятно и на многие вопросы не так легко дать ответы, а мы будем воображать себя знатоками очень чужих, далёких обществ, - конечно, смешно.
Но всё-таки хоть как-то порассуждать мы можем. Сказать что-нибудь, хотя бы в виде приблизительных предположений, всё-таки как-то попробуем.
Исходя из простых соображений, мы, вероятно, должны сказать, что тактика здесь будет зависеть от степени идеологической близости или различия разных участников и от соотношения их сил.
Так, если сила коммунистической партии значительно превосходит силу других политических организаций, то правильной тактикой будет заключение союза со сходными на данном этапе политическими организациями при своём главенствующем положении в этом союзе и подавление тех политических организаций, которые составляют помеху на данном этапе.
Если силы других политических организаций не слабы, а вполне сопоставимы с силой компартии, то правильной тактикой будет заключение союза со сходными на данном этапе политическими организациями без явного главенства кого-либо из участников союза и совместное, увеличивающее общую силу, выступление против также не слабого мешающего противника.
Если же сила компартии намного меньше силы других политических организаций, то тут, как нетрудно понять, возможны разные ситуации. При наличии достаточно сильной сходной или близкой политической организации коммунистическая партия должна попытаться войти с ней в союз, даже соглашаясь на её главенство в этом союзе, с тем, чтобы сообща противостоять мешающему сильному противнику. Если же таких сильных союзнических организаций нет, то выходить на открытую борьбу с сильным противником будет бессмысленно и необходимо принять все меры для сохранения партии через глубокое подполье или эмиграцию.
Однако в живой жизни не всё так разложено по умным, ясным «полочкам», и самая коварная ситуация сложится, если та, казалось бы близкая на этом этапе сильная политическая организация, с которой вроде бы возможен союз, рассматривает этот союз с коммунистами как сугубо тактический, временный, вынашивая внутри отношение к коммунистам как к принципиальному противнику на следующих этапах. В этом случае коммунисты дадут себя использовать как вспомогательную силу сегодня с тем, чтобы оказаться полностью разгромленными этим «союзником» завтра.
Вот тут-то и проявляется наша невозможность давать «умные» рекомендации местным коммунистам, так как ситуация представляет собой очень сложную «шахматную» задачу, условия которой в подробностях известны только опытным местным политикам.
Как развивались в этом смысле события в ходе революции 1979 года, думаю, известно. Иранские коммунисты были заведомо слабее и гораздо менее влиятельны, чем антиимпериалистическое духовенство и, расценив всё же это политическое движение как прогрессивное на данном этапе, провозгласили о поддержке его. Использовав коммунистов как вспомогательную силу в борьбе против проимпериалистических сил и либеральных прозападных буржуазных демократов, хомейнисты затем полностью разгромили Народную партию Ирана.
Не изображая из себя всезнайку, могу лишь как версию предположить задним числом четыре серьёзные неправильности иранских коммунистов.
Все эти неправильности имеют один корень - следование выученным общим коммунистическим положениям, но недостаточный учёт специфики своего общества.
1). Да, благодаря уже накопленному мировым коммунистическим движением опыту иранским коммунистам хватило понимания не ставить в программу непосредственную социалистическую революционность, а выдвинуть в первый ряд антиимпериалистические и народно-демократические требования, но вот придать своей программе-минимум форму, соответствующую сильному исламскому менталитету подавляющего большинства народа, они не смогли.
Конечно, это очень необычная и не решавшаяся кем-либо раньше задача: соединить коммунистическое верховенство с исламским общественным сознанием большинства.
Может быть, в иной ситуации можно было бы строить связь с большинством только на основе народно-демократических устремлений и хорошо сформулированных социальных требований, добавив к этому отказ от грубого, открытого атеизма, терпимость и уважение к вере народа. Это было бы, пожалуй, достаточным, если бы были лишь коммунисты и недовольный обстоятельствами жизни низовой народ. Но ведь речь-то шла о наиболее оптимальной тактике в условиях уже широко развёрнутой в мелкобуржуазном обществе народно-демократической и социальной пропаганды хомейнистов, для которых соединение содержания этой пропаганды с исламской её формой было делом, разумеется, совсем не трудным. Как выглядела на этом фоне пропаганда не более высокого и нужного, а того же самого содержания, но не только лишённая этой привычной народу формы, но и исходящая от партии, известной всем как партия материализма, атеизма и обобществления собственности?
Проще всего сказать: значит, время коммунистов не пришло; надо уйти в глухое подполье или в эмиграцию; надо ждать накопления классических капиталистических противоречий в обществе и лишь тогда явиться как лидер борьбы антикапиталистической. Но ведь действительные коммунисты должны не устраняться в эпохи народных движений, пусть и не антикапиталистических, под предлогом их неподходящего качества, а извлекать из этих движений максимум того, что можно извлечь для своих будущих целей. И только если эта работа действительно невозможна, действительно оборачивается жесточайшей реакцией и репрессиями, разрушающими коммунистическую организацию, только тогда можно и нужно говорить о глухом подполье и эмиграции, но и то - не прекращая всё же возможную работу из этого подполья и этой эмиграции.
Вероятно, так и рассуждали руководители Народной партии Ирана, надеявшиеся, что в условиях хомейнистской революции всё же сумеют добыть и себе пусть не главенство, но всё-таки некоторые политические дивиденды.
Но всё же, возвращаясь к пользе максимального приспособления к особенностям общественного сознания народных низов, хочется сказать, что вероятно, думать об этом марксистская партия такой страны должна не тогда, когда открытая борьба уже началась, а задолго до того. Может быть, можно выразиться так: формировать «свой», хорошо прилагаемый к местным особенностям марксизм нужно сразу же с созданием организации и началом политической деятельности. Как не поставить тут в образец маоцзэдуновскую интерпретацию формы марксизма (не содержания, а формы), названную им «марксизмом реальности»!
Иранские же коммунисты, не придавшие своей пропаганде, так сказать, «иранскую форму» или недостаточно придавшие, сильно проиграли хомейнистам в деле воздействия на низовой народ.
2). Следующей неправильностью иранских коммунистов нужно, по-видимому, назвать неверную оценку ими хомейнистов.
Насколько можно судить по их действиям, они представляли хомейнистов как демократическое движение против реакционного проимпериалистического шахского режима, и всё. Следовательно, - делали вывод они, - поддержав это движение в качестве менее сильного союзника, мы обеспечим себе легальное место в будущей демократической системе, которое, согласно известным марксистским правилам, будем использовать для своей будущей подготовительной работы.
Как явно проступает здесь вреднейшее влияние позднесоветского ревизионизма! В ответ на подобные «демократические» иллюзии со стороны западных социал-демократов, в частности - каутскианцев, Ленин восклицал: «Да видели ли когда-нибудь эти господа настоящую революцию?»
Буржуазно-демократические правила ни один коммунист не должен принимать за что-то абсолютное. Зараза, идущая от бытовой мелкобуржуазной психологии, видно, очень уж заразительна, потому что и среди наших сегодняшних, казалось бы, толковых марксистов нет-нет да и выскочит это абсолютное отношение к демократии. Все помнят существительное - «демократия», но почему-то то и дело упускают очень важное прилагательное - «буржуазная». Буржуазная демократия - это такая форма осуществления буржуазной диктатуры, которая в данных условиях делает буржуазную диктатуру более удобной для осуществления и даёт возможность более гибко достигать целей этой диктатуры.
Вот эти четыре момента и не должны никогда забывать правильные коммунисты.
Первый момент - коммунист не должен ахать, когда эта диктатура проступает сквозь эту форму: «Ах, нас бьют дубинками! Это уже не демократия, это - фашизм!» Нет, ребята, это не фашизм, это всё ещё демократия, но - буржуазная, то есть являющаяся формой буржуазной диктатуры.
Второй момент - коммунист не должен надеяться, что методами этой демократии можно протолкнуть те изменения, которые выходят за рамки общебуржуазных интересов. Да, есть изменения, которые на данном отрезке выгодны пролетариату, но и не выходят пока за рамки буржуазных интересов, - такие изменения провести через буржуазно-демократические законы можно; но как только буржуазно-демократическая система замечает нежелательное нарушение общебуржуазного интереса, она отторгает, блокирует все попытки использования её пролетариатом в этих целях.
Третий момент - коммунист должен понимать, что, как сказано, буржуазная демократия делает буржуазную диктатуру более удобной для осуществления именно в данных условиях; если же условия в этом отношении изменились, то диктатуре нет никакого труда сменить и эту форму, - переход от демократических методов к недемократическим при необходимости совершается очень быстро и легко.
Четвёртый момент - коммунист должен также учитывать, что, как сказано, буржуазная демократия даёт возможность диктатуре достигать своих целей более гибко, но сами-то эти цели могут по каким-то причинам меняться, и тогда так же резко может поворачиваться «дышло» буржуазно-демократических законов.
Иранские коммунисты не учли (или плохо учли), что в лице хомейнистов устанавливалась диктатура этой части буржуазии и что факт принадлежности этой диктатуры к антиимпериалистической революции (да, руководимой капиталистической буржуазией - но всё же революции антиимпериалистической), то есть к процессу очень сложному, неустойчивому, меняющемуся, придаёт этой диктатуре, во-первых, особую бдительность по охране своих интересов, а во-вторых, может породить очень неожиданные и своеобразные изменения в конкретных целях этой диктатуры на бурных поворотах революции. При таких обстоятельствах надеяться на стабильную демократическую «крышу» для своих, коммунистических, целей - это большая наивность.
3). Следующая предположительная неправильность иранских коммунистов (возможно, вытекающая из предыдущей) - нарушение правильного соотношения между легальностью и нелегальностью.
В давнишних текстах уже приходилось разбирать эту тему, ссылаясь на большевистский опыт, в свою очередь выросший из опыта народовольческой борьбы в условиях самодержавия.
Неправы те, кто выводит необходимость нелегальности только из существования не демократической, а прямой, открытой формы буржуазной диктатуры. Необходимость нелегальности следует не из наличия какой-то формы диктатуры, а из наличия самой этой диктатуры, - а эта диктатура существует всегда, независимо от её форм.
Всякая революционная деятельность (если она - революционная) не может осуществляться с неукоснительным соблюдением законов капиталистического строя, так как эта деятельность направлена на разрушение капиталистического строя, а система законов построена для его защиты и охраны. Хотя действия коммунистической организации при капитализме не сводятся исключительно к незаконным, но выход за рамки буржуазных законов не может не быть существенной частью коммунистической деятельности, - иначе ведь эта деятельность ни в каком смысле не будет коммунистической.
Отсюда вытекает постоянное, не зависящее ни от какой демократичности, стремление буржуазной власти вскрыть и пресечь такую деятельность, и как следствие - постоянная необходимость для коммунистов такую деятельность уберечь. Как уже говорилось в предыдущем пункте и как следует из сказанного здесь, демократическая форма никак не мешает диктатуре буржуазии подавлять вредную для неё деятельность, - для этого достаточно только выявить незаконные с точки зрения буржуазных законов действия антикапиталистических борцов и, опираясь на букву и дух закона, жёстко подавить их. Если же антикапиталистические борцы попытаются действовать вроде бы в рамках буржуазных законов, но всё равно каким-либо образом опасно для буржуазной власти и капиталистического строя, буржуазно-демократическая юриспруденция без труда найдёт нужную формулировку, скажем, типа - «злонамеренное использование демократических свобод против самой же демократической системы», и без промедления применит репрессии, ссылаясь на то, что «демократия - такая ценная и замечательная вещь, что наша святая обязанность - защищать её от разрушительного экстремизма».
(Вот почему [повторюсь ещё раз] вызывают неприятное впечатление возмущённые вопли некоторых «левых» после того, как их отлупят дубинками: «Где же демократия?! Нет демократии!!» Не вопите. Есть демократия. Никуда она не пропала. Но это - буржуазная демократия.
Эти мелкобуржуазные плаксы и насчёт социалистического строительства говорят подобным же образом: «Если есть репрессии - значит нет демократии» (мы это часто слышим сегодня). Они опять-таки забывают, что социалистическая демократия - это форма диктатуры пролетариата.
Если же они толкуют понятие «демократия» как слово, имеющее самодостаточный смысл и не нуждающееся поэтому в каких-то уточняющих прилагательных, то им следует немедленно перестать называть себя коммунистами.)
Следовательно, действительно коммунистическая организация при капитализме, независимо ни от какой буржуазной демократии, должна, образно говоря, быть подобной дереву, имея на поверхности множество разных легальных листочков и веточек, но держа свои живые корни глубоко под землёй. Причём строить такую конструкцию нужно с самого начала, а не организовывать свою работу так, что поначалу всё на виду - и работа, и руководители, а затем, когда возникает опасность, эти известные всем руководители в спешке ныряют в подполье. Как не ныряйте - найдут, раньше надо было думать.
(Вот, кстати, почему несколько наивно звучит вопрос, который задают некоторые товарищи: «Где же у нас настоящая партия? Ну когда же она образуется? Почему мы видим одни только отдельные популяризаторско-пропагандистские группки?» Я думаю, в свете сказанного здесь нетрудно понять, что об образовании этой партии или о ходе работы над нею вам не доложат и в интернете не сообщат. Если, конечно, речь идёт о настоящей компартии.)
Иранские коммунисты во времена преследования шахским режимом действовали скрытно, но с началом хомейнистской революции целиком вышли на открытое пространство. А почему бы не выйти, - очевидно, решили они, - ведь идёт антиимпериалистическая революция.
Да, революция антиимпериалистическая, но руководящей силой её является капиталистическая буржуазия. Эту особенность иранского антиимпериалистического процесса нужно было увидеть и учесть. Поспешность выхода «корней» на поверхность обернулась для иранских коммунистов жестоким разгромом в начале 80-х.
4). Нужно сказать и ещё об одном факторе, в огромной степени навредившем иранским коммунистам, - о послушном служении государственным интересам СССР. Надеюсь, меня не обвинят в антисоветчине, потому что к началу 80-х «советчина» в СССР, даже в своих остаточных формах, уже практически приближалась к нулю.
Какова была бы политика позднесоветских руководителей к иранской антиимпериалистической революции, если бы они стояли на позициях действительно социалистического государства? Конечно, мы не профессионалы в вопросах высокой государственной политики, но самое общее, самое очевидное предположить всё же можно. По-видимому, к антиимпериалистической революции надо было бы отнестись положительно, но конечно, ввиду капиталистического характера её руководящей политической силы следовало бы внимательно изучить возможность перехватить местными коммунистами руководящей инициативы. Если же такой возможности объективно нет (а её не было), то правильным было бы откровенно и честно поддержать тот антиимпериалистический процесс, какой есть, несмотря на капиталистичность хомейнистов. Конечно, с внимательным учётом возможных «сюрпризов», но саму антиимпериалистичность поддержать безоговорочно и искренне, - политика, подобная, скажем, ленинской политике по отношению к событиям в Турции под руководством Мустафы Кемаля.
Однако внешнеполитический курс позднего СССР уже имел совсем другие цели. Имея намерение встроиться в мировую капиталистическую хозяйственную систему на наиболее выгодных для себя условиях, позднесоветские руководители вели сложную игру, сочетающую как действия по усилению своего положения в мировой конкурентной борьбе, так и беспринципные уступки и заигрывания с другими конкурирующими державами.
Антиимпериалистические движения, направленные против западного империализма, они старались использовать в этих своих интересах, а не в интересах самих антиимпериалистических движений. Хомейнистам были наглядно видны очень показательные проявления этого, например, в арабских процессах, в пустом словесном одобрении антиамериканской направленности иранской революции, но в одновременной поставке Советским Союзом оружия Ираку в ходе ирано-иракской войны, наконец - в авантюрном вторжении в Афганистан, на который хомейнисты возлагали большие надежды в деле расширения своей «исламской революции» и создания крепкого союзнического блока.
И вот иранские коммунисты послушно встали на службу государственным интересам позднесоветской политики, чем поставили себя (в представлении хомейнистов) в положение политического препятствия. В ответ руководители иранской революции резко снизили уровень ирано-советских отношений, провозгласили равную направленность их революции «как против американского, так и против советского империализма», развернули широкую поддержку афганского сопротивления и учинили жестокий разгром коммунистов, обвинив их (с предоставлением изобличающих документов) в предательстве и шпионаже.
Нельзя говорить, что не будь этого - отношения хомейнистов и коммунистов были бы бесконфликтными. Были и другие причины внутреннего порядка, могущие в перспективе в той или иной степени обострить эти отношения. Но этот фактор всё же сыграл свою большую роль в разгроме Народной партии Ирана уже на начальных этапах хомейнистской революции.
Какова могла быть наилучшая перспектива для партии? Разумеется, наилучшим вариантом для партии было бы сильное народно-демократическое движение антиимпериалистической направленности под её руководством, перерастающее в народно-демократическую революцию с выходом этой партии к вершинам власти. Но когда мы смотрим на страны, где подобное совершилось, мы видим сильно способствовавший этому фактор самодискредитации всех прочих политических сил. В Иране же, как мы знаем, было не так и даже очень не так. Очень сильной и главенствующей политической силой антиимпериалистического движения, поведшей за собой и народно-демократические устремления низов, была, скажем так, часть национальной буржуазии, которая имела присущую ей специфику.
Как же быть, как действовать коммунистам в этих обстоятельствах?
Конечно, выглядело бы очень смешно, если бы я стал давать уверенные рекомендации. Какой-то рядовой человек, даже без специального образования, даёт указания, как действовать целой партии в совершенно другой, очень особенной стране! Тут в своей родной стране, где всё, казалось бы, известно и пережито, далеко не всё понятно и на многие вопросы не так легко дать ответы, а мы будем воображать себя знатоками очень чужих, далёких обществ, - конечно, смешно.
Но всё-таки хоть как-то порассуждать мы можем. Сказать что-нибудь, хотя бы в виде приблизительных предположений, всё-таки как-то попробуем.
Исходя из простых соображений, мы, вероятно, должны сказать, что тактика здесь будет зависеть от степени идеологической близости или различия разных участников и от соотношения их сил.
Так, если сила коммунистической партии значительно превосходит силу других политических организаций, то правильной тактикой будет заключение союза со сходными на данном этапе политическими организациями при своём главенствующем положении в этом союзе и подавление тех политических организаций, которые составляют помеху на данном этапе.
Если силы других политических организаций не слабы, а вполне сопоставимы с силой компартии, то правильной тактикой будет заключение союза со сходными на данном этапе политическими организациями без явного главенства кого-либо из участников союза и совместное, увеличивающее общую силу, выступление против также не слабого мешающего противника.
Если же сила компартии намного меньше силы других политических организаций, то тут, как нетрудно понять, возможны разные ситуации. При наличии достаточно сильной сходной или близкой политической организации коммунистическая партия должна попытаться войти с ней в союз, даже соглашаясь на её главенство в этом союзе, с тем, чтобы сообща противостоять мешающему сильному противнику. Если же таких сильных союзнических организаций нет, то выходить на открытую борьбу с сильным противником будет бессмысленно и необходимо принять все меры для сохранения партии через глубокое подполье или эмиграцию.
Однако в живой жизни не всё так разложено по умным, ясным «полочкам», и самая коварная ситуация сложится, если та, казалось бы близкая на этом этапе сильная политическая организация, с которой вроде бы возможен союз, рассматривает этот союз с коммунистами как сугубо тактический, временный, вынашивая внутри отношение к коммунистам как к принципиальному противнику на следующих этапах. В этом случае коммунисты дадут себя использовать как вспомогательную силу сегодня с тем, чтобы оказаться полностью разгромленными этим «союзником» завтра.
Вот тут-то и проявляется наша невозможность давать «умные» рекомендации местным коммунистам, так как ситуация представляет собой очень сложную «шахматную» задачу, условия которой в подробностях известны только опытным местным политикам.
Как развивались в этом смысле события в ходе революции 1979 года, думаю, известно. Иранские коммунисты были заведомо слабее и гораздо менее влиятельны, чем антиимпериалистическое духовенство и, расценив всё же это политическое движение как прогрессивное на данном этапе, провозгласили о поддержке его. Использовав коммунистов как вспомогательную силу в борьбе против проимпериалистических сил и либеральных прозападных буржуазных демократов, хомейнисты затем полностью разгромили Народную партию Ирана.
Не изображая из себя всезнайку, могу лишь как версию предположить задним числом четыре серьёзные неправильности иранских коммунистов.
Все эти неправильности имеют один корень - следование выученным общим коммунистическим положениям, но недостаточный учёт специфики своего общества.
1). Да, благодаря уже накопленному мировым коммунистическим движением опыту иранским коммунистам хватило понимания не ставить в программу непосредственную социалистическую революционность, а выдвинуть в первый ряд антиимпериалистические и народно-демократические требования, но вот придать своей программе-минимум форму, соответствующую сильному исламскому менталитету подавляющего большинства народа, они не смогли.
Конечно, это очень необычная и не решавшаяся кем-либо раньше задача: соединить коммунистическое верховенство с исламским общественным сознанием большинства.
Может быть, в иной ситуации можно было бы строить связь с большинством только на основе народно-демократических устремлений и хорошо сформулированных социальных требований, добавив к этому отказ от грубого, открытого атеизма, терпимость и уважение к вере народа. Это было бы, пожалуй, достаточным, если бы были лишь коммунисты и недовольный обстоятельствами жизни низовой народ. Но ведь речь-то шла о наиболее оптимальной тактике в условиях уже широко развёрнутой в мелкобуржуазном обществе народно-демократической и социальной пропаганды хомейнистов, для которых соединение содержания этой пропаганды с исламской её формой было делом, разумеется, совсем не трудным. Как выглядела на этом фоне пропаганда не более высокого и нужного, а того же самого содержания, но не только лишённая этой привычной народу формы, но и исходящая от партии, известной всем как партия материализма, атеизма и обобществления собственности?
Проще всего сказать: значит, время коммунистов не пришло; надо уйти в глухое подполье или в эмиграцию; надо ждать накопления классических капиталистических противоречий в обществе и лишь тогда явиться как лидер борьбы антикапиталистической. Но ведь действительные коммунисты должны не устраняться в эпохи народных движений, пусть и не антикапиталистических, под предлогом их неподходящего качества, а извлекать из этих движений максимум того, что можно извлечь для своих будущих целей. И только если эта работа действительно невозможна, действительно оборачивается жесточайшей реакцией и репрессиями, разрушающими коммунистическую организацию, только тогда можно и нужно говорить о глухом подполье и эмиграции, но и то - не прекращая всё же возможную работу из этого подполья и этой эмиграции.
Вероятно, так и рассуждали руководители Народной партии Ирана, надеявшиеся, что в условиях хомейнистской революции всё же сумеют добыть и себе пусть не главенство, но всё-таки некоторые политические дивиденды.
Но всё же, возвращаясь к пользе максимального приспособления к особенностям общественного сознания народных низов, хочется сказать, что вероятно, думать об этом марксистская партия такой страны должна не тогда, когда открытая борьба уже началась, а задолго до того. Может быть, можно выразиться так: формировать «свой», хорошо прилагаемый к местным особенностям марксизм нужно сразу же с созданием организации и началом политической деятельности. Как не поставить тут в образец маоцзэдуновскую интерпретацию формы марксизма (не содержания, а формы), названную им «марксизмом реальности»!
Иранские же коммунисты, не придавшие своей пропаганде, так сказать, «иранскую форму» или недостаточно придавшие, сильно проиграли хомейнистам в деле воздействия на низовой народ.
2). Следующей неправильностью иранских коммунистов нужно, по-видимому, назвать неверную оценку ими хомейнистов.
Насколько можно судить по их действиям, они представляли хомейнистов как демократическое движение против реакционного проимпериалистического шахского режима, и всё. Следовательно, - делали вывод они, - поддержав это движение в качестве менее сильного союзника, мы обеспечим себе легальное место в будущей демократической системе, которое, согласно известным марксистским правилам, будем использовать для своей будущей подготовительной работы.
Как явно проступает здесь вреднейшее влияние позднесоветского ревизионизма! В ответ на подобные «демократические» иллюзии со стороны западных социал-демократов, в частности - каутскианцев, Ленин восклицал: «Да видели ли когда-нибудь эти господа настоящую революцию?»
Буржуазно-демократические правила ни один коммунист не должен принимать за что-то абсолютное. Зараза, идущая от бытовой мелкобуржуазной психологии, видно, очень уж заразительна, потому что и среди наших сегодняшних, казалось бы, толковых марксистов нет-нет да и выскочит это абсолютное отношение к демократии. Все помнят существительное - «демократия», но почему-то то и дело упускают очень важное прилагательное - «буржуазная». Буржуазная демократия - это такая форма осуществления буржуазной диктатуры, которая в данных условиях делает буржуазную диктатуру более удобной для осуществления и даёт возможность более гибко достигать целей этой диктатуры.
Вот эти четыре момента и не должны никогда забывать правильные коммунисты.
Первый момент - коммунист не должен ахать, когда эта диктатура проступает сквозь эту форму: «Ах, нас бьют дубинками! Это уже не демократия, это - фашизм!» Нет, ребята, это не фашизм, это всё ещё демократия, но - буржуазная, то есть являющаяся формой буржуазной диктатуры.
Второй момент - коммунист не должен надеяться, что методами этой демократии можно протолкнуть те изменения, которые выходят за рамки общебуржуазных интересов. Да, есть изменения, которые на данном отрезке выгодны пролетариату, но и не выходят пока за рамки буржуазных интересов, - такие изменения провести через буржуазно-демократические законы можно; но как только буржуазно-демократическая система замечает нежелательное нарушение общебуржуазного интереса, она отторгает, блокирует все попытки использования её пролетариатом в этих целях.
Третий момент - коммунист должен понимать, что, как сказано, буржуазная демократия делает буржуазную диктатуру более удобной для осуществления именно в данных условиях; если же условия в этом отношении изменились, то диктатуре нет никакого труда сменить и эту форму, - переход от демократических методов к недемократическим при необходимости совершается очень быстро и легко.
Четвёртый момент - коммунист должен также учитывать, что, как сказано, буржуазная демократия даёт возможность диктатуре достигать своих целей более гибко, но сами-то эти цели могут по каким-то причинам меняться, и тогда так же резко может поворачиваться «дышло» буржуазно-демократических законов.
Иранские коммунисты не учли (или плохо учли), что в лице хомейнистов устанавливалась диктатура этой части буржуазии и что факт принадлежности этой диктатуры к антиимпериалистической революции (да, руководимой капиталистической буржуазией - но всё же революции антиимпериалистической), то есть к процессу очень сложному, неустойчивому, меняющемуся, придаёт этой диктатуре, во-первых, особую бдительность по охране своих интересов, а во-вторых, может породить очень неожиданные и своеобразные изменения в конкретных целях этой диктатуры на бурных поворотах революции. При таких обстоятельствах надеяться на стабильную демократическую «крышу» для своих, коммунистических, целей - это большая наивность.
3). Следующая предположительная неправильность иранских коммунистов (возможно, вытекающая из предыдущей) - нарушение правильного соотношения между легальностью и нелегальностью.
В давнишних текстах уже приходилось разбирать эту тему, ссылаясь на большевистский опыт, в свою очередь выросший из опыта народовольческой борьбы в условиях самодержавия.
Неправы те, кто выводит необходимость нелегальности только из существования не демократической, а прямой, открытой формы буржуазной диктатуры. Необходимость нелегальности следует не из наличия какой-то формы диктатуры, а из наличия самой этой диктатуры, - а эта диктатура существует всегда, независимо от её форм.
Всякая революционная деятельность (если она - революционная) не может осуществляться с неукоснительным соблюдением законов капиталистического строя, так как эта деятельность направлена на разрушение капиталистического строя, а система законов построена для его защиты и охраны. Хотя действия коммунистической организации при капитализме не сводятся исключительно к незаконным, но выход за рамки буржуазных законов не может не быть существенной частью коммунистической деятельности, - иначе ведь эта деятельность ни в каком смысле не будет коммунистической.
Отсюда вытекает постоянное, не зависящее ни от какой демократичности, стремление буржуазной власти вскрыть и пресечь такую деятельность, и как следствие - постоянная необходимость для коммунистов такую деятельность уберечь. Как уже говорилось в предыдущем пункте и как следует из сказанного здесь, демократическая форма никак не мешает диктатуре буржуазии подавлять вредную для неё деятельность, - для этого достаточно только выявить незаконные с точки зрения буржуазных законов действия антикапиталистических борцов и, опираясь на букву и дух закона, жёстко подавить их. Если же антикапиталистические борцы попытаются действовать вроде бы в рамках буржуазных законов, но всё равно каким-либо образом опасно для буржуазной власти и капиталистического строя, буржуазно-демократическая юриспруденция без труда найдёт нужную формулировку, скажем, типа - «злонамеренное использование демократических свобод против самой же демократической системы», и без промедления применит репрессии, ссылаясь на то, что «демократия - такая ценная и замечательная вещь, что наша святая обязанность - защищать её от разрушительного экстремизма».
(Вот почему [повторюсь ещё раз] вызывают неприятное впечатление возмущённые вопли некоторых «левых» после того, как их отлупят дубинками: «Где же демократия?! Нет демократии!!» Не вопите. Есть демократия. Никуда она не пропала. Но это - буржуазная демократия.
Эти мелкобуржуазные плаксы и насчёт социалистического строительства говорят подобным же образом: «Если есть репрессии - значит нет демократии» (мы это часто слышим сегодня). Они опять-таки забывают, что социалистическая демократия - это форма диктатуры пролетариата.
Если же они толкуют понятие «демократия» как слово, имеющее самодостаточный смысл и не нуждающееся поэтому в каких-то уточняющих прилагательных, то им следует немедленно перестать называть себя коммунистами.)
Следовательно, действительно коммунистическая организация при капитализме, независимо ни от какой буржуазной демократии, должна, образно говоря, быть подобной дереву, имея на поверхности множество разных легальных листочков и веточек, но держа свои живые корни глубоко под землёй. Причём строить такую конструкцию нужно с самого начала, а не организовывать свою работу так, что поначалу всё на виду - и работа, и руководители, а затем, когда возникает опасность, эти известные всем руководители в спешке ныряют в подполье. Как не ныряйте - найдут, раньше надо было думать.
(Вот, кстати, почему несколько наивно звучит вопрос, который задают некоторые товарищи: «Где же у нас настоящая партия? Ну когда же она образуется? Почему мы видим одни только отдельные популяризаторско-пропагандистские группки?» Я думаю, в свете сказанного здесь нетрудно понять, что об образовании этой партии или о ходе работы над нею вам не доложат и в интернете не сообщат. Если, конечно, речь идёт о настоящей компартии.)
Иранские коммунисты во времена преследования шахским режимом действовали скрытно, но с началом хомейнистской революции целиком вышли на открытое пространство. А почему бы не выйти, - очевидно, решили они, - ведь идёт антиимпериалистическая революция.
Да, революция антиимпериалистическая, но руководящей силой её является капиталистическая буржуазия. Эту особенность иранского антиимпериалистического процесса нужно было увидеть и учесть. Поспешность выхода «корней» на поверхность обернулась для иранских коммунистов жестоким разгромом в начале 80-х.
4). Нужно сказать и ещё об одном факторе, в огромной степени навредившем иранским коммунистам, - о послушном служении государственным интересам СССР. Надеюсь, меня не обвинят в антисоветчине, потому что к началу 80-х «советчина» в СССР, даже в своих остаточных формах, уже практически приближалась к нулю.
Какова была бы политика позднесоветских руководителей к иранской антиимпериалистической революции, если бы они стояли на позициях действительно социалистического государства? Конечно, мы не профессионалы в вопросах высокой государственной политики, но самое общее, самое очевидное предположить всё же можно. По-видимому, к антиимпериалистической революции надо было бы отнестись положительно, но конечно, ввиду капиталистического характера её руководящей политической силы следовало бы внимательно изучить возможность перехватить местными коммунистами руководящей инициативы. Если же такой возможности объективно нет (а её не было), то правильным было бы откровенно и честно поддержать тот антиимпериалистический процесс, какой есть, несмотря на капиталистичность хомейнистов. Конечно, с внимательным учётом возможных «сюрпризов», но саму антиимпериалистичность поддержать безоговорочно и искренне, - политика, подобная, скажем, ленинской политике по отношению к событиям в Турции под руководством Мустафы Кемаля.
Однако внешнеполитический курс позднего СССР уже имел совсем другие цели. Имея намерение встроиться в мировую капиталистическую хозяйственную систему на наиболее выгодных для себя условиях, позднесоветские руководители вели сложную игру, сочетающую как действия по усилению своего положения в мировой конкурентной борьбе, так и беспринципные уступки и заигрывания с другими конкурирующими державами.
Антиимпериалистические движения, направленные против западного империализма, они старались использовать в этих своих интересах, а не в интересах самих антиимпериалистических движений. Хомейнистам были наглядно видны очень показательные проявления этого, например, в арабских процессах, в пустом словесном одобрении антиамериканской направленности иранской революции, но в одновременной поставке Советским Союзом оружия Ираку в ходе ирано-иракской войны, наконец - в авантюрном вторжении в Афганистан, на который хомейнисты возлагали большие надежды в деле расширения своей «исламской революции» и создания крепкого союзнического блока.
И вот иранские коммунисты послушно встали на службу государственным интересам позднесоветской политики, чем поставили себя (в представлении хомейнистов) в положение политического препятствия. В ответ руководители иранской революции резко снизили уровень ирано-советских отношений, провозгласили равную направленность их революции «как против американского, так и против советского империализма», развернули широкую поддержку афганского сопротивления и учинили жестокий разгром коммунистов, обвинив их (с предоставлением изобличающих документов) в предательстве и шпионаже.
Нельзя говорить, что не будь этого - отношения хомейнистов и коммунистов были бы бесконфликтными. Были и другие причины внутреннего порядка, могущие в перспективе в той или иной степени обострить эти отношения. Но этот фактор всё же сыграл свою большую роль в разгроме Народной партии Ирана уже на начальных этапах хомейнистской революции.