Гуляя по переулкам Арбата, нашел одну очень необычную церковь - Храм Успения Пресвятой Богородицы на Могильцах.
О происхождении названия местности, давшей имя Большому Могильцевскому переулку и уточняющее название храму, спорят многие. То ли здесь было древнее кладбище, и тогда эта церковь еще сильнее перекликается с храмом Сошествия Святого Духа - тот тоже был построен на городском кладбище, а не приходском погосте. То ли во время московской эпидемии чумы здесь вымерло все население, и переулок превратился в одну большую братскую могилу. То ли сама местность холмиста или изобиловала древними курганами...
Но, так или иначе, первый деревянный храм, стоявший здесь, впервые упоминается еще в 1560 году, а вот первая каменная церковь на его месте появилась, скорее всего, при Алексее Михайловиче. Позднее храм был перестроен. Документально известно, что в 1750 году храм, стоящий на этом месте, имел два придела: в честь Николая Чудотворца и святого Спиридона Тримифунтского.
Современный же храм - тот, что мы можем увидеть сегодня - был возведен в конце восемнадцатого века по проекту архитектора Никола Леграна. К его строительству приступили, разобрав прежний храм, в 1791 году.
Иконостас был исполнен в 1861 году архитектором Григорием Букиным.
Странные курьезы истории: сначала архитектор-француз строит в Москве храмы и в целом является одним из московских градостроителей, а спустя несколько десятилетий французская армия жжет и грабит церкви и уничтожает здания в Москве и вокруг нее.
Чудо, что этот храм устоял, в то время как многие церкви вокруг него были разрушены, о чем речь пойдет дальше.
К слову, даже тем, кто по какой-то случайности никогда не был в арбатских переулочках, не видел ни Сивцева Вражка, ни Большого Могильцевского, ни Большого и Малого Власьевских, ни Пречистенского - всех тех переулков, что окружают Успенский храм, он может быть...знаком по литературе.
Лев Толстой дважды упоминал церковь Успения Богородицы в своих романах. Сначала в «Войне и мире»:
В воскресенье утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедне в свой приход Успения на Могильцах.
- Я этих модных церквей не люблю, - говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. - Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
А затем в «Анне Карениной», перенеся в него сцену венчания Левина и Китти Щербацкой:
Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы церковь. Те, которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон, толкаясь, споря и заглядывая сквозь решетки. Больше двадцати карет уже были расставлены жандармами вдоль по улице. Полицейский офицер, пренебрегая морозом, стоял у входа, сияя своим мундиром. Беспрестанно подъезжали еще экипажи, и то дамы в цветах с поднятыми шлейфами, то мужчины, снимая кепи или черную шляпу, вступали в церковь. В самой церкви уже были зажжены обе люстры и все свечи у местных образов. Золотое сияние на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари - все было залито светом. На правой стороне теплой церкви, в толпе фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов, обнаженных плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор, странно отдававшийся в высоком куполе. Каждый раз, как раздавался писк отворяемой двери, говор в толпе затихал, и все оглядывались, ожидая видеть входящих жениха и невесту. Но дверь уже отворялась более чем десять раз, и каждый раз это был или запоздавший гость или гостья, присоединявшиеся к кружку званых, направо, или зрительница, обманувшая или умилостивившая полицейского офицера, присоединявшаяся к чужой толпе, налево. И родные, и посторонние уже прошли чрез все фазы ожидания...
Еще спустя десятилетие, а именно в 1884 году, храм снова появляется на слуху у читателя. Теперь уже его упоминает Антон Павлович Чехов в рассказе «Страшная ночь»:
Иван Петрович Панихидин побледнел, притушил лампу и начал взволнованным голосом:
- Темная, беспросветная мгла висела над землей, когда я, в ночь под Рождество 1883 года, возвращался к себе домой от ныне умершего друга, у которого все мы тогда засиделись на спиритическом сеансе. Переулки, по которым я проходил, почему-то не были освещены, и мне приходилось пробираться почти ощупью. Жил я в Москве, у Успения-на-Могильцах, в доме чиновника Трупова, стало быть, в одной из самых глухих местностей Арбата. Мысли мои, когда я шел, были тяжелы, гнетущи...
Самое же, наверное, своеобразное упоминания храма можно отнести к истории бурной, хоть и недолговечной страсти между Есениным и Айседорой Дункан. Танцовщица как раз поселилась в доме на Пречистенке, куда вскоре переехал Есенин.
- Очень мило, - сказал я. - А где же я сяду? Айседора смущенно и виновато взглянула на меня и, улыбаясь, похлопала ладошками по коленям. Я отрицательно покачал головой. Есенин заерзал. Потом похлопал по своим коленкам. Он не знал ни меня, ни того, почему Айседора приехала на вечер со мной, ни того, почему мы уезжаем вместе. Может, в своем неведении даже… приревновал Айседору.
Я пристроился на облучке, почти спиной к извозчику. Есенин затих, не выпуская руки Айседоры. Пролетка тихо протарахтела по Садовым, уже освещенным первыми лучами солнца, потом за Смоленским свернула и выехала не к Староконюшенному и не к Мертвому переулку, выходящему на Пречистенку, а очутилась около большой церкви, окруженной булыжной мостовой. Ехали мы очень медленно, что моим спутникам, по-видимому, было совершенно безразлично. Они казались счастливыми и даже не теребили меня просьбами перевести что-то...
...Но в то первое утро ни Айседора, ни Есенин не обращали никакого внимания на то, что мы уже в который раз объезжаем церковь. Дремлющий извозчик тоже не замечал этого.
- Эй, отец! - тронул я его за плечо. - Ты что, венчаешь нас, что ли? Вокруг церкви, как вокруг аналоя, третий раз едешь.
Есенин встрепенулся и, узнав в чем дело, радостно рассмеялся.
- Повенчал! - раскачивался он в хохоте, ударяя себя по колену и поглядывая смеющимися глазами на Айседору.
Она захотела узнать, что произошло, и, когда я объяснил, со счастливой улыбкой протянула:
- Mariage...(Свадьба, фр.)
(Илья Шнейдер, автор известных мемуаров «Встречи с Есениным»)
А еще, говорят, в этот храм любил захаживать Николай Васильевич Гоголь. Хоть сам он, кажется, и не писал об этом. Зато Салтыков-Щедрин упоминал в «Пошехонской старине»:
Что касается до церкви Успенья-на-Могильцах, то она славилась своими певчими. Помнится, что там по праздникам певал крепостной хор Ровинского. Но и не только литературные герои...
...Любили этот храм
Митрополит Московский Филарет, отслужив здесь литургию, сказал: «Из этого храма не хочется уходить».
Вообще есть много свидетельств о том, что в девятнадцатом веке приход этой церкви во многом составляла московская художественная и научная интеллигенция.
Были среди ее прихожан и князья Голицыны, рядом с которыми молились «кроткие старушки в платочках».
А 12 июля 1932 года...храм закрыли коммунисты.
Да и почти все храмы Пречистенского благочиния, к которому относился этот храм, были уничтожены. Сохранились, хоть и были закрыты, лишь Успенский и Власьевский. А единственным, богослужения в котором продолжались, собирая всех, кто не боялся большевиков, от Арбата до Пречистенки и Остоженки, остался храм Ильи Обыденного в Обыденском переулке.
В церкви же Успения порушили весь интерьер, устроили межэтажные перекрытия, а в алтаре пробили окна.
Восстановление храма началось в 2000 году, когда 25 декабря, в день памяти Святителя Спиридона храм официально передали общине верующих, а 22 мая 2001 года, в день памяти святого Николая, в храме состоялось первое богослужение.