Corrective Rape
Недавно был на выставке. Конечно, в красных фонарях. Конечно, в церкви. Конечно, посвященной гомофобии. Точнее, "гомофобии" в узкоспециальном смысле слова были посвящены работы одного датчанина про Рашку. России в этих безобидных фотографиях на вечную русскую тему "секс пресмыкающихся" я не увидел. На галерею петушиных лиц из тесаков, хоругвеносцев с кизяками и тп смотреть неинтересно, я лишь отметил, как цивилизованно (пока еще) мы выглядим в компании с Угандой, Камеруном, Чадом, блядь, еще какой-то черножопой мглой, и Бангладешем (страной-производителем патриотических костюмов "Я Русский", "Я Казак", "Я Мудак" и тд). И тут я очутился перед секцией, что поразила меня до глубины души. И тела.
Работа называется Corrective Rape. Автор - британка Clare Carter. Мультимедийный репортаж на нескольких стендах рассказывает о коррекционном насилии - феномене, который существует в Южной Африке. Феномен в том, что, прознав о чьей-либо нетрадиционной ориентации, борцы за традиционные черные ценности этого человека ловят и насилуют толпой. Достается, как правило, женщинам, южно-африканским лесбиянкам. Порой наводчиком насильников становится родная, собственная мать, свято уверенная в том, что разнополый секс излечивает гомосексуальность. Узнав, что ее 16-летняя дочь - лесбиянка, одна южноафриканская женщина привела домой мужчину, рекомендованного ей родственниками. Следующие 6 лет эта девочка провела в изоляции, под перманентным насилием. Насильник зачал ей ребенка, она родила. Счастливая мать, заимевшая внука, оставила попытки сделать из дочери "нормальную" и вышвырнула ее на улицу. Короче, истории - полный пиздец, одна история тошнотворнее другой. Утверждается, что, статистически, у женщины в Южной Африке больше шансов быть изнасилованной, чем научиться читать.
Всегда, когда мы изучаем кейс активной гомофобии, мы говорим о механизмах подавления, где изнасилование условным гетеросексуалом гомосексуала - крайняя точка невроза, предел вытеснения. Тем интереснее второй аспект corrective rape, который так меня разволновал - гомофобные негры насилуют и мужиков. Прямо, товарищи, в жопы.
Когда я прочитал подробные истории насилия над пацанами, юношами, взрослыми мужчинами, я охуел. Такой контент мне никогда не попался, я даже о таком не думал, в моем сознании ничего подобного не было, а мое русское культурное наследие - ну, питухи там, опущенцы, зона - всегда воспринималось как фольклор, как мифы и легенды средней школы. Истории мужчин ничем не лучше женских, наоборот, подчас их "корректировали" более жестоко, до смерти.
Это было не все. Последней каплей стали полицейские документы. Я ознакомился с протоколами медицинского освидетельствования, составляемого в случае изнасилования. Заполненными, настоящими. С картинками, схемами. Как женской половой системы, подвергшейся насилию, так и мужской. Узнал много медицинских аспектов. Здесь у меня невыносимо засвербило, смотря на протокол, я не понимал, чьими глазами я смотрю на эту ситуацию - криминального медика, жертвы, насильника - где мой взгляд, чьи ощущения испытываются мной? - я ушел.
И задумался. Изнасилование - один из самых отвратительных феноменов на свете, возможно, самый отвратительный. И по нему у меня непримиримая позиция, я никогда не видел здесь полей для рассуждений и дискуссий о том, кто был насколько вызывающе одет и кто кого "спровоцировал", а всем любителям порассуждать о степени вины жертвы насилия желаю быть самим "откорректированным" в жопы. Мне тяжело реферировать к жертвам, в конце концов, для меня изнасилование - территория закрытого опыта, и встать на место женщины, подвергшейся насилию, я могу в не большей степени, чем встать на место негра, которого дискриминируют по цвету кожи и называют "ниггером".
Когда мне встречаются женщины, а это происходит регулярно, которые решают рассказать, как они были изнасилованы, или чудом спаслись от насилия, в моем сознании включается экран, блокирующий визуализацию рассказа. В свете моих занятий Травмой, включающей кульбиты памяти и производство ложных воспоминаний в рамках пост-травматических расстройств, я отношусь к этим историям недоверчиво. Возможно, я до конца не верю ни в одну из мне поведанных историй, а мои подозрения вызваны упорным нежеланием верить в реальность зла, которое так рядом. От этого я чувствую себя неловко: и по причине своего неверия и потому, что не обладаю набором реакций, которые позволили бы мне переработать нарратив. Момент, когда собеседница кончает рассказ про насилие, и ход переходит к тебе - ужасно неловкий момент. Ты ощущаешь пустоту на фоне смешанных эмоций, и ощущение, как будто бы тебя подставили.
К чему я все это веду? В феминистической теории кино есть штука под названием male gaze. Суть в том, что женщина в кино - всегда и только эротический объект, поскольку камера отображает перспективу гетеросексуального мужчины. Мы смотрим фильм глазами гетеросексуального мужчины, желая эротически всех женщин на экране. Если герой - не мужчина, то все равно все женщины рисуются глазами мужика в силу природы самого кинематографа. Если же зритель - женщина, то и она смотрит на женщин глазами мужчины. Это патриархальный порядок нарративного кино, в котором женское всегда опосредованно мужским, и доминирует всегда мужская перспектива.
В этой связи непонятно - почему самое трудное для меня, как для зрителя, видеть в кино изнасилование (даже если оно оставлено за кадром)? Ни кровь, ни расчлененка, ни разрезанный глаз, ни прочие телесные воздействия не имеют такого эффекта. И дело не зависит от того, как поставлена сцена. Сцены изнасилования имеют одинаковый эффект во всех категориях и жанрах, от перестроечного трэша до Куросавы и Кубрика. Я обожаю Гаспара Ноэ и гипнотические силы его метода, и не могу посмотреть Irreversible. С постельными сценами, которые мне тоже неприятны, все понятно: я мужик, со мной мой male gaze, и он не хочет эротически владеть объектом своего влечения через героя, он хочет владеть напрямую. Здесь ассоциация с героем распадается, мой взгляд не хочет уступать объект. Диссоциирую.
Но почему я в ужасе от изнасилования? Откуда эта острая реакция на то, что невозможно представить с собой? Отчего я, и множество опрошенных мной мальчиков, с уверенностью заявляют, что самое мерзкое в кино, этот момент, когда нам хочется закрыть глаза и выбросить свой взгляд куда подальше - изнасилование?
Работа называется Corrective Rape. Автор - британка Clare Carter. Мультимедийный репортаж на нескольких стендах рассказывает о коррекционном насилии - феномене, который существует в Южной Африке. Феномен в том, что, прознав о чьей-либо нетрадиционной ориентации, борцы за традиционные черные ценности этого человека ловят и насилуют толпой. Достается, как правило, женщинам, южно-африканским лесбиянкам. Порой наводчиком насильников становится родная, собственная мать, свято уверенная в том, что разнополый секс излечивает гомосексуальность. Узнав, что ее 16-летняя дочь - лесбиянка, одна южноафриканская женщина привела домой мужчину, рекомендованного ей родственниками. Следующие 6 лет эта девочка провела в изоляции, под перманентным насилием. Насильник зачал ей ребенка, она родила. Счастливая мать, заимевшая внука, оставила попытки сделать из дочери "нормальную" и вышвырнула ее на улицу. Короче, истории - полный пиздец, одна история тошнотворнее другой. Утверждается, что, статистически, у женщины в Южной Африке больше шансов быть изнасилованной, чем научиться читать.
Всегда, когда мы изучаем кейс активной гомофобии, мы говорим о механизмах подавления, где изнасилование условным гетеросексуалом гомосексуала - крайняя точка невроза, предел вытеснения. Тем интереснее второй аспект corrective rape, который так меня разволновал - гомофобные негры насилуют и мужиков. Прямо, товарищи, в жопы.
Когда я прочитал подробные истории насилия над пацанами, юношами, взрослыми мужчинами, я охуел. Такой контент мне никогда не попался, я даже о таком не думал, в моем сознании ничего подобного не было, а мое русское культурное наследие - ну, питухи там, опущенцы, зона - всегда воспринималось как фольклор, как мифы и легенды средней школы. Истории мужчин ничем не лучше женских, наоборот, подчас их "корректировали" более жестоко, до смерти.
Это было не все. Последней каплей стали полицейские документы. Я ознакомился с протоколами медицинского освидетельствования, составляемого в случае изнасилования. Заполненными, настоящими. С картинками, схемами. Как женской половой системы, подвергшейся насилию, так и мужской. Узнал много медицинских аспектов. Здесь у меня невыносимо засвербило, смотря на протокол, я не понимал, чьими глазами я смотрю на эту ситуацию - криминального медика, жертвы, насильника - где мой взгляд, чьи ощущения испытываются мной? - я ушел.
И задумался. Изнасилование - один из самых отвратительных феноменов на свете, возможно, самый отвратительный. И по нему у меня непримиримая позиция, я никогда не видел здесь полей для рассуждений и дискуссий о том, кто был насколько вызывающе одет и кто кого "спровоцировал", а всем любителям порассуждать о степени вины жертвы насилия желаю быть самим "откорректированным" в жопы. Мне тяжело реферировать к жертвам, в конце концов, для меня изнасилование - территория закрытого опыта, и встать на место женщины, подвергшейся насилию, я могу в не большей степени, чем встать на место негра, которого дискриминируют по цвету кожи и называют "ниггером".
Когда мне встречаются женщины, а это происходит регулярно, которые решают рассказать, как они были изнасилованы, или чудом спаслись от насилия, в моем сознании включается экран, блокирующий визуализацию рассказа. В свете моих занятий Травмой, включающей кульбиты памяти и производство ложных воспоминаний в рамках пост-травматических расстройств, я отношусь к этим историям недоверчиво. Возможно, я до конца не верю ни в одну из мне поведанных историй, а мои подозрения вызваны упорным нежеланием верить в реальность зла, которое так рядом. От этого я чувствую себя неловко: и по причине своего неверия и потому, что не обладаю набором реакций, которые позволили бы мне переработать нарратив. Момент, когда собеседница кончает рассказ про насилие, и ход переходит к тебе - ужасно неловкий момент. Ты ощущаешь пустоту на фоне смешанных эмоций, и ощущение, как будто бы тебя подставили.
К чему я все это веду? В феминистической теории кино есть штука под названием male gaze. Суть в том, что женщина в кино - всегда и только эротический объект, поскольку камера отображает перспективу гетеросексуального мужчины. Мы смотрим фильм глазами гетеросексуального мужчины, желая эротически всех женщин на экране. Если герой - не мужчина, то все равно все женщины рисуются глазами мужика в силу природы самого кинематографа. Если же зритель - женщина, то и она смотрит на женщин глазами мужчины. Это патриархальный порядок нарративного кино, в котором женское всегда опосредованно мужским, и доминирует всегда мужская перспектива.
В этой связи непонятно - почему самое трудное для меня, как для зрителя, видеть в кино изнасилование (даже если оно оставлено за кадром)? Ни кровь, ни расчлененка, ни разрезанный глаз, ни прочие телесные воздействия не имеют такого эффекта. И дело не зависит от того, как поставлена сцена. Сцены изнасилования имеют одинаковый эффект во всех категориях и жанрах, от перестроечного трэша до Куросавы и Кубрика. Я обожаю Гаспара Ноэ и гипнотические силы его метода, и не могу посмотреть Irreversible. С постельными сценами, которые мне тоже неприятны, все понятно: я мужик, со мной мой male gaze, и он не хочет эротически владеть объектом своего влечения через героя, он хочет владеть напрямую. Здесь ассоциация с героем распадается, мой взгляд не хочет уступать объект. Диссоциирую.
Но почему я в ужасе от изнасилования? Откуда эта острая реакция на то, что невозможно представить с собой? Отчего я, и множество опрошенных мной мальчиков, с уверенностью заявляют, что самое мерзкое в кино, этот момент, когда нам хочется закрыть глаза и выбросить свой взгляд куда подальше - изнасилование?