(no subject)
Нет ничего лучше, чем по пути с работы домой встретить двухмесячного щенка немецкой овчарки.
И хоть очередная годовщина смерти моего собственного пса уже прошла, раз я так и не написала ничего, почему бы не написать сейчас, когда теплый ветер приносит в окно запах осени.
Умнее Барти не было собаки на свете. Он был оранжевый, как янтарь, и черный, как уголь. Идеального овчарочьего размера, невысокий, с опущенным задом и бархатными ушками.
Мы взяли его в четыре месяца из милицейского кинологического центра. Там не должно быть щенков, собак там не разводят, а используют как спецсредство на благо нашей необъятной родины. Но иногда собачья страсть берет верх над бдительностью стражей порядка, и тогда на свет появляются пушистые комочки преданности и счастья.
Его мама умерла вскоре после родов - непонятно от чего, от плохого корма, плохого ухода, недостатка любви. Все его братья и сестры тоже умерли - а он лежал под капельницей и выжил. Всю жизнь потом у него были больная печень и проблемы с желудком. У него был перебитый нос - напоминание о том, как кто-то из сотрудников долбанул его по морде палкой. Всю жизнь потом он боялся палок и бегал от швабры.
Он вообще был не очень храбрый, прятался под стол, когда приходили гости, и за всю жизнь облаял только снеговиков на детской площадке. Дружелюбнее пса не знала земля. Он умел общаться с истеричными йорками, холериками-джек-расселами, гигантскими флегматичными догами. Самые агрессивные собаки, которых хозяева боялись спускать с поводка, радостно наматывали с ним круги по площадке. Он дружил с кошками и нашим кроликом Матвеем.
Мы никогда в жизни не водили его на поводке. Когда мы переходили дорогу, он сам подходил и подсовывал голову под руку - мол, держись, хозяин, за ошейник, а то еще попадешь под эту страшенную железную коробку.
Мама скидывала его с широкого двуспального дивана, а я сползала к нему на пол и засыпала, уткнувшись в жесткий черный бок.
Мы вдвоем облазили весь лес, ели землянику на отвесном склоне оврага, переплывали реку. Он каждый раз приходил в восторг от первого снега.
А потом в кинологическом центре, где он иногда оставался между сменами после службы, случилась кишечная инфекция - и он умер вместе с несколькими другими рабочими собаками. И ничего больше не было, и мы убрали миски, из которых он ел, и я приходила домой и спокойно открывала дверь, потому что никто больше не упирался в нее передними лапами в нетерпении. И поэтому больше всего на свете я хочу собаку, и больше всего на свете боюсь брать собаку. Потому что они живут слишком мало, и после того, как каждый утро тебе в пятку утыкался мокрый кожаный нос, жить без этого носа под одеялом решительно невозможно.
И хоть очередная годовщина смерти моего собственного пса уже прошла, раз я так и не написала ничего, почему бы не написать сейчас, когда теплый ветер приносит в окно запах осени.
Умнее Барти не было собаки на свете. Он был оранжевый, как янтарь, и черный, как уголь. Идеального овчарочьего размера, невысокий, с опущенным задом и бархатными ушками.
Мы взяли его в четыре месяца из милицейского кинологического центра. Там не должно быть щенков, собак там не разводят, а используют как спецсредство на благо нашей необъятной родины. Но иногда собачья страсть берет верх над бдительностью стражей порядка, и тогда на свет появляются пушистые комочки преданности и счастья.
Его мама умерла вскоре после родов - непонятно от чего, от плохого корма, плохого ухода, недостатка любви. Все его братья и сестры тоже умерли - а он лежал под капельницей и выжил. Всю жизнь потом у него были больная печень и проблемы с желудком. У него был перебитый нос - напоминание о том, как кто-то из сотрудников долбанул его по морде палкой. Всю жизнь потом он боялся палок и бегал от швабры.
Он вообще был не очень храбрый, прятался под стол, когда приходили гости, и за всю жизнь облаял только снеговиков на детской площадке. Дружелюбнее пса не знала земля. Он умел общаться с истеричными йорками, холериками-джек-расселами, гигантскими флегматичными догами. Самые агрессивные собаки, которых хозяева боялись спускать с поводка, радостно наматывали с ним круги по площадке. Он дружил с кошками и нашим кроликом Матвеем.
Мы никогда в жизни не водили его на поводке. Когда мы переходили дорогу, он сам подходил и подсовывал голову под руку - мол, держись, хозяин, за ошейник, а то еще попадешь под эту страшенную железную коробку.
Мама скидывала его с широкого двуспального дивана, а я сползала к нему на пол и засыпала, уткнувшись в жесткий черный бок.
Мы вдвоем облазили весь лес, ели землянику на отвесном склоне оврага, переплывали реку. Он каждый раз приходил в восторг от первого снега.
А потом в кинологическом центре, где он иногда оставался между сменами после службы, случилась кишечная инфекция - и он умер вместе с несколькими другими рабочими собаками. И ничего больше не было, и мы убрали миски, из которых он ел, и я приходила домой и спокойно открывала дверь, потому что никто больше не упирался в нее передними лапами в нетерпении. И поэтому больше всего на свете я хочу собаку, и больше всего на свете боюсь брать собаку. Потому что они живут слишком мало, и после того, как каждый утро тебе в пятку утыкался мокрый кожаный нос, жить без этого носа под одеялом решительно невозможно.