А при чём тут кошка?
Бывает, во сне найдешь чемодан с деньгами, а, проснувшись, озираешься в недоумении - где тот чемодан? Ведь был же он, не новый, небольшой потёртый чемоданчик из тонкой фанеры, с отщелкивающимися замками под маленький ключик, по углам блестящие металлические накладки на заклепках. С таким мы с отцом ходили в общую баню по субботам. Только внутри были не деньги пачками, а веник, полотенце, мыло хозяйственное, расческа, мочалка и чистое бельё, отутюженное мамой.
А бывает, попадет тебе в руки книга необычная, в которой просто и доходчиво объясняются такие секреты мироздания, что, читая, удивляешься, как чудно, остроумно и красиво устроена вся эта вселенная.
Или, как давеча, встретился мне путник, не молод, не стар, чем-то похожий на историка нашего, Игоря Александровича, котомка на плече, кривая какая-то клюка в шершавой, крепкой ладони и босой. Поманил он меня пальцем за собой, жестом велел скинуть уставные яловые сапоги, портупею, китель и штаны с лампасами. Только пистолет Стечкина я не бросил, чтоб под расстрел не попасть за утерю табельного оружия, сунул его сзади, за резинку кальсон. От Стечкина кальсоны съехали вниз и половина моей задницы светила в божий мир. Так я и пошел за ним, как был, в одном исподнем и в портянках, а он рассказывал мне всякие чудные штуки. Изредка он останавливался и, потемнев лицом, пел баллады тихим грозным голосом, а мне оставалось лишь слушать, в изумлении раскрыв рот.
Надо сказать, у изголовья, на табуретке у меня всегда под рукой ручка и лист бумаги на такой случай. Когда калика легонько стукнул меня палкой по башке и отпустил восвояси, я торопливо вкривь и вкось, в полной темноте записал каракулями, что сумел, пока ещё хоть что-то держалось в памяти.
Потом проверил Стечкина под подушкой, которого, как всегда там не оказалось, всё-таки я вам не неврастеник какой, класть пушку под подушку, и снова спать завалился. Дальше ничего интересного не было - снился мне снова двойной рассвет на Джампджанге, но странника нигде не было видно. Тут на гермошлеме опять треснуло стекло, пришлось рыться в рюкзаке, искать баллон с вакуум-пеной.
Вот что удалось восстановить из ночных апокрифов:
…если пришел ты в дом темный и грязный, где живут лиходеи, развратники и мздоимцы, не спеши плевать в сих, ибо неведомо кто ты сам, не преступник ли, не предатель есть, и не казнокрад ли и убийца? Хоть глаза твои принадлежат тебе, но кто ими смотрит, неведомо, а что видят они, то не обязательно и не тебе принадлежит…
…в доме чистом и светлом, где всякий праведен, умён и горд, не торопись воздавать там хвалу и пускать слезу умиления, ведь точно известно, что ты и не праведен, и не умён, и не горд, потому судить не можешь. Хоть глаза твои принадлежат тебе, но кто ими смотрит, неведомо, а что видят они, то не обязательно и не тебе принадлежит…
…подумай, не стоит ли вернуться тебе в дом тот, темный и грязный?..
…а в пути своём не забудь покормить бездомную кошку…
И что-то там ещё было про эту самую кошку, что-то очень-очень важное, а вот что именно, мне теперь и не вспомнить.
Утром я покормил нашу Кузю, а Дон Педро бесцеремонно схватил кошку, долго и пристально смотрел ей в глаза, может, надеялся, что Кузя проговорится и выдаст свою великую тайну.
А бывает, попадет тебе в руки книга необычная, в которой просто и доходчиво объясняются такие секреты мироздания, что, читая, удивляешься, как чудно, остроумно и красиво устроена вся эта вселенная.
Или, как давеча, встретился мне путник, не молод, не стар, чем-то похожий на историка нашего, Игоря Александровича, котомка на плече, кривая какая-то клюка в шершавой, крепкой ладони и босой. Поманил он меня пальцем за собой, жестом велел скинуть уставные яловые сапоги, портупею, китель и штаны с лампасами. Только пистолет Стечкина я не бросил, чтоб под расстрел не попасть за утерю табельного оружия, сунул его сзади, за резинку кальсон. От Стечкина кальсоны съехали вниз и половина моей задницы светила в божий мир. Так я и пошел за ним, как был, в одном исподнем и в портянках, а он рассказывал мне всякие чудные штуки. Изредка он останавливался и, потемнев лицом, пел баллады тихим грозным голосом, а мне оставалось лишь слушать, в изумлении раскрыв рот.
Надо сказать, у изголовья, на табуретке у меня всегда под рукой ручка и лист бумаги на такой случай. Когда калика легонько стукнул меня палкой по башке и отпустил восвояси, я торопливо вкривь и вкось, в полной темноте записал каракулями, что сумел, пока ещё хоть что-то держалось в памяти.
Потом проверил Стечкина под подушкой, которого, как всегда там не оказалось, всё-таки я вам не неврастеник какой, класть пушку под подушку, и снова спать завалился. Дальше ничего интересного не было - снился мне снова двойной рассвет на Джампджанге, но странника нигде не было видно. Тут на гермошлеме опять треснуло стекло, пришлось рыться в рюкзаке, искать баллон с вакуум-пеной.
Вот что удалось восстановить из ночных апокрифов:
…если пришел ты в дом темный и грязный, где живут лиходеи, развратники и мздоимцы, не спеши плевать в сих, ибо неведомо кто ты сам, не преступник ли, не предатель есть, и не казнокрад ли и убийца? Хоть глаза твои принадлежат тебе, но кто ими смотрит, неведомо, а что видят они, то не обязательно и не тебе принадлежит…
…в доме чистом и светлом, где всякий праведен, умён и горд, не торопись воздавать там хвалу и пускать слезу умиления, ведь точно известно, что ты и не праведен, и не умён, и не горд, потому судить не можешь. Хоть глаза твои принадлежат тебе, но кто ими смотрит, неведомо, а что видят они, то не обязательно и не тебе принадлежит…
…подумай, не стоит ли вернуться тебе в дом тот, темный и грязный?..
…а в пути своём не забудь покормить бездомную кошку…
И что-то там ещё было про эту самую кошку, что-то очень-очень важное, а вот что именно, мне теперь и не вспомнить.
Утром я покормил нашу Кузю, а Дон Педро бесцеремонно схватил кошку, долго и пристально смотрел ей в глаза, может, надеялся, что Кузя проговорится и выдаст свою великую тайну.