Облаченная в пуанты драма ("Черный лебедь" Аронофски)
Пройдя прослушивание на роль, и укусив главного режиссера, молодая патологически активная балерина (Портман) получает роль примы в «Лебедином озере». Теперь ей придется играть двух противоположных девушек, заодно кружась между наглым французом (Кассель), девушкой-дублершей (Кунис), которая ко всему прочему подсыпает ей в алкоголь наркотики и мерещится в эротических фантазиях, и матерью, готовой скорее связать дочь, чем отпустить на премьеру.
Сперва Портман плачет из-за неуверенности, впрочем, довольно натурально, затем рыдает под гнетом навалившихся дел, потом от неизбежности бытия и, наконец, потому, что все кончается - краткое содержание двухчасовых страстей, словно прописанный на манжете внутренний прорыв - надрыв, случайная яма, в которую героиня проваливается. Аронофски, следующий по заданному направлению «во всем виноваты взрослые», всю первую половину записывает в обвинительный список-приговор матери невоплощенные мечты, навязчивую заботу и истерические приказы; поселяет балерину в розовую тюрьму, где палка - это своего рода бунт, только без иронии. Елинек-Ханеке, которые условно мелькают в начале и которые, в свою очередь, прокрались в густые внутренности дома творчества и вырвали с корнем наружу чуть ли не архитепический образ пианистки - раз и навсегда присвоили ее черты всем «таким» женщинам, показав заодно изнутри комнатные концерты и тихое безумие подкроватных чемоданчиков. В отличие от них Аронофски по-настоящему не интересуют не только балерины, но и балет - хотя камера упорно летает вместе с плавными руками; вместо этого за прозаической и довольно неряшливой историей скрывается продолжение курса прошлого - форма и красота, вздохи, медленные ритмичные удары пуантов о паркет. Безумие, порожденное в творческих муках, вхождение в роль, развитие, борьба с собой, кульминационные несколько секунд наслаждения, логическое перевоплощение, гибельный катарсис - с точностью до наоборот работают на поддержание гармонии картинки.
Аронофски, пройдя путь от игр со светом в маленьком, но великом фильме про цифры после запятой до народного байопика о стареющем рестлере, выводит какие-то банальности, что мешаешь себе сам, что мечты о бессмертии приводят к мгновению, после которого неизбежно загорается белый свет, пусть и с осознанием своего величия. Нет разве что стекол в пуантах, а так «принцесса», уходящая на покой, Кассель как воплощение агрессии - все элементарные ходы и заранее приготовленные условности, оставляющие для тех, кто ищет в фильме заковырки, лишь пресловутый балетный шарм, безгранично старательную девочку и летающие черные перья - немного разочаровывает, особенно когда становится понятно, что постельная сцена с двумя женщинами - не единственный обман. «Черный лебедь» уходит от свойственной ранним работам философии к созерцанию красоты и буйству - некоторые моменты удаются Аронофски особенно сильно: чувственная сцена Портман-Кассель, мелькающие алкогольные картинки, финальный балет-превращение, плотские намеки. Все остальное - диалоги-комментарии, очень ровная Портман (классная роль, обычное исполнение), наигранный финальный аккорд - фильм, в котором главную роль получила камера, все кружится и летит, мурашки бегают, только когда высшим искусством признаются самыми красивыми - ноги, а в моменты беспросветного бессилия Аронофски вдруг ловит невероятно кинематографичные детали. И ясно, в них - суть, а то, что он не смог докопаться до глубины, так он, кажется, и не пытался.
Сперва Портман плачет из-за неуверенности, впрочем, довольно натурально, затем рыдает под гнетом навалившихся дел, потом от неизбежности бытия и, наконец, потому, что все кончается - краткое содержание двухчасовых страстей, словно прописанный на манжете внутренний прорыв - надрыв, случайная яма, в которую героиня проваливается. Аронофски, следующий по заданному направлению «во всем виноваты взрослые», всю первую половину записывает в обвинительный список-приговор матери невоплощенные мечты, навязчивую заботу и истерические приказы; поселяет балерину в розовую тюрьму, где палка - это своего рода бунт, только без иронии. Елинек-Ханеке, которые условно мелькают в начале и которые, в свою очередь, прокрались в густые внутренности дома творчества и вырвали с корнем наружу чуть ли не архитепический образ пианистки - раз и навсегда присвоили ее черты всем «таким» женщинам, показав заодно изнутри комнатные концерты и тихое безумие подкроватных чемоданчиков. В отличие от них Аронофски по-настоящему не интересуют не только балерины, но и балет - хотя камера упорно летает вместе с плавными руками; вместо этого за прозаической и довольно неряшливой историей скрывается продолжение курса прошлого - форма и красота, вздохи, медленные ритмичные удары пуантов о паркет. Безумие, порожденное в творческих муках, вхождение в роль, развитие, борьба с собой, кульминационные несколько секунд наслаждения, логическое перевоплощение, гибельный катарсис - с точностью до наоборот работают на поддержание гармонии картинки.
Аронофски, пройдя путь от игр со светом в маленьком, но великом фильме про цифры после запятой до народного байопика о стареющем рестлере, выводит какие-то банальности, что мешаешь себе сам, что мечты о бессмертии приводят к мгновению, после которого неизбежно загорается белый свет, пусть и с осознанием своего величия. Нет разве что стекол в пуантах, а так «принцесса», уходящая на покой, Кассель как воплощение агрессии - все элементарные ходы и заранее приготовленные условности, оставляющие для тех, кто ищет в фильме заковырки, лишь пресловутый балетный шарм, безгранично старательную девочку и летающие черные перья - немного разочаровывает, особенно когда становится понятно, что постельная сцена с двумя женщинами - не единственный обман. «Черный лебедь» уходит от свойственной ранним работам философии к созерцанию красоты и буйству - некоторые моменты удаются Аронофски особенно сильно: чувственная сцена Портман-Кассель, мелькающие алкогольные картинки, финальный балет-превращение, плотские намеки. Все остальное - диалоги-комментарии, очень ровная Портман (классная роль, обычное исполнение), наигранный финальный аккорд - фильм, в котором главную роль получила камера, все кружится и летит, мурашки бегают, только когда высшим искусством признаются самыми красивыми - ноги, а в моменты беспросветного бессилия Аронофски вдруг ловит невероятно кинематографичные детали. И ясно, в них - суть, а то, что он не смог докопаться до глубины, так он, кажется, и не пытался.