Энзель и Крета. Рощинск. Часть 4.3
Прошу прощения! Но слово "литературный критик" вскрыло мои старые раны, я не могу продолжать рассказ, не высказавшись на эту тему! А знаете ли Вы, что критики могут мне сделать? Они могут прополоскать мне ножницы*! Да!
---------------
*Ты можешь прополоскать мне ножницы! - одно из самых популярных и одновременно самых сильных цамонийских ругательств. Профессия полоскатель ножниц (они очищали ножницы и гребни от заражённых вшами волос йети) в атлантских стригальнях долгое время считалась самой худшей в Цамонии. Назвать кого-то "полоскателем ножниц" или предложить кому-то прополоскать ножницы считается огромным оскорблением. (прим. переводчика)
---------------
Извините за такие слова, но когда я думаю о литературных критиках, то во мне мгновенно просыпаются древние инстинкты динозавров. Насколько квалифицирован должен быть критик, чтобы позволить себе критиковать мой работы? Достаточно просто прочитать одну из моих книг. И всё. И даже на это не способно большинство. Давайте-ка сравним труд писателя и критика: я работаю над книгой один-два года, критик прочитывает её по-диагонали за один-два часа, пропуская при этом лучшие моменты, чтобы сосредоточится на худших. И после этого он уверен в том, что имеет право написать публичную критическую статью о моей книге в Гралсундском критическом курьере, в которой он уничтожает её, советует не покупать её никому и таким образом разрушает два года моей жизни.
Мой пекарь печёт вкусные дрожжевые булочки. Чаще всего они божественны, но иногда он берёт слишком много муки или слишком мало сахара и они не пропекаются и плохо перевариваются. Должен я из-за этого писать в Гралзундский критический курьер уничтожающую дрожжевые булочки статью и разрушать таким образом жизнь пекаря? Нет! Я лишь подумаю, что у него может быть был плохой день, может быть у него заболели дети, или она устал от работы. Я вспоминаю все те вкуснейшие булочки, которые я с удовольствием съел, думаю о его тяжёлой ночной работе у печи и на следующий день снова иду в его булочную, чтобы дать ему второй шанс.
Критики думают по другому. В своём большинстве они - неудавшиеся писатели, у которых в ящике стола лежит неудавшийся роман или куча отвергнутых редакциями стихов, и таким образом они мстят своим более успешным коллегам. Обозлённые, угрюмые писаки, которые даже не могут насладиться обедом, так как вынуждены постоянно выискивать в нём волосок. Слизнееды, воняющие секретом вонючки жители канализации. Да, Лаптантидель Латуда* - я о ТЕБЕ говорю!
(Если Вы не кичливый критик Лаптантидель Латуда, пропустите, пожалуйста, следующие 50 строк, так как они написаны не для Вас. Это личное дело. Большое спасибо!)
---------------
* Лаптантидель Латуда - самый популярный в своё время цамонийский критик, шеф-редактор Гралзундского критического курьера и многолетний заклятый враг Хильдегунста Мифореза. (прим. переводчика)
---------------
Я же знаю, Латуда, что ты тут разнюхиваешь, что ты в поисках хоть каких-нибудь стилистических ошибок в надежде приставить меня к позорному столбу цамонийской литературной критики дочитал до сюда. Но я так же знаю, что до сих пор ты ничего не нашёл, перед твоими удивлёнными глазами моя безупречная, безукоризненная проза, как блестящие доспехи украшенные искусной чеканкой, покрытые золотом и серебром и отполированные ангелами. Я понимаю твоё перехватившее дыхание изумление, это - непонимающее изумление одного из самых жалких и отчаявшихся существ, прозябающего в мире нищеты и ненависти, впервые в жизни видящего совершенство.
Я сознаю, Латуда, что ты попытаешься забросать это совершенство грязью. Но на этот раз я вооружён и нападу первым. На это ты не рассчитывал, а? Слогожрущая пиявка? Даже в своих самых худших ночных кошмарах (а они наверняка битком набиты моими литературными призами) ты не мог и подумать о Мифорезовском отклонении! С этого момента я могу тебя атаковать в любом месте, никогда больше ты не сможешь читать мои книги без страха, что на следующей странице я обрушусь на тебя как ангел мести! И поверь мне, я буду это делать так же несоразмерно и с таким же произволом, как ты раскритиковывал в пух и прах мои беззащитные труды. Прячтесь, литературные паразиты! Теперь мы вооружены и опасны. Мифорезовское отклонение - это выкованный из слов меч, который я вручаю писателям Цамонии. С его помощью они наконец смогут защититься от таких бумагомарателей как ты, Латуда! Я вижу как ты корчишься перед этой книгой, как червь в пыли своей каморки, в которой со стен обсыпается побелка, как и в твоём скукоженном мозге. Я знаю наверняка, что ты виноват в том, что мне не вручили Золотой Жуткогорский Молот-Рифмоплёт! Я знаю, что ты был в жюри, с приклеенными бакенбардами! Ты, бесталанный завистник! Отрывок из моего романа Монокль для циклопа после твоей разгромной критики, вызванной ненавистью, был в пух и прах разбит в Гралзунском карикатуристе, ты паразитирующий слизень!
Но теперь, наконец, ты знаешь как это быть прилюдно забросанным грязью. Понравится ли тебе, если я сейчас здесь расскажу, что твой отец был полоскателем ножниц у кровомясников и кормил свою семью помоями из мусорки? Что ты провалил атлантстские выпускные экзамены из-за оценки "неподдающийся обучению" по цамонийскому? Как твои соседи видели тебя блюющим посреди ночи в собственный почтовый ящик и поющим при этом национальный гимн Цамонии? Но мы не будем переходить здесь на личности. Хотя нет! Мы хотим перейти на личности! Я плюю на тебя, Латуда, я доведу тебя своей ненавистью до могилы и станцую на твоём гробу! Я напишу тебе некролог, который покроет позором многие поколения твоего рода! Я загоню тебя в глубочайшую преисподнюю для критиков, где тебя, наверняка, будут варить на медленном огне в твоей же собственной желчи пока... ой! Ой! Чёрт! Этого ещё только не хватало: мой желчный пузырь. Ай! Всегда одно и то же: как только я слышу слова "литературный критик", мои внутренности начинают сходить с ума. Мои мозг и желчь начинают кипеть. Ой! Так, возвратимся к тексту, это успокаивает.
Спустя какое-то времени - прошло уже наверняка несколько минут - чудовище всё ещё не шевелилось. Глаза его тоже оставались без движения: не моргали, не дёргались, зрачки не реагировали. Только пугающе пялились в никуда.
Энзель наконец решился повертеть головой. Зверь (растение? зверастение?) не шевелился. Крета подняла руку и потрогала лапу Лаубвольфа. Он не шевелился.
- Он уснул, - прошептал Энзель.
- С открытыми глазами? - прошипела в ответ Крета.
Энзель знал, что процесс сна у лаубвольфов был очень необычным: они впадали в летнюю спячку (из которой они его разбудили), засыпали под землёй, им снились исключительно кошмары. Так почему бы и не спонтанный сон с открытыми глазами? В цамонийской природе многое возможно, точнее всё.
- Может быть мы сможем разжать его пальцы не разбудив его? - спросила Крета.
- А если он проснётся?
Крета задумалась.
- Рано или поздно он всё равно проснётся!
Энзель глубоко вдохнул и пощупал лапу сжимавшую его горло. Не спуская глаз с морды волка он попытался медленно и аккуратно разжать один палец. Глаза лаубвольфа оставались неподвижными. Лапа его была жёсткой и холодной, но всё же поддавалась усилию Энзеля. Проверка глаз лаубвольфа: неподвижны. Энзель разжал второй палец. Кажется монстр пошевельнулся? Нет. Да! Нет. Сердце Энзеля билось как сумасшедшее. Третий палец. Проверка: ничего. Четвёртый. Энзель свободен.
Крета тоже высвободилась из лапы волка. Лаубвольф продолжал стоять, с застывшим взглядом и телом, с вытянутыми вперёд лапами, в которых только что были сжаты дети: пугающий, но не опасный, как чудовище из музея восковых фигур. Энзель и Крета осторожно и беззвучно проползли между лап лаубвольфа и приготовились прыгнуть вниз, как Энзель обернулся. Волк стоял всё так же неподвижно. Но из его спины торчали три стрелы, все с зелёным оперением.
- М-да, - раздался голос из леса. - Он - покойник! Мертвец. Можете шуметь сколько угодно, он больше ничего не сделает. Стрелы пропитаны контактным ядом, вызывающим мгновенно смерть с окоченением.
Энзель и Крета внимательно осматривали поляну. Деревья. Листву. Кусты. Нигде не было видно ни души.
- О! Простите! - сказал голос, низкий и добродушный. - Маскировка. Когда мы стоим на месте, нас не видно.
И вдруг один куст зашевелился, затрепетал листьями, как-будто подул ветер. И ещё один зашевелился. И третий зашуршал и на поляну вышли три медведя различных зелёных цветов (травянисто-зелёного, изумрудного и оливкового), с головы до пят замаскированный листьями. В руках у них были луки, а колчаны были набиты стрелами с зелёным оперением. Они были едва различимы на фоне окружавшего их леса.
- Давайте, спускайтесь! Мы - хорошие! - засмеялся один из них.
Энзель с Кретой сползли по лиане вниз.
Медведь оливкового цвета, который судя по всему был у них главным, шагнул к близнецам, взял руку Креты и элегантно поцеловал её.
- Мадам! Разрешите представиться: меня зовут Хррхрмхррхрм!
Он жеманно закашлял невнятно бубня своё имя. Двое других медведей тоже наигранно закашляли в кулаки.
- Как? - спросила Крета.
- Не важно. Моё имя не имеет никакого значения. Зовите меня Девятнадцатый. Или двенадцатый. Мне неважно, как вы меня будете звать, главное что бы это было не моё настоящее имя. Или вы завёрнуты на цамонийской древней математике? Тогда зовите меня Дваждычетыре. Или дваждыдваждычетыре. Не важно. Этих вот зовут Второй и Третий. Они на само деле были воспитаны на цамонийской древней математике. Отсюда и их скучные тайные имена.
Второй и третий дружелюбно закивали головами.
Тайные имена? Энзель навострил уши. Его ужасно интересовало всё, что начиналось со слова "тайный". Если бы его родители все сорта овощей, которые он не любит, называли бы "тайными овощами", то он съедал бы их не задумываясь. Но его родители не были такими хитрыми.
Медведь откашлялся и продолжим уже более серьёзным голосом:
- Я, э-э-э, предполагаю что вы двое - те потерявшиеся фернхахинцы? Энзель и Крета из Хахина?
Близнецы со стыдом кивнули.
- Поздравляю! Вы - тема дня в Рощински за последние сутки.
Энзель и Крета смущённо рассматривали пальцы на своих ногах.
- За вашими родителями присматривают врачи. После того, как ваша мать узнала, что вы пропали, у неё больше часа продолжалась гипервентиляция.
Фернхахинцы неловко сжимали пальцы.
- Бургомистр Рощинска объявил чрезвычайное положение. Впервые за последние пятнадцать лет после того, как к нам пришла Темногорская гроза. Вы знакомы с бургомистром Рощинска? Нет? Теперь вы с ним наверняка познакомитесь.
Крета побледнела. У Энзеля на лбу выступили капельки пота.
- Ну, мы здесь не для того, чтобы вас судить. Это прерогатива бургомистра, - медведь хотел продолжить, но неожиданно замолчал. - Одна вещь... как бы это объяснить...?
Таинственный медведь волновался не меньше Энзеля и Крета. Его товарищи выглядели озадаченно. Все трое зашаркали лапами в траве и опустили глаза, как влюблённые девушки-медведицы.
- Так, значит вот что: мы - тайные лесники. И это очень деликатная проблема.
Второй и Третий одобрительно закивали головами. Энзель навострил уши.
- Дело вот в чём: тайное лесничество до тех пор хорошо функционирует, пока оно остаётся тайным. Иначе это будет уже никаким не тайным лесничеством. А явным лесничеством. Понимаете?
Энзель и Крета понимающе закивали, хотя на самом деле не поняли ни слова.
- Ну и отлично, - вздохнул медведь. - Я должен начать издалека...
Энзель и Крета внимательно слушали.
- Как только мы тогда поселились в Большом лесу, информация об этом облетела всю Цамонию и к счастью или несчастью начала притягивать к нам всяких подозрительный субъектов. Поэтому мы построили сторожки на всех дорогах у входа в лес и таким образом отсеяли целую толпу кровомясников, пещерных троллей, лаубвольфов и прочего отребья.
Но между сторожками оставались неохраняемые зоны. Там постоянно маршировали патрули, но мы не могли обнести забором весь лес. Невозможно было избежать того, что та или иная особа проскользнёт в лес. И тут начали происходить неприятные вещи. Пропадали туристы. И даже несколько цветных медведей.
Энзель и Крета переглянулись. В рекламных проспектах Рощинск описывался как совершенно безопасный регион. Именно поэтому их родители каждый год ездили сюда в отпуск.
- Ну, нам удалось это всё более-менее замя... э-э-э передать в руки тайному отделу для избежания общей паники. Э-э-э...
Медведь несколько раз кашлянул.
- Для того, разобраться с инцидентами, мы создали Тайное лесничество. Лесные пожарники производят приятное впечатление на туристов и необходимы при тушении небольших пожаров, но для работы с профессиональными злодеями их сил недостаточно. Их песни слышны за километры. Они бы ещё себе колокольчики на шеи надели! Для охраны леса была необходима боеспособная группа цветных медведей, работающая под прикрытием. Тайное лесничество. Замаскированные медведи. Нас не слышно, нас не видно, о нас никто не знает - но мы всегда здесь.
Двое медведей прыгнули в кусты, чтобы продемонстрировать своё искусство маскировки. Они буквальным образом растворились среди листвы. Затем они, самодовольно урча, снова вышли на поляну.
- К этой службе допускаются лишь медведи с зелёной шерстью, имеющие лук, неженатые и умеющие хорошо маскироваться.
Энзель впервые в жизни захотел стать зелёным.
- Мы уже давно искали лаубвольфа. Но я не уверен, что мы бы его так быстро нашли, если бы вы не выманили его из его убежища.
Энзель и Крета чуть не лопнули от гордости.
- Вот так вот. Для того, лес и дальше оставался свободным от всякой нечисти, нашему тайному лесничество совершенно необходимо продолжить тайную деятельность. И поэтому я обязан попросить вас о тайной помощи.
Тайный лесник получит абсолютно любую его поддержку - для Энзеля это было вопросом чести. Он и Крета серьёзно и отзывчиво закивали.
- Вообще, что я хочу вам сказать, детки: вы никогда не видели ни меня, ни моих коллег. Я никогда не спасал вас от лаубвольфа. Вам не известно ничего о тайном лесничестве. Мы никогда не встречались. Не существует никаких замаскированных медведей. Ясно?
Энзель и Крета клятвенно подняли вверх руки. У Энзеля на секунду промелькнула мысль не рассказать ли медведям о сокровищах. Но он передумал и решил оставить эту историю на потом, для встречи с родителями. Или бургомистром.
- Хорошо, - сказал тайный лесник. - Мы отведём вас назад к родителям.
---------------
*Ты можешь прополоскать мне ножницы! - одно из самых популярных и одновременно самых сильных цамонийских ругательств. Профессия полоскатель ножниц (они очищали ножницы и гребни от заражённых вшами волос йети) в атлантских стригальнях долгое время считалась самой худшей в Цамонии. Назвать кого-то "полоскателем ножниц" или предложить кому-то прополоскать ножницы считается огромным оскорблением. (прим. переводчика)
---------------
Извините за такие слова, но когда я думаю о литературных критиках, то во мне мгновенно просыпаются древние инстинкты динозавров. Насколько квалифицирован должен быть критик, чтобы позволить себе критиковать мой работы? Достаточно просто прочитать одну из моих книг. И всё. И даже на это не способно большинство. Давайте-ка сравним труд писателя и критика: я работаю над книгой один-два года, критик прочитывает её по-диагонали за один-два часа, пропуская при этом лучшие моменты, чтобы сосредоточится на худших. И после этого он уверен в том, что имеет право написать публичную критическую статью о моей книге в Гралсундском критическом курьере, в которой он уничтожает её, советует не покупать её никому и таким образом разрушает два года моей жизни.
Мой пекарь печёт вкусные дрожжевые булочки. Чаще всего они божественны, но иногда он берёт слишком много муки или слишком мало сахара и они не пропекаются и плохо перевариваются. Должен я из-за этого писать в Гралзундский критический курьер уничтожающую дрожжевые булочки статью и разрушать таким образом жизнь пекаря? Нет! Я лишь подумаю, что у него может быть был плохой день, может быть у него заболели дети, или она устал от работы. Я вспоминаю все те вкуснейшие булочки, которые я с удовольствием съел, думаю о его тяжёлой ночной работе у печи и на следующий день снова иду в его булочную, чтобы дать ему второй шанс.
Критики думают по другому. В своём большинстве они - неудавшиеся писатели, у которых в ящике стола лежит неудавшийся роман или куча отвергнутых редакциями стихов, и таким образом они мстят своим более успешным коллегам. Обозлённые, угрюмые писаки, которые даже не могут насладиться обедом, так как вынуждены постоянно выискивать в нём волосок. Слизнееды, воняющие секретом вонючки жители канализации. Да, Лаптантидель Латуда* - я о ТЕБЕ говорю!
(Если Вы не кичливый критик Лаптантидель Латуда, пропустите, пожалуйста, следующие 50 строк, так как они написаны не для Вас. Это личное дело. Большое спасибо!)
---------------
* Лаптантидель Латуда - самый популярный в своё время цамонийский критик, шеф-редактор Гралзундского критического курьера и многолетний заклятый враг Хильдегунста Мифореза. (прим. переводчика)
---------------
Я же знаю, Латуда, что ты тут разнюхиваешь, что ты в поисках хоть каких-нибудь стилистических ошибок в надежде приставить меня к позорному столбу цамонийской литературной критики дочитал до сюда. Но я так же знаю, что до сих пор ты ничего не нашёл, перед твоими удивлёнными глазами моя безупречная, безукоризненная проза, как блестящие доспехи украшенные искусной чеканкой, покрытые золотом и серебром и отполированные ангелами. Я понимаю твоё перехватившее дыхание изумление, это - непонимающее изумление одного из самых жалких и отчаявшихся существ, прозябающего в мире нищеты и ненависти, впервые в жизни видящего совершенство.
Я сознаю, Латуда, что ты попытаешься забросать это совершенство грязью. Но на этот раз я вооружён и нападу первым. На это ты не рассчитывал, а? Слогожрущая пиявка? Даже в своих самых худших ночных кошмарах (а они наверняка битком набиты моими литературными призами) ты не мог и подумать о Мифорезовском отклонении! С этого момента я могу тебя атаковать в любом месте, никогда больше ты не сможешь читать мои книги без страха, что на следующей странице я обрушусь на тебя как ангел мести! И поверь мне, я буду это делать так же несоразмерно и с таким же произволом, как ты раскритиковывал в пух и прах мои беззащитные труды. Прячтесь, литературные паразиты! Теперь мы вооружены и опасны. Мифорезовское отклонение - это выкованный из слов меч, который я вручаю писателям Цамонии. С его помощью они наконец смогут защититься от таких бумагомарателей как ты, Латуда! Я вижу как ты корчишься перед этой книгой, как червь в пыли своей каморки, в которой со стен обсыпается побелка, как и в твоём скукоженном мозге. Я знаю наверняка, что ты виноват в том, что мне не вручили Золотой Жуткогорский Молот-Рифмоплёт! Я знаю, что ты был в жюри, с приклеенными бакенбардами! Ты, бесталанный завистник! Отрывок из моего романа Монокль для циклопа после твоей разгромной критики, вызванной ненавистью, был в пух и прах разбит в Гралзунском карикатуристе, ты паразитирующий слизень!
Но теперь, наконец, ты знаешь как это быть прилюдно забросанным грязью. Понравится ли тебе, если я сейчас здесь расскажу, что твой отец был полоскателем ножниц у кровомясников и кормил свою семью помоями из мусорки? Что ты провалил атлантстские выпускные экзамены из-за оценки "неподдающийся обучению" по цамонийскому? Как твои соседи видели тебя блюющим посреди ночи в собственный почтовый ящик и поющим при этом национальный гимн Цамонии? Но мы не будем переходить здесь на личности. Хотя нет! Мы хотим перейти на личности! Я плюю на тебя, Латуда, я доведу тебя своей ненавистью до могилы и станцую на твоём гробу! Я напишу тебе некролог, который покроет позором многие поколения твоего рода! Я загоню тебя в глубочайшую преисподнюю для критиков, где тебя, наверняка, будут варить на медленном огне в твоей же собственной желчи пока... ой! Ой! Чёрт! Этого ещё только не хватало: мой желчный пузырь. Ай! Всегда одно и то же: как только я слышу слова "литературный критик", мои внутренности начинают сходить с ума. Мои мозг и желчь начинают кипеть. Ой! Так, возвратимся к тексту, это успокаивает.
Спустя какое-то времени - прошло уже наверняка несколько минут - чудовище всё ещё не шевелилось. Глаза его тоже оставались без движения: не моргали, не дёргались, зрачки не реагировали. Только пугающе пялились в никуда.
Энзель наконец решился повертеть головой. Зверь (растение? зверастение?) не шевелился. Крета подняла руку и потрогала лапу Лаубвольфа. Он не шевелился.
- Он уснул, - прошептал Энзель.
- С открытыми глазами? - прошипела в ответ Крета.
Энзель знал, что процесс сна у лаубвольфов был очень необычным: они впадали в летнюю спячку (из которой они его разбудили), засыпали под землёй, им снились исключительно кошмары. Так почему бы и не спонтанный сон с открытыми глазами? В цамонийской природе многое возможно, точнее всё.
- Может быть мы сможем разжать его пальцы не разбудив его? - спросила Крета.
- А если он проснётся?
Крета задумалась.
- Рано или поздно он всё равно проснётся!
Энзель глубоко вдохнул и пощупал лапу сжимавшую его горло. Не спуская глаз с морды волка он попытался медленно и аккуратно разжать один палец. Глаза лаубвольфа оставались неподвижными. Лапа его была жёсткой и холодной, но всё же поддавалась усилию Энзеля. Проверка глаз лаубвольфа: неподвижны. Энзель разжал второй палец. Кажется монстр пошевельнулся? Нет. Да! Нет. Сердце Энзеля билось как сумасшедшее. Третий палец. Проверка: ничего. Четвёртый. Энзель свободен.
Крета тоже высвободилась из лапы волка. Лаубвольф продолжал стоять, с застывшим взглядом и телом, с вытянутыми вперёд лапами, в которых только что были сжаты дети: пугающий, но не опасный, как чудовище из музея восковых фигур. Энзель и Крета осторожно и беззвучно проползли между лап лаубвольфа и приготовились прыгнуть вниз, как Энзель обернулся. Волк стоял всё так же неподвижно. Но из его спины торчали три стрелы, все с зелёным оперением.
- М-да, - раздался голос из леса. - Он - покойник! Мертвец. Можете шуметь сколько угодно, он больше ничего не сделает. Стрелы пропитаны контактным ядом, вызывающим мгновенно смерть с окоченением.
Энзель и Крета внимательно осматривали поляну. Деревья. Листву. Кусты. Нигде не было видно ни души.
- О! Простите! - сказал голос, низкий и добродушный. - Маскировка. Когда мы стоим на месте, нас не видно.
И вдруг один куст зашевелился, затрепетал листьями, как-будто подул ветер. И ещё один зашевелился. И третий зашуршал и на поляну вышли три медведя различных зелёных цветов (травянисто-зелёного, изумрудного и оливкового), с головы до пят замаскированный листьями. В руках у них были луки, а колчаны были набиты стрелами с зелёным оперением. Они были едва различимы на фоне окружавшего их леса.
- Давайте, спускайтесь! Мы - хорошие! - засмеялся один из них.
Энзель с Кретой сползли по лиане вниз.
Медведь оливкового цвета, который судя по всему был у них главным, шагнул к близнецам, взял руку Креты и элегантно поцеловал её.
- Мадам! Разрешите представиться: меня зовут Хррхрмхррхрм!
Он жеманно закашлял невнятно бубня своё имя. Двое других медведей тоже наигранно закашляли в кулаки.
- Как? - спросила Крета.
- Не важно. Моё имя не имеет никакого значения. Зовите меня Девятнадцатый. Или двенадцатый. Мне неважно, как вы меня будете звать, главное что бы это было не моё настоящее имя. Или вы завёрнуты на цамонийской древней математике? Тогда зовите меня Дваждычетыре. Или дваждыдваждычетыре. Не важно. Этих вот зовут Второй и Третий. Они на само деле были воспитаны на цамонийской древней математике. Отсюда и их скучные тайные имена.
Второй и третий дружелюбно закивали головами.
Тайные имена? Энзель навострил уши. Его ужасно интересовало всё, что начиналось со слова "тайный". Если бы его родители все сорта овощей, которые он не любит, называли бы "тайными овощами", то он съедал бы их не задумываясь. Но его родители не были такими хитрыми.
Медведь откашлялся и продолжим уже более серьёзным голосом:
- Я, э-э-э, предполагаю что вы двое - те потерявшиеся фернхахинцы? Энзель и Крета из Хахина?
Близнецы со стыдом кивнули.
- Поздравляю! Вы - тема дня в Рощински за последние сутки.
Энзель и Крета смущённо рассматривали пальцы на своих ногах.
- За вашими родителями присматривают врачи. После того, как ваша мать узнала, что вы пропали, у неё больше часа продолжалась гипервентиляция.
Фернхахинцы неловко сжимали пальцы.
- Бургомистр Рощинска объявил чрезвычайное положение. Впервые за последние пятнадцать лет после того, как к нам пришла Темногорская гроза. Вы знакомы с бургомистром Рощинска? Нет? Теперь вы с ним наверняка познакомитесь.
Крета побледнела. У Энзеля на лбу выступили капельки пота.
- Ну, мы здесь не для того, чтобы вас судить. Это прерогатива бургомистра, - медведь хотел продолжить, но неожиданно замолчал. - Одна вещь... как бы это объяснить...?
Таинственный медведь волновался не меньше Энзеля и Крета. Его товарищи выглядели озадаченно. Все трое зашаркали лапами в траве и опустили глаза, как влюблённые девушки-медведицы.
- Так, значит вот что: мы - тайные лесники. И это очень деликатная проблема.
Второй и Третий одобрительно закивали головами. Энзель навострил уши.
- Дело вот в чём: тайное лесничество до тех пор хорошо функционирует, пока оно остаётся тайным. Иначе это будет уже никаким не тайным лесничеством. А явным лесничеством. Понимаете?
Энзель и Крета понимающе закивали, хотя на самом деле не поняли ни слова.
- Ну и отлично, - вздохнул медведь. - Я должен начать издалека...
Энзель и Крета внимательно слушали.
- Как только мы тогда поселились в Большом лесу, информация об этом облетела всю Цамонию и к счастью или несчастью начала притягивать к нам всяких подозрительный субъектов. Поэтому мы построили сторожки на всех дорогах у входа в лес и таким образом отсеяли целую толпу кровомясников, пещерных троллей, лаубвольфов и прочего отребья.
Но между сторожками оставались неохраняемые зоны. Там постоянно маршировали патрули, но мы не могли обнести забором весь лес. Невозможно было избежать того, что та или иная особа проскользнёт в лес. И тут начали происходить неприятные вещи. Пропадали туристы. И даже несколько цветных медведей.
Энзель и Крета переглянулись. В рекламных проспектах Рощинск описывался как совершенно безопасный регион. Именно поэтому их родители каждый год ездили сюда в отпуск.
- Ну, нам удалось это всё более-менее замя... э-э-э передать в руки тайному отделу для избежания общей паники. Э-э-э...
Медведь несколько раз кашлянул.
- Для того, разобраться с инцидентами, мы создали Тайное лесничество. Лесные пожарники производят приятное впечатление на туристов и необходимы при тушении небольших пожаров, но для работы с профессиональными злодеями их сил недостаточно. Их песни слышны за километры. Они бы ещё себе колокольчики на шеи надели! Для охраны леса была необходима боеспособная группа цветных медведей, работающая под прикрытием. Тайное лесничество. Замаскированные медведи. Нас не слышно, нас не видно, о нас никто не знает - но мы всегда здесь.
Двое медведей прыгнули в кусты, чтобы продемонстрировать своё искусство маскировки. Они буквальным образом растворились среди листвы. Затем они, самодовольно урча, снова вышли на поляну.
- К этой службе допускаются лишь медведи с зелёной шерстью, имеющие лук, неженатые и умеющие хорошо маскироваться.
Энзель впервые в жизни захотел стать зелёным.
- Мы уже давно искали лаубвольфа. Но я не уверен, что мы бы его так быстро нашли, если бы вы не выманили его из его убежища.
Энзель и Крета чуть не лопнули от гордости.
- Вот так вот. Для того, лес и дальше оставался свободным от всякой нечисти, нашему тайному лесничество совершенно необходимо продолжить тайную деятельность. И поэтому я обязан попросить вас о тайной помощи.
Тайный лесник получит абсолютно любую его поддержку - для Энзеля это было вопросом чести. Он и Крета серьёзно и отзывчиво закивали.
- Вообще, что я хочу вам сказать, детки: вы никогда не видели ни меня, ни моих коллег. Я никогда не спасал вас от лаубвольфа. Вам не известно ничего о тайном лесничестве. Мы никогда не встречались. Не существует никаких замаскированных медведей. Ясно?
Энзель и Крета клятвенно подняли вверх руки. У Энзеля на секунду промелькнула мысль не рассказать ли медведям о сокровищах. Но он передумал и решил оставить эту историю на потом, для встречи с родителями. Или бургомистром.
- Хорошо, - сказал тайный лесник. - Мы отведём вас назад к родителям.