Шарманщик (Зарисовка-мини № 44)
«Если ты не видишь Тьмы, то и Тьма не видит тебя» - говорила хромоножка Муха. Ну да, как же её не видеть, ежели вот она, круг города на много вёрст - чёрна темень? Прыща, что с Пристани, как-то сунул в черноту горящий факел, так огня и видать не стало, а вытащил - горит и коптит как положено.
С колокольни Митяй еще раз оглядел чёрное, почти до горизонта, покрывало мглы, поглотившей и леса, и реку, и дорогу. Кажись и не осталось в мире ничего, кроме маленького, беззащитного городишки с гордым названием Великия Мечи, мЕчи, с опорой в первый слог. Но нет. Два раз в месяц в город приходил княжеский обоз - слепые лошади тянули подводы, груженые больше провиантом, но и гремучей солью, ламповым керосином и брусом для укрепы Штольни. Обоз приводил дряхлый шарманщик, которого дед Митяя, старый служивый, хаживавший с царёвой дружиной аж до Азак-понта, называл «караван-башка». Уж и дед помер, сгинул и отец Митяя, попытавшийся под перевернутой лодкой одолеть Темень по реке, мать, убитая горем, тихо почила в канун Престолоименования, а шарманщик всякий раз приводил всё новый и новый обоз. Только лошади, бывало, были другие, да спина старца сгибалась все ниже.
- Обоз! - заорал Митяй, когда далеко из черноты донеслась грустная, едва слышная, песнь шарманки, а на дороге появилась первая лошадь, и тут же ударил в колокол.- Обоз идет!
Детвора внизу тотчас разбежалась по городку, громко и радостно гомоня.
Все свободные от работы в Штольне собрались на площади, телеги вмиг разгрузили, выпрягли лошадушек, развели по сараям и ждали, пока градоначальник распечатает почтовый мешок с княжеской, цветного воска, печатью. Корчмарь в сторонке слюнявил карандаш, рассчитывая на сегодня усиленный пай для штольников, кормящих матерей и сирот. Шарманщик же уселся на колоду у церквы и, как всегда, неторопясь крутил отполированную до блеска латунную ручку инструмента. Вся городская мелюзга тут как тут, молча толпилась околоть, но на уважительном расстоянии и, разинув рты, таращилась, как за откинутыми створками шарманки раз за разом выезжает святой Еремей и храбро разит копьём огнедышащую трехголовую псищу.
Взрослый люд шарманщику не докучал, всяк проходил мимо, опустив глаза. То ли из неизбывного чувства вины, то ли из гордости обреченных на смерть людей. Сам Митяй как-то, не удержавшись, бросил шарманщику осевшим голосом:
- Мы все тут сдохнем, и стар, и груднячок. Ладно. Пусть. Но кто растолкует нам грех наш?
Уж и не вспомнить, когда то было. Всё одно шарманщик промолчал тогда, лишь на миг перестал крутить ручку. А поп, припоминается, за тот же вопрос сильно осерчал, огрел Митяя курилом по хребту и долго орал вслед:
- Ты, кузнец, и так невесть с кем по ночам якшаешься, а теперь на Высшу кару роптать возымел соблазн? Отрину от церквы, гляди у меня!
Завечер Митяй пошел в свою кузню, по дороге раздраженно зыркнул на бедняжку Муху, опять караулившую его у своего заборчика, ещё и пальцем пригрозил. Мушка как всегда покраснела и бросилась в дом. В кузне осмотрел запас углей в яме, пересчитал заготовки для долот в закалочной бадье и выбранил подсобника Прошку за неметеный пол и неприбранный струмент (пол был совершенно чист, а все молоты, ручники, клещи и зубила в порядке и на своих местах). Прошка при этом корчил рожи, делал всякие знаки и косил глазами на дальний, темный угол кузни. А в углу том на малой наковальне сидел шарманщик.
- Проша, поди прочь отсед, да улицу языком не мети, добром велю, - сказал Митяй, перевернул железное ведро (дорогая вещь, крыта свинцом, клёпана из мягкого железа, от отца досталась) и сел напротив.
Молчали долго, не пристало молодцу вперёд старших в чугунок ложку запускать, да речи зачинать.
- Ни на ком из вас нет ни вины, ни греха непрощённого, - вдруг тихо сказал шарманщик, скорбно опустив долу седую голову. - Нет тут ни кары Вышней, ни ярости разверзшегося ада. Никто не виноват, ни ты, ни отец и дед твой, как и прадед и отец его. Всех помню, знатные были кузнецы, настоящий пролетариат.
И подивился Митяй - вроде и слова понятны, а на слух - как будто чужеземец говорит.
- На нас лежит вся вина-печаль. На мне лежит. Кое-что недосмотрели, ошиблись расчётами, допустили побочный эффект.
- Не уразумею, старче, слов твоих, прости. Что делать нам, скажи? Как избежать тьмы внешней?
Старик вздохнул.
- Эта тьма - обычная сингулярность, и даже не гравитационная, а лишь в слабых взаимодействиях. С нашей стороны она хлопнула сразу, а у вас, глянь, как затянулась. Эх, не объясню я тебе, Митяй.
Шарманщик вдруг схватил Митяя за ворот и с неожиданной силой притянул к своему лицу. Кузнец охолодел, глянув в незрячие, мертвые глаза шарманщика. Будто во Тьму нырнул.
- Но, конвой должен ходить! Должен! - яростно зашептал старик прямо в душу Митяю. - И Штольню надобно бить дальше!
И тут же безвольно разжал кулаки.
- Так вроде никто и не перечит. Как же без обоза? - пробормотал сбитый с толку Митяй.
Шарманщик встал, тяжело пошел к выходу, но в дверях обернулся.
- Тьма зайдёт в город ещё не скоро. У тебя полно времени. Можешь жениться на Машуте, народить детей и наковать железа вволю. Вот такой расклад. А теперь прощай.
И вышел.
- Вот чудной старикан. И чего только хотел? - Митяй пожал плечами. - Ещё и шарманку забыл.
На следующее утро разнеслась весть - умер шарманщик. Городок на мгновение затих, потом в домах заголосили бабы, но зато умолкли все собаки. Из Штольни вышли все до одного, чего не случалось никогда. В воздухе стоял острый запах большой беды.
Митяй весь день просидел в кузне, сжав ладонями виски и глядя на забытую шарманку.
Потом решительно поднялся, достал свои запасы - вяленное мясо, горох, и сушеную репу - разделил поровну. Одну часть оставил Прошке в отцовом ведре, вторую снёс Машуте. Муха невесть как всё прочуяла, яростно отпихивала от себя мешок и в голос ревела. Пришлось Митяю на неё наорать.
Рядом лежал чистый льняной лоскут и старая шарманка, а длинный и острый гвоздь уже набирал жар в горниле.
«Если ты не видишь Тьмы, то и Тьма не видит тебя».
Ранним утром из городка Великия Мечи под печальные мелодии шарманки вышел обоз
С колокольни Митяй еще раз оглядел чёрное, почти до горизонта, покрывало мглы, поглотившей и леса, и реку, и дорогу. Кажись и не осталось в мире ничего, кроме маленького, беззащитного городишки с гордым названием Великия Мечи, мЕчи, с опорой в первый слог. Но нет. Два раз в месяц в город приходил княжеский обоз - слепые лошади тянули подводы, груженые больше провиантом, но и гремучей солью, ламповым керосином и брусом для укрепы Штольни. Обоз приводил дряхлый шарманщик, которого дед Митяя, старый служивый, хаживавший с царёвой дружиной аж до Азак-понта, называл «караван-башка». Уж и дед помер, сгинул и отец Митяя, попытавшийся под перевернутой лодкой одолеть Темень по реке, мать, убитая горем, тихо почила в канун Престолоименования, а шарманщик всякий раз приводил всё новый и новый обоз. Только лошади, бывало, были другие, да спина старца сгибалась все ниже.
- Обоз! - заорал Митяй, когда далеко из черноты донеслась грустная, едва слышная, песнь шарманки, а на дороге появилась первая лошадь, и тут же ударил в колокол.- Обоз идет!
Детвора внизу тотчас разбежалась по городку, громко и радостно гомоня.
Все свободные от работы в Штольне собрались на площади, телеги вмиг разгрузили, выпрягли лошадушек, развели по сараям и ждали, пока градоначальник распечатает почтовый мешок с княжеской, цветного воска, печатью. Корчмарь в сторонке слюнявил карандаш, рассчитывая на сегодня усиленный пай для штольников, кормящих матерей и сирот. Шарманщик же уселся на колоду у церквы и, как всегда, неторопясь крутил отполированную до блеска латунную ручку инструмента. Вся городская мелюзга тут как тут, молча толпилась околоть, но на уважительном расстоянии и, разинув рты, таращилась, как за откинутыми створками шарманки раз за разом выезжает святой Еремей и храбро разит копьём огнедышащую трехголовую псищу.
Взрослый люд шарманщику не докучал, всяк проходил мимо, опустив глаза. То ли из неизбывного чувства вины, то ли из гордости обреченных на смерть людей. Сам Митяй как-то, не удержавшись, бросил шарманщику осевшим голосом:
- Мы все тут сдохнем, и стар, и груднячок. Ладно. Пусть. Но кто растолкует нам грех наш?
Уж и не вспомнить, когда то было. Всё одно шарманщик промолчал тогда, лишь на миг перестал крутить ручку. А поп, припоминается, за тот же вопрос сильно осерчал, огрел Митяя курилом по хребту и долго орал вслед:
- Ты, кузнец, и так невесть с кем по ночам якшаешься, а теперь на Высшу кару роптать возымел соблазн? Отрину от церквы, гляди у меня!
Завечер Митяй пошел в свою кузню, по дороге раздраженно зыркнул на бедняжку Муху, опять караулившую его у своего заборчика, ещё и пальцем пригрозил. Мушка как всегда покраснела и бросилась в дом. В кузне осмотрел запас углей в яме, пересчитал заготовки для долот в закалочной бадье и выбранил подсобника Прошку за неметеный пол и неприбранный струмент (пол был совершенно чист, а все молоты, ручники, клещи и зубила в порядке и на своих местах). Прошка при этом корчил рожи, делал всякие знаки и косил глазами на дальний, темный угол кузни. А в углу том на малой наковальне сидел шарманщик.
- Проша, поди прочь отсед, да улицу языком не мети, добром велю, - сказал Митяй, перевернул железное ведро (дорогая вещь, крыта свинцом, клёпана из мягкого железа, от отца досталась) и сел напротив.
Молчали долго, не пристало молодцу вперёд старших в чугунок ложку запускать, да речи зачинать.
- Ни на ком из вас нет ни вины, ни греха непрощённого, - вдруг тихо сказал шарманщик, скорбно опустив долу седую голову. - Нет тут ни кары Вышней, ни ярости разверзшегося ада. Никто не виноват, ни ты, ни отец и дед твой, как и прадед и отец его. Всех помню, знатные были кузнецы, настоящий пролетариат.
И подивился Митяй - вроде и слова понятны, а на слух - как будто чужеземец говорит.
- На нас лежит вся вина-печаль. На мне лежит. Кое-что недосмотрели, ошиблись расчётами, допустили побочный эффект.
- Не уразумею, старче, слов твоих, прости. Что делать нам, скажи? Как избежать тьмы внешней?
Старик вздохнул.
- Эта тьма - обычная сингулярность, и даже не гравитационная, а лишь в слабых взаимодействиях. С нашей стороны она хлопнула сразу, а у вас, глянь, как затянулась. Эх, не объясню я тебе, Митяй.
Шарманщик вдруг схватил Митяя за ворот и с неожиданной силой притянул к своему лицу. Кузнец охолодел, глянув в незрячие, мертвые глаза шарманщика. Будто во Тьму нырнул.
- Но, конвой должен ходить! Должен! - яростно зашептал старик прямо в душу Митяю. - И Штольню надобно бить дальше!
И тут же безвольно разжал кулаки.
- Так вроде никто и не перечит. Как же без обоза? - пробормотал сбитый с толку Митяй.
Шарманщик встал, тяжело пошел к выходу, но в дверях обернулся.
- Тьма зайдёт в город ещё не скоро. У тебя полно времени. Можешь жениться на Машуте, народить детей и наковать железа вволю. Вот такой расклад. А теперь прощай.
И вышел.
- Вот чудной старикан. И чего только хотел? - Митяй пожал плечами. - Ещё и шарманку забыл.
На следующее утро разнеслась весть - умер шарманщик. Городок на мгновение затих, потом в домах заголосили бабы, но зато умолкли все собаки. Из Штольни вышли все до одного, чего не случалось никогда. В воздухе стоял острый запах большой беды.
Митяй весь день просидел в кузне, сжав ладонями виски и глядя на забытую шарманку.
Потом решительно поднялся, достал свои запасы - вяленное мясо, горох, и сушеную репу - разделил поровну. Одну часть оставил Прошке в отцовом ведре, вторую снёс Машуте. Муха невесть как всё прочуяла, яростно отпихивала от себя мешок и в голос ревела. Пришлось Митяю на неё наорать.
Рядом лежал чистый льняной лоскут и старая шарманка, а длинный и острый гвоздь уже набирал жар в горниле.
«Если ты не видишь Тьмы, то и Тьма не видит тебя».
Ранним утром из городка Великия Мечи под печальные мелодии шарманки вышел обоз