МИТРОПОЛИТ АМФИЛОХИЙ: ОБ АФОНЕ, СТАРЦЕ ПАИСИИ, КОСОВО И РОССИИ
Человек-церковь, небесный человек, наш апостол - такие слова часто можно услышать о митрополите Черногорском и Приморском Амфилохии от самых разных людей, и в этом нет преувеличения. Предлагаем вам отрывок интервью с владыкой из книги «Люди Сербской Церкви».
Кубики, в которые складывается жизнь
- Владыка, Вы известны как видный богослов, выдающийся иерарх, проповедник, писатель, поэт. Предполагал ли юный Ристо Радович, родившийся в день Рождества Христова, 7 января, что именно таким будет его жизненный путь?
- Правду сказать, не предполагал, даже в голову не могло прийти. Но вот, человек предполагает, а Бог располагает. Так проходит человеческая жизнь, и когда мы оглядываемся назад, видим, как будто кубики ложатся в мозаику, и пока их складываешь, то не всегда достаточно хорошо понимаешь, что из всего этого получится, какой лик здесь откроется.
Только в конце появляются формы и картины, и ты понимаешь, что все шло и идет по определенному порядку - вообще человеческая жизнь и жизнь каждого из нас. Видишь, что за всем этим стоит какая-то великая тайна. Но от нас зависит, как мы употребим данный Богом талант, закопаем ли его или умножим, какой плод принесет наша жизнь.
- В семье ваших родителей было девять детей, какие отношения были между собой, с родителями, были ли у родителей любимцы?
- Нет, тут было беспрекословное равенство. Когда кто-то получал привилегию? Если кто-то из детей был слабым или болезненным, тогда мама говорила: «Это оставьте ему!» А мы все, особенно в то военное время, ели из одного котла, и если кому-то из нас, более застенчивому и слабому, не доставалось, она замечала, подталкивала его ближе, а остальным говорила: «Подождите, это для него, это его!»
Без всякой школы ей было свойственно педагогическое чутье, она умела, с одной стороны, держать детей в равенстве, а с другой - уметь мягко и ненавязчиво позаботиться о том, кому была нужна поддержка, помощь. И не только это, она никогда не защищала провинившегося ребенка только потому, что это ее ребенок.
Помню, например, один случай, который должен рассказать. Как-то мы, дети, были на горе Вучье, и девочки с нами, одна из них - дочка какого-то Даниловича. И что-то мы повздорили, я взял камешек, да что там камешек - камень, и бросил в нее так, что брызнула кровь. Ведая, что меня ждет, спрятался в доме под кроватью.
Когда мама узнала об этом, схватила прут, вытащила меня из-под кровати и так меня отхлестала, что не забуду, пока жив. Это было очень справедливо с ее стороны - забота о другом ребенке, другой матери, едва ли не большая, чем о своем, без всякого материнского эгоизма, который, к сожалению, сейчас преобладает, особенно в семьях, где один или двое детей. В нашей семье тогда этого не было, каждый получал по заслугам!
- Вы в пятнадцать лет покинули родительский дом, поступили в семинарию в Белграде в те времена, когда учиться в духовной школе было непопулярно. Как Вы и Ваши родители переживали разлуку?
- Должен признаться, что в отношении родителей мне не было трудно, но возникали другие сложности, связанные с давлением, которое оказывалось на тех, кто решался поступать в семинарию. Это ведь событие - сын Чиро Радовича пошел в семинарию. Едва ли не вся Черногория, не только Морача, знала об этом.
Я пришел в первый класс с двух-трехмесячным опозданием, потому что мне не разрешали поступать учиться. Я собирался ехать в Призрен, там военная зона, а военкомат в Колашине не давал разрешения. Целью было не допустить, чтобы я поехал учиться. И тогда мой отец, горемыка, осенью 1953 года прошел пешком от Морачи до Цетинье [1], чтобы попасть к тогдашнему митрополиту Арсению (Брадваревичу) [2] и просить его перенаправить меня из Призрена в Белградскую семинарию, где не было нужно разрешение военкомата. Так и получилось.
Знаете, у тех, кто вырос в селе, особенно в такой здоровой духовно семье, не существовало чрезмерной эмоциональной привязанности. Это было естественно - уехать и вернуться, и тебя встречали с любовью, как будто ты был где-то здесь за ближним ручьем. Но проблема притеснений и издевок, которые практиковались в то время, отягощали мою жизнь, подростку это нелегко вынести, но, как я понял потом, они стали хорошей проверкой для меня, для моей веры.
- А как родители, как мама встретила Ваше решение принять монашество?
- Ну, как мама? Знаю только одну, может быть, двух матерей, обе гречанки, которые с радостью благословили своих сыновей уйти на Святую Гору. У нас не знаю ни одной, и моя мать не исключение.
Однажды, когда я уже закончил семинарию и поступил в университет, мы сидели с ней где-то на Мораче, и она меня спросила: «Детка, что думаешь делать, когда закончишь учебу?» - «Ну, - говорю (я тогда еще только размышлял, еще не принял решение о монашестве, но сказал так, как бы в шутку), - пойду в монахи». - «Не пойдешь, не дай Бог в монахи!»
А я ответил: «Вот у тебя еще две дочери, шестеро сыновей, все они тебе народят внуков и правнуков, а этого отпусти идти своей дорогой». - «Ох, Господи, матери радость от каждого и утешение».
И все-таки она приняла мое решение, не переубеждала, просто дала понять, что хотела бы иметь потомство от всех своих детей.
Интересно, что она редко ходила в церковь, домашние обязанности не давали ей. Она соблюдала пост, особенно строго постилась в первую и последнюю неделю Великого поста, и нас так воспитывала. Но ходить в церковь не могла, куда идти, когда столько детей, когда за скотом надо ухаживать, дом содержать.
Но в то же время сама ее жизнь была церковной жизнью, все ее поведение, ее слова, отношение, молитва: «Господи, помоги!» Это была ее молитва. Не умела она читать молитвенники и другие книги, но: «Господи, помилуй! Матерь Божия, Святой Василий, Святой Петр Цетиньский!» - и перекрестится. Такими были ее молитвы, молилась, как дышала, как ребенка кормила, хранила в себе молитву, живя в страхе Божием, в почитании Бога и уважении ко всем.
Фото: kurir.rs
Старец Паисий, змея и любовь к живому
- Владыка, Вы знали старца Паисия, окормлялись у него, поделитесь воспоминаниями о нем.
- Да, я имел благословение Божие встречаться с отцом Паисием [3] много раз. Впервые встретился с ним в афонском скиту Катунакия в 1967 году. Это был Божий человек нашего времени, именно современный святой. Человек огромной любви к Богу и людям. Человек огромного терпения, сострадания, любви ко всему Божиему творению. Слава Богу, что на русский язык переводят его труды.
Однажды, когда я был у отца Паисия на Святой Горе, в 1987 году, он печалился и говорил:
«Вот смотри, владыка Амфилохий: мы, люди, наводнили мир грехами, и Господь, как и во времена пророка Илии, закрыл небо. Вот уже полгода на Афоне нет дождя, и все страдают: и люди, и земля. Но люди страдают, потому что виноваты, а эти несчастные малые звери за что? Вот смотри, несколько дней назад пришла ко мне змея. Пришла и как бы просит: «Дай мне немного воды», - и отец Паисий рассказывает дальше: - Знаешь, я налил воды в миску и дал змее напиться. Она, бедная, все выпила и потом поднялась на хвост, и кивает головой, благодарит. Бессловесное животное, но знает, что благодарность необходима. А мы, люди, ни Бога, ни друг друга не благодарим…»
А я ему: «Отец Паисий, ну как же ты змее воды дал? Я бы на твоем месте, я бы… как сказать, голову бы ей разбил». Он говорит: «Ты - дикарь. Как же убить бедное животное? В чем оно виновато?» Такой была его любовь, сострадательная, она всех обнимала.
Однажды застал я его в таком дивном глубоком молитвенном настроении, тогда он сказал мне: «Отче мой Амфилохий, самое прекрасное на свете, когда ты ничего не имеешь, но вся Вселенная твоя!» И в тот момент я впервые почувствовал, что значит быть наедине с Богом, и что значит открыть всю космическую ткань в себе, ощутить ее во всей силе и подлинной красоте и в то же время быть над ней. То есть природа ограничивает человека, а человек безграничен по своей природе.
Помню и такой эпизод. Вместе со мной к отцу Паисию приехал мой школьный товарищ, наш писатель, журналист Комнен Бечирович, эстет, романтик, мой земляк. Он был восхищен красотой Афона и в этом своем восторге говорит: «Отец Паисий, как я завидую Вам, что вы каждый день видите эту красоту: море, небо, Афон…»
А отец Паисий спрашивает меня: «Он не рассердится, если я ему скажу кое-что?» - «Нет, почему, говори свободно». И он продолжает: «Переведи, что я ему желаю быть немного над Афоном, когда приедет в следующий раз…» Вот так в нескольких словах он открыл истину, которая сокрыта от многих нас, живущих в гуще мира.
Далее читайте http://www.agionoros.ru/docs/1676.html
#inelisaveta #mon_sofia #православие