(no subject)
Написала про «Декабрьский автопортрет» Годара - не слишком много смотрела у него, попыталась именно про конкретный фильм
Очень лиричный, даже сентиментальный иногда фильм, где Годар сам находится в рамках экрана - в смешных шапках на голове, иногда он встречает людей - заметить их в кадре достаточно сложно, иногда разговаривает с ними, больше разговаривает монологами, в основном пишет или читает вслух. Как он сам подчеркивает, это не автобиография, а автопортрет, причем автопортрет, склеенный из небольших фрагментов, иногда настолько мелких, что их можно принять за случайные. Нечто похожее можно было наблюдать два года назад с Ким Ки Дуком в фильме «Ариран» - тоже автопортрет, домашние декорации, но совсем про другое. Оба «сбегают» в замкнутые пространства, раскладывают по полкам мысли и задают вопросы самим себе, но кореец погружается в быт (от кошки до потрескавшихся пяток) и отрицает кино - а Годар собственной фигурой монтирует жизнь. При этом выпивающий, стрессонеустойчивый Ким Ки Дук, конечно, понятнее - точнее, его портрет более универсален.
Это не чисто документальный фильм хотя бы уже потому, что в повествование вкрадывается мифическая женщина, пришедшая устраиваться на работу к Годару - помощником монтажера, пока тот монтировал фильм «Увы мне». Женщина оказывается слепой, и в мизансцене разыгрывается, в общем, очень любопытная сцена, где Годар рассказывает, как он хочет монтировать, а женщина, разводя руками воздух, «заучивает», повторяет. Монтаж - одна из точек преткновения Годара как исследователя кино, монтаж и в этом фильме важная точка, чтобы понять изображение, музыку и слова. В «ЖЛГ» есть и статичное, например, множественные пейзажи, и движущееся - визуальные ряды, изображения в изображении, и черный экран, за которым только одно - речь.
Автопортрет состоит из микрочастиц: белые листы, слова на белых листах (в том числе осенние и зимние месяцы французского республиканского календаря), строчки из Дидро и Витгенштейна, темная-темная комната - коридоры дома в Швейцарии, куда режиссер приехал, чтобы разобрать воспоминания и отсортировать материал; пейзажи, в том числе - окружающие; картины, фотографии, телевизоры, камеры и другие кричащие изображениями предметы; кадры из прошлых фильмов. Каждый этот фрагмент по сути - сам по себе - не так уж и важен: вот кричат вороны, вот зимний снежный пейзаж снова появляется на экране, а потом Годар долго пишет, поднеся к листку горящую спичку и зажигая новую, когда та погаснет. Годар растворен в этой, фактически, шелухе, без начала, без конца, предваряясь фотографией, заканчиваясь утверждением, хотя до этого были одни вопросы. Тут важны не части, а сама последовательность - она и есть смысл, не зажатый между изображениями личный и исповедальный, а являющийся фактом осуществления, проживания в течение часа. Живописный автопортрет здесь может быть предметом сравнения - ведь главный герой не Годар, а сама попытка его изображения.
Очень лиричный, даже сентиментальный иногда фильм, где Годар сам находится в рамках экрана - в смешных шапках на голове, иногда он встречает людей - заметить их в кадре достаточно сложно, иногда разговаривает с ними, больше разговаривает монологами, в основном пишет или читает вслух. Как он сам подчеркивает, это не автобиография, а автопортрет, причем автопортрет, склеенный из небольших фрагментов, иногда настолько мелких, что их можно принять за случайные. Нечто похожее можно было наблюдать два года назад с Ким Ки Дуком в фильме «Ариран» - тоже автопортрет, домашние декорации, но совсем про другое. Оба «сбегают» в замкнутые пространства, раскладывают по полкам мысли и задают вопросы самим себе, но кореец погружается в быт (от кошки до потрескавшихся пяток) и отрицает кино - а Годар собственной фигурой монтирует жизнь. При этом выпивающий, стрессонеустойчивый Ким Ки Дук, конечно, понятнее - точнее, его портрет более универсален.
Это не чисто документальный фильм хотя бы уже потому, что в повествование вкрадывается мифическая женщина, пришедшая устраиваться на работу к Годару - помощником монтажера, пока тот монтировал фильм «Увы мне». Женщина оказывается слепой, и в мизансцене разыгрывается, в общем, очень любопытная сцена, где Годар рассказывает, как он хочет монтировать, а женщина, разводя руками воздух, «заучивает», повторяет. Монтаж - одна из точек преткновения Годара как исследователя кино, монтаж и в этом фильме важная точка, чтобы понять изображение, музыку и слова. В «ЖЛГ» есть и статичное, например, множественные пейзажи, и движущееся - визуальные ряды, изображения в изображении, и черный экран, за которым только одно - речь.
Автопортрет состоит из микрочастиц: белые листы, слова на белых листах (в том числе осенние и зимние месяцы французского республиканского календаря), строчки из Дидро и Витгенштейна, темная-темная комната - коридоры дома в Швейцарии, куда режиссер приехал, чтобы разобрать воспоминания и отсортировать материал; пейзажи, в том числе - окружающие; картины, фотографии, телевизоры, камеры и другие кричащие изображениями предметы; кадры из прошлых фильмов. Каждый этот фрагмент по сути - сам по себе - не так уж и важен: вот кричат вороны, вот зимний снежный пейзаж снова появляется на экране, а потом Годар долго пишет, поднеся к листку горящую спичку и зажигая новую, когда та погаснет. Годар растворен в этой, фактически, шелухе, без начала, без конца, предваряясь фотографией, заканчиваясь утверждением, хотя до этого были одни вопросы. Тут важны не части, а сама последовательность - она и есть смысл, не зажатый между изображениями личный и исповедальный, а являющийся фактом осуществления, проживания в течение часа. Живописный автопортрет здесь может быть предметом сравнения - ведь главный герой не Годар, а сама попытка его изображения.