(no subject)
В рамках показов Театра HD на прошлой неделе у нас был спектакль «Джон» - постановка танцевальной группы DV8 Physical Theatre на сцене Королевского Национального театра. Автор идеи и режиссер - хореограф Ллойд Ньюсон, основатель DV8 (1986), работающей, в том числе, на стыке видео и танца и старающейся делать хореографию более прозрачной для восприятия. В сети можно посмотреть их некоторые старые вещи - написала про них, и про Джона.
Мертвые сны монохромных мужчин (Dead Dreams of Monochrome Men, 1989).
Не совсем спектакль, скорее - танцевальный фильм; в основе - реальная история серийного убийцы Денниса Нильсена, который убивал подростков, где отсутствует четкий нарратив, но есть отдельные сцены, незаметно переходящие одна в другую, и социальный посыл (фильм сделан спустя 10 лет после первого убийства). Все происходит то ли в квартире, то ли в клубе, то ли в камере, черно-белая съемка превращает все в театр теней, люди сливаются, действия тоже - желание переходит в желание убийства, живые становятся мертвыми (насильно), а мертвые - живыми (иногда тоже), общая загнанность ощущается во всем. Танцоры взбираются друг по другу, падают сверху, все это сделано по стандартам кино, то есть с крупными планами, чуть ли не «восьмерками», деталями, конкретными ракурсами, дающими новый взгляд, в кино - данность. В этом, пожалуй, главная и дерзкая отличительная черта фильма, где только выверенные линии, борьба перспектив, контрасты одежд и тел, черного и белого, дальнего и ближнего. Мертвые сны - действительно непростое действие, сделанное как будто на физическом пределе, способ выдержать ритм, размеренность и неотвратимость поступков (на ум приходит визионерская «Хорошая работа» (Beau travail) Клер Дени, где воспевается эстетика солдатской жизни). Все начинается с глухих стен (намек на обыденность прячется в конце), среди них раздевается человек, другой - помещается в пространство обведенного контуром трупа, замещает его, а затем исчезает, оставив после себя лишь контур, который еще некоторое время продолжает играть свою роль. Дальше - прелюдия, убийства, обладание умертвленным, в конце концов, не так уж и ясно, кто на самом деле умирал.
Вход Ахиллеса (Enter Achilles, 1996).
Пожалуй, наиболее понятная работа из представленных: исследование мужской гармонии, мужественности на примере большой группы мужчин. Действие происходит в баре, иногда попойка прерывается выходом на улицу, в кадре - резиновые куклы, бутылки пива, футбольный мяч, телевизор и костюм супермена. Немного комичная, немного очевидная постановка, в силу, может быть, намеренной стереотипности образов, где мужская слабость недопустима, а насилие - ответ на эту слабость. Величие танцевального унижения грандиозно - сновидческое, стойкое, когда загнанный в общий круг человек никак не может из него выбраться, ловимый или отталкиваемый, он вдруг оказывается поглощенным. Группа то становится однородной (почти по-петушиному выделываясь, натянув на головы футболки), то распадается на блоки. В простом сюжете много удачных моментов, среди них - появляющиеся голоса у танцоров и превращение разлитого по полу пива в целый океан (сливаясь со звуками моря, оно образно пенится, а мужчина по нему скользит - пивной прибой длится только несколько мгновений). Сила и слабость сливаются, в конце превращая всех в зверей, чтобы они могли принести общую - ритуальную - жертву.
Джон (John, 2014).
Сделанный как пластический, спектакль при этом очень разговорный - в основном, это монолог одного героя, который звучит как дыхание, иногда его же и визуализируя, случающийся одновременно со всеми движениями, поэтому пластика кажется слишком разъясненной, а слова - разъяснительными. Хотя в целом это удивительная комбинация неслучайных богатых мимических реплик в ответ на слова. Актеры постоянно идут по сцене - в начале это ловко обыгрывается их длительными замираниями, отчего люди внезапно походят на манекены - сцена крутится, и комбинации из стен и дверей кажутся бесконечными: комнаты, створки, проемы, столы, длинные коридоры, вдруг образовавшиеся в простенке, короткие тупики - лабиринт сворачивает всех и множит, хотя на сцене только 9 человек. Это - история в лицах; спектакль появился из бесед режиссера с мужчинами, которые отвечали на вопросы о сексе, любви и переживаниях (в последние годы Ллойд Ньюсон увлекся связью вербатима и движения). В центре - персонаж по имени Джон, его семья, наркотики и преступления, потом - закоулки саун и отношения. Здесь интересно то, как подслушанное и записанное становится почти не отключаемой мелодией из слов, то есть может быть представлено как тянущаяся нить, вровень с которой тянутся движения. Среди них: интимные и даже откровенные сцены, борьба, танец, простое движение грудной клетки, но кажется, из нее вырвется что-то и полетит.
Мертвые сны монохромных мужчин (Dead Dreams of Monochrome Men, 1989).
Не совсем спектакль, скорее - танцевальный фильм; в основе - реальная история серийного убийцы Денниса Нильсена, который убивал подростков, где отсутствует четкий нарратив, но есть отдельные сцены, незаметно переходящие одна в другую, и социальный посыл (фильм сделан спустя 10 лет после первого убийства). Все происходит то ли в квартире, то ли в клубе, то ли в камере, черно-белая съемка превращает все в театр теней, люди сливаются, действия тоже - желание переходит в желание убийства, живые становятся мертвыми (насильно), а мертвые - живыми (иногда тоже), общая загнанность ощущается во всем. Танцоры взбираются друг по другу, падают сверху, все это сделано по стандартам кино, то есть с крупными планами, чуть ли не «восьмерками», деталями, конкретными ракурсами, дающими новый взгляд, в кино - данность. В этом, пожалуй, главная и дерзкая отличительная черта фильма, где только выверенные линии, борьба перспектив, контрасты одежд и тел, черного и белого, дальнего и ближнего. Мертвые сны - действительно непростое действие, сделанное как будто на физическом пределе, способ выдержать ритм, размеренность и неотвратимость поступков (на ум приходит визионерская «Хорошая работа» (Beau travail) Клер Дени, где воспевается эстетика солдатской жизни). Все начинается с глухих стен (намек на обыденность прячется в конце), среди них раздевается человек, другой - помещается в пространство обведенного контуром трупа, замещает его, а затем исчезает, оставив после себя лишь контур, который еще некоторое время продолжает играть свою роль. Дальше - прелюдия, убийства, обладание умертвленным, в конце концов, не так уж и ясно, кто на самом деле умирал.
Click to viewВход Ахиллеса (Enter Achilles, 1996).
Пожалуй, наиболее понятная работа из представленных: исследование мужской гармонии, мужественности на примере большой группы мужчин. Действие происходит в баре, иногда попойка прерывается выходом на улицу, в кадре - резиновые куклы, бутылки пива, футбольный мяч, телевизор и костюм супермена. Немного комичная, немного очевидная постановка, в силу, может быть, намеренной стереотипности образов, где мужская слабость недопустима, а насилие - ответ на эту слабость. Величие танцевального унижения грандиозно - сновидческое, стойкое, когда загнанный в общий круг человек никак не может из него выбраться, ловимый или отталкиваемый, он вдруг оказывается поглощенным. Группа то становится однородной (почти по-петушиному выделываясь, натянув на головы футболки), то распадается на блоки. В простом сюжете много удачных моментов, среди них - появляющиеся голоса у танцоров и превращение разлитого по полу пива в целый океан (сливаясь со звуками моря, оно образно пенится, а мужчина по нему скользит - пивной прибой длится только несколько мгновений). Сила и слабость сливаются, в конце превращая всех в зверей, чтобы они могли принести общую - ритуальную - жертву.
Джон (John, 2014).
Сделанный как пластический, спектакль при этом очень разговорный - в основном, это монолог одного героя, который звучит как дыхание, иногда его же и визуализируя, случающийся одновременно со всеми движениями, поэтому пластика кажется слишком разъясненной, а слова - разъяснительными. Хотя в целом это удивительная комбинация неслучайных богатых мимических реплик в ответ на слова. Актеры постоянно идут по сцене - в начале это ловко обыгрывается их длительными замираниями, отчего люди внезапно походят на манекены - сцена крутится, и комбинации из стен и дверей кажутся бесконечными: комнаты, створки, проемы, столы, длинные коридоры, вдруг образовавшиеся в простенке, короткие тупики - лабиринт сворачивает всех и множит, хотя на сцене только 9 человек. Это - история в лицах; спектакль появился из бесед режиссера с мужчинами, которые отвечали на вопросы о сексе, любви и переживаниях (в последние годы Ллойд Ньюсон увлекся связью вербатима и движения). В центре - персонаж по имени Джон, его семья, наркотики и преступления, потом - закоулки саун и отношения. Здесь интересно то, как подслушанное и записанное становится почти не отключаемой мелодией из слов, то есть может быть представлено как тянущаяся нить, вровень с которой тянутся движения. Среди них: интимные и даже откровенные сцены, борьба, танец, простое движение грудной клетки, но кажется, из нее вырвется что-то и полетит.