(no subject)
Еще один рабочий текст - про оперу «Носферату», премьера которой прошла в Перми. Сильно понравились слова Курентзиса, сказанные на пресс-конференции, что опера теперь не «толстые дивы о толстых страстях» -
Главная премьера восьмого Дягилевского фестиваля, вокруг которой заранее выстроился целый ансамбль из слухов и ожиданий - опера «Носферату» на музыку Дмитрия Курляндского. Для зрителей классической оперы это почти и не музыка в привычном смысле слова: специфически структурированная реальность, ритм, поиск собственной тональности, выходящей за рамки привычных до-мажоров. Все это - изначально заказанный Курентзисом Димитрису Ямаласу двадцатиминутный перформанс про Дракулу, который тот передумал как оперу и обратился с либретто к композитору. Дальше последовал странный совместный процесс написания: либретто представляло собой четыре стихотворения, монологи всех главных героев, Курляндский, работающий с текстом как с еще одним музыкальным материалом, просил дописывать слова с определенным количеством слогов, в это же время сам перетасовывал в нужном порядке строки, превращая их в диалоги. В качестве музыкальных инструментов, кроме симфонических, используются пилы, дрели, точильные камни, ножи, пенопласт, куски стекла, железные бруски. Курляндский создал собственную систему чтения этого текста, партитуру которого нужно учиться читать даже профессиональному музыканту, где нет ничего случайного, зато есть жесткая, лишающая свободы самовыражения структура, «обнаружив которую становишься ее рабом и действуешь изнутри».
По словам композитора, отправная точка в создании оперы - тишина, «так как речь идет об опере, на сцене есть солист, хор, поэтому тишина - это тишина открытого рта». Опера становится последовательным вслушиванием в акустику этого рта, в дыхание, артефакты физиологические и связанные с движением речевого аппарата: «Я пытаюсь услышать в ровной поверхности теплого выдоха какую-то неровность, неровность ровной поверхности, на ней сфокусироваться, взять ее за новую поверхность, которую я исследую, в этой поверхности я пытаюсь найти другой артефакт. В нашем дыхании появляется хрип, сип, присвист, астматические звучания, и в итоге эта система увеличения на дыхании приводит к полноценному включению связок, то есть появлению голоса. Опера существует на территории до-голоса, потому что там, где появляется голос, я уже не работаю, там работает текст». Звук рождается во рту солистов, симфонический оркестр включается в систему звуков как некая оркестровка дыхания, духовые инструменты уподобляются хору, делая то же самое, только фильтруя звук инструментами.
Несколько тактов звучит долгий выдох хора, задержка дыхания, то же самое повторяют духовые, смычковые, отмеряет время барабан. «Носферату» - опера тишины, с вставленным режиссером (греческий режиссер Теодорос Терзопулос) героем-корифеем, периодически поясняющим действия, мысли, вводящие зрителя последовательно в миры: главного героя Носферату, состоящего из состава крови, человеческих болезней, а визуально - подвешенной стены из гробов; главной жертвы - Персефоны, тонкорукой, белокожей, буквально рождающейся на глазах у зрителя из гинекологических терминов, из потока: «жертва, калека, девица, красавица, губы, руки, грудь, шея», визуально - из стены ножей. Затем происходит сочетание Носферату и девушки: свадьба, похороны и финал. Корифей обозначает самые внятные строчки, слова, понятия, все остальное сливается в общий гул, живущий своей мелодией, где дыхание переходит в свист, а шум - будто бы сердца - в вой, а вой в слабое с шепотом «тссс», а оно - в речитатив хора на латыни, за героиней, изображающей трех Грай (ведьм), им вторит персонаж «зеркало», все они повторяют небольшое количество слов, звуки создают новую реальность, буквально из ничего, и в этом ничего - в самом начале - было слово, а до него - дыхание. Предвкушая и оглядываясь, многие спрашивают «может, это не опера?», в то время как в ушах происходит нечто невербальное, двухчасовое заколдовывание, на сцене сменяются декорации итальянского художника Янниса Кунелиса, одного из основателей «арте повера» («бедного искусства», в котором для создания произведения используются сподручные предметы): эти предметы раскачиваются на заднике сцены, свисают огромными полотнами, множество раз повторившись (много гробов, много ножей, много книг), по диагонали из угла в угол тащат связанных балерин - жертв, трепыхающихся с перетянутыми ногами, бьются тарелки, размахивает руками Корифей в исполнении величественной Аллы Демидовой. Все это срывается в единый пульсирующий комок, истекающий кровью.
Кажется, оперу окрестили «шедевром» еще до премьеры, Курляндский в глазах зрителей выглядит если не богом, то кем-то между этим миром и тем, когда рассуждает о собственной партитуре, объясняя, что на самом деле его задумка утопична и он хочет, чтобы это зал дышал. Возможно, уже сама тема предполагает широкий простор для интерпретации: десятки книг, экранизаций, постановок на тему; с этим же безграничным потоком смыслов работает и музыка. Радость от неузнавания, когда человек вдруг не узнает ничего в пространстве оперы, цепляется за собственный стул и дышит, потом, выйдя, крутит пальцем у виска, но советует следующему: «понравилось». Этот гигантский перформанс от начала и до конца проделан усилиями съехавшихся в Пермь людей специально для фестиваля: первый случай, когда такая крупная форма сделана на заказ в России и удивительно органично вписывается в пространство не-столицы. Курентзис, специально уезжающий подальше от мегаполисов, воссоздает местное, зовет отовсюду талантливых людей и чувствует атмосферу города - Дягилев, живший здесь сто лет назад, поразился бы, с какой простотой тот рассуждает о достижениях, например, о том, что убрал стоянку, которая раньше была рядом с театром, чтобы культурному месту легче дышалось. Над городом в это время летают военные истребители - возвращаются на базу «Сокол» - хотя, может быть, это все-таки летает Носферату - ему здесь рады.
Главная премьера восьмого Дягилевского фестиваля, вокруг которой заранее выстроился целый ансамбль из слухов и ожиданий - опера «Носферату» на музыку Дмитрия Курляндского. Для зрителей классической оперы это почти и не музыка в привычном смысле слова: специфически структурированная реальность, ритм, поиск собственной тональности, выходящей за рамки привычных до-мажоров. Все это - изначально заказанный Курентзисом Димитрису Ямаласу двадцатиминутный перформанс про Дракулу, который тот передумал как оперу и обратился с либретто к композитору. Дальше последовал странный совместный процесс написания: либретто представляло собой четыре стихотворения, монологи всех главных героев, Курляндский, работающий с текстом как с еще одним музыкальным материалом, просил дописывать слова с определенным количеством слогов, в это же время сам перетасовывал в нужном порядке строки, превращая их в диалоги. В качестве музыкальных инструментов, кроме симфонических, используются пилы, дрели, точильные камни, ножи, пенопласт, куски стекла, железные бруски. Курляндский создал собственную систему чтения этого текста, партитуру которого нужно учиться читать даже профессиональному музыканту, где нет ничего случайного, зато есть жесткая, лишающая свободы самовыражения структура, «обнаружив которую становишься ее рабом и действуешь изнутри».
По словам композитора, отправная точка в создании оперы - тишина, «так как речь идет об опере, на сцене есть солист, хор, поэтому тишина - это тишина открытого рта». Опера становится последовательным вслушиванием в акустику этого рта, в дыхание, артефакты физиологические и связанные с движением речевого аппарата: «Я пытаюсь услышать в ровной поверхности теплого выдоха какую-то неровность, неровность ровной поверхности, на ней сфокусироваться, взять ее за новую поверхность, которую я исследую, в этой поверхности я пытаюсь найти другой артефакт. В нашем дыхании появляется хрип, сип, присвист, астматические звучания, и в итоге эта система увеличения на дыхании приводит к полноценному включению связок, то есть появлению голоса. Опера существует на территории до-голоса, потому что там, где появляется голос, я уже не работаю, там работает текст». Звук рождается во рту солистов, симфонический оркестр включается в систему звуков как некая оркестровка дыхания, духовые инструменты уподобляются хору, делая то же самое, только фильтруя звук инструментами.
Click to viewНесколько тактов звучит долгий выдох хора, задержка дыхания, то же самое повторяют духовые, смычковые, отмеряет время барабан. «Носферату» - опера тишины, с вставленным режиссером (греческий режиссер Теодорос Терзопулос) героем-корифеем, периодически поясняющим действия, мысли, вводящие зрителя последовательно в миры: главного героя Носферату, состоящего из состава крови, человеческих болезней, а визуально - подвешенной стены из гробов; главной жертвы - Персефоны, тонкорукой, белокожей, буквально рождающейся на глазах у зрителя из гинекологических терминов, из потока: «жертва, калека, девица, красавица, губы, руки, грудь, шея», визуально - из стены ножей. Затем происходит сочетание Носферату и девушки: свадьба, похороны и финал. Корифей обозначает самые внятные строчки, слова, понятия, все остальное сливается в общий гул, живущий своей мелодией, где дыхание переходит в свист, а шум - будто бы сердца - в вой, а вой в слабое с шепотом «тссс», а оно - в речитатив хора на латыни, за героиней, изображающей трех Грай (ведьм), им вторит персонаж «зеркало», все они повторяют небольшое количество слов, звуки создают новую реальность, буквально из ничего, и в этом ничего - в самом начале - было слово, а до него - дыхание. Предвкушая и оглядываясь, многие спрашивают «может, это не опера?», в то время как в ушах происходит нечто невербальное, двухчасовое заколдовывание, на сцене сменяются декорации итальянского художника Янниса Кунелиса, одного из основателей «арте повера» («бедного искусства», в котором для создания произведения используются сподручные предметы): эти предметы раскачиваются на заднике сцены, свисают огромными полотнами, множество раз повторившись (много гробов, много ножей, много книг), по диагонали из угла в угол тащат связанных балерин - жертв, трепыхающихся с перетянутыми ногами, бьются тарелки, размахивает руками Корифей в исполнении величественной Аллы Демидовой. Все это срывается в единый пульсирующий комок, истекающий кровью.
Кажется, оперу окрестили «шедевром» еще до премьеры, Курляндский в глазах зрителей выглядит если не богом, то кем-то между этим миром и тем, когда рассуждает о собственной партитуре, объясняя, что на самом деле его задумка утопична и он хочет, чтобы это зал дышал. Возможно, уже сама тема предполагает широкий простор для интерпретации: десятки книг, экранизаций, постановок на тему; с этим же безграничным потоком смыслов работает и музыка. Радость от неузнавания, когда человек вдруг не узнает ничего в пространстве оперы, цепляется за собственный стул и дышит, потом, выйдя, крутит пальцем у виска, но советует следующему: «понравилось». Этот гигантский перформанс от начала и до конца проделан усилиями съехавшихся в Пермь людей специально для фестиваля: первый случай, когда такая крупная форма сделана на заказ в России и удивительно органично вписывается в пространство не-столицы. Курентзис, специально уезжающий подальше от мегаполисов, воссоздает местное, зовет отовсюду талантливых людей и чувствует атмосферу города - Дягилев, живший здесь сто лет назад, поразился бы, с какой простотой тот рассуждает о достижениях, например, о том, что убрал стоянку, которая раньше была рядом с театром, чтобы культурному месту легче дышалось. Над городом в это время летают военные истребители - возвращаются на базу «Сокол» - хотя, может быть, это все-таки летает Носферату - ему здесь рады.