(no subject)
Под электрическими облаками (Алексей Герман мл., 2015)
Россия 2017-го: снег, туман, заброшенное строительство, откуда-то сбегают люди, где-то вдалеке виднеется недостроенный дом, объединивший группу людей обстоятельствами постройки: кто-то придумал, чья-то земля, чьи-то родственники, чья-то память, чьи-то попытки выжить. Все это - под небом, вечно напоминающем о собственной электричности огоньками в дыму: на самолетные полосы не очень похоже, приземлиться негде. Все эти соединения судеб, мест и времени, кажется, сводятся к простому, но в геометрической прогрессии возрастающему движению. Соединенные недостроем истории делятся на главы, и люди ходят, ходят на улице, почти никогда - где-то внутри, и встречают то совсем недвижимое (скульптуры), то не останавливающееся такое же, как они сами. По мере продвижения по главам, то обращаясь в Советский Союз и сны, то в будущее будущего, которое становится прошлым для людей из прошлых глав, люди потихоньку толпятся и собираются, чтобы все вместе, в апофеозе слиться в береговых шатаниях. Здесь между ними мигает видимое облачное пространство, спасительный туман, рассредоточивая их не только по земле, но и по времени, потому прошлый век легко сходит в кадр настоящего - тут неизбежно вспоминаешь Германа старшего, в чьих долгостроях, напротив, все скученно, темно, отнимается весь воздух и никогда не разлипнет грязь, сопли и стоны.
Последовательность из «Гаспартума» и «Бумажного солдата» привела, конечно, к самой масштабной туманно-грязной обсерватории из тел (серебряный медведь за выдающиеся художественные достижения в Берлине 2015) - если раньше был закадровый голос, раздельные истории-главы, неприкаянные и теряющиеся, то здесь еще больше, еще наваристее: герои невыносимо разговаривают, как будто каждый сам с собой, не эволюционируют, просто пребывают на экране, как прибившиеся к стеклу камеры - в их числе и Чулпан Хаматова в роли молчаливого мальчика, и ангелоподобные блондинки, наполняющие половину сюжетов, и лошади (сами по себе - смерть). Герман в качестве пророка истории, где война и раньше и теперь, где постоянно кто-то умирает - и раньше, и теперь, кто-то теряет кошельки (кто-то людей из виду), кто-то поджигает себя, кто-то смеется. Темы языка, памяти, истории, отцовства, предназначения и смысла вообще максимально прозрачны в переходах из темного в светящийся серый, так что слепит глаза: именно этого и добивался Герман, судя по самому первому титру с цитированием Сезанна. Хотя в этом постоянном обращении к цитатам, то к Малевичу, то Бродскому, то своим предыдущим фильмам, есть какое-то дуракаваляние: глава кончается стоянием на голове и на голове памятника, или же проходом по веревке, или игрой в лошадку. Фильм оживляет прошлое (сидя в автобусе можно услышать как разваливается страна), тут же собирает настоящее в попытке сопротивления, раздавливает героев смертями, забивает под пленку, заваливает снегом, все детали слишком крупные, узнать места невозможно, так проходят странные, пугающие, болотные два с половиной часа. Все это достаточно условно - будущее все равно где-то там и одновременно здесь: сквозь туман, кровь на снегу, пустынные земли, заполненные разрушенными памятниками - все едино под электрическими облаками. Впрочем, облаков тоже нет - только туман.
Россия 2017-го: снег, туман, заброшенное строительство, откуда-то сбегают люди, где-то вдалеке виднеется недостроенный дом, объединивший группу людей обстоятельствами постройки: кто-то придумал, чья-то земля, чьи-то родственники, чья-то память, чьи-то попытки выжить. Все это - под небом, вечно напоминающем о собственной электричности огоньками в дыму: на самолетные полосы не очень похоже, приземлиться негде. Все эти соединения судеб, мест и времени, кажется, сводятся к простому, но в геометрической прогрессии возрастающему движению. Соединенные недостроем истории делятся на главы, и люди ходят, ходят на улице, почти никогда - где-то внутри, и встречают то совсем недвижимое (скульптуры), то не останавливающееся такое же, как они сами. По мере продвижения по главам, то обращаясь в Советский Союз и сны, то в будущее будущего, которое становится прошлым для людей из прошлых глав, люди потихоньку толпятся и собираются, чтобы все вместе, в апофеозе слиться в береговых шатаниях. Здесь между ними мигает видимое облачное пространство, спасительный туман, рассредоточивая их не только по земле, но и по времени, потому прошлый век легко сходит в кадр настоящего - тут неизбежно вспоминаешь Германа старшего, в чьих долгостроях, напротив, все скученно, темно, отнимается весь воздух и никогда не разлипнет грязь, сопли и стоны.
Последовательность из «Гаспартума» и «Бумажного солдата» привела, конечно, к самой масштабной туманно-грязной обсерватории из тел (серебряный медведь за выдающиеся художественные достижения в Берлине 2015) - если раньше был закадровый голос, раздельные истории-главы, неприкаянные и теряющиеся, то здесь еще больше, еще наваристее: герои невыносимо разговаривают, как будто каждый сам с собой, не эволюционируют, просто пребывают на экране, как прибившиеся к стеклу камеры - в их числе и Чулпан Хаматова в роли молчаливого мальчика, и ангелоподобные блондинки, наполняющие половину сюжетов, и лошади (сами по себе - смерть). Герман в качестве пророка истории, где война и раньше и теперь, где постоянно кто-то умирает - и раньше, и теперь, кто-то теряет кошельки (кто-то людей из виду), кто-то поджигает себя, кто-то смеется. Темы языка, памяти, истории, отцовства, предназначения и смысла вообще максимально прозрачны в переходах из темного в светящийся серый, так что слепит глаза: именно этого и добивался Герман, судя по самому первому титру с цитированием Сезанна. Хотя в этом постоянном обращении к цитатам, то к Малевичу, то Бродскому, то своим предыдущим фильмам, есть какое-то дуракаваляние: глава кончается стоянием на голове и на голове памятника, или же проходом по веревке, или игрой в лошадку. Фильм оживляет прошлое (сидя в автобусе можно услышать как разваливается страна), тут же собирает настоящее в попытке сопротивления, раздавливает героев смертями, забивает под пленку, заваливает снегом, все детали слишком крупные, узнать места невозможно, так проходят странные, пугающие, болотные два с половиной часа. Все это достаточно условно - будущее все равно где-то там и одновременно здесь: сквозь туман, кровь на снегу, пустынные земли, заполненные разрушенными памятниками - все едино под электрическими облаками. Впрочем, облаков тоже нет - только туман.