Из неопубликованных рабочих заметок второй половины 1980-х годов.
К Маяковскому
Тема доклада: «Владимир Маяковский и Родион Раскольников».
Маяковский - жертва идеи, которую поставил перед собой еще Родион Романыч.
Его самоубийство - месть идеи, и не просто идеи, а идеи недорешенной, решенной лишь однажды, требующей перерешения (модель поведения дал Достоевский в судьбе Раскольникова), но не перерешенной.
Раскольников 1-го этапа: убить можно и даже должно (осчастливить человечество + я не тварь дрожащая, т.е. Христос + Наполеон).
Раскольников 2-го этапа: убивать нельзя ни при каких обстоятельствах. Убийство - это грех, который истязает душу, хотя и совершается часто спокойно (Сенная площадь + целование земли).
В Маяковском объединились поэтическая гениальность с разгильдяйством ХХ века - сделал он это сознательно, чтобы непременно быть современным. Поэтому одни видят в нем гениального поэта, другие - разгильдяя и советского хама. А он и то, и другое. Вот загадка.
Самоубийство Маяковского - месть до конца решенной идеи. Он ушел от мысли о необходимости насилия и прославления насилия (отказ читать «Хорошо» зимой 29-30 гг.), от попыток объединить Христа с революцией («терновый венец революций», «идущий через горы времени» и т.д.), но не пришел ни к чему иному. Так и не пришел на Сенную площадь целовать землю и каяться.
Он заменил модель поведения, т.е. модель судьбы, данную Достоевским, другой моделью, более традиционной - поэтическим самообожествлением, в основе которого лежала мысль о жизни после смерти.
Гораций - Exegi monumentum.
Державин - весь я не умру, но часть меня большая, по смерти убежав… станет жить.
Пушкин.
Блок - сын человеческий - я, поэт.
Маяковский.
От - «а я у вас его предтеча, а где боле, везде» - и так далее. И до: «я у)к вам приду в коммунистическое далеко». Во «Вступлении (в поэму "Во весь голос" - В.М.)» - я, я, я. Раз 10.
Не конечное торжество поэта и поэтического слова в мире, как у Ахматовой в «Поэме без героя», а именно самообожествление, т.е. доведенное до крайности культивирование своего поэтического наследия, которому не может быть дано смерти в мире, торжество вечное и неизменное, через хребты веков и через головы поэтов и правительств, приход его в мир, когда наступит всеобщее благоденствие (коммунистическое далеко). Ибо боги бессмертны. И чем выше я, тем ниже и ничтожней мое окружение (над бандой поэтических рвачей и выжиг).
Но Маяковский не договорил - если смотреть на процесс самообожествления с точки зрения завершенности финала. Сделал за него это Пастернак («Ко мне на суд, как барки каравана, столетья поплывут из темноты»). «Рождественская звезда» - пейзаж Переделкина (от Киевского шоссе к даче Пастернака идут поклониться младенцу).
«Ко мне на суд...» - это поэтика Маяковского, поэтика «Bступления» к поэме «Во весь голос». О времени и о себе - в этом весь Маяковский и весь Пастернак. О себе во времени: мышление большими образными рядами (хребты веков, столетья поплывут, время, свет звезд, рождественская звезда), укрупненная символика - это от символистов, конечно.
И здесь уже не Раскольников, а Кириллов: мне смерть не страшна, ибо я и есть Бог. Победив страх смерти, я становлюсь Богом - это Кириллов. Ощутив себя Богом, я лишаюсь страха смерти, я остаюсь жить вечно - то ли в коммунистическом далеке, то ли в столетьях, которые поплывут ко мне на суд из тьмы времен, - это Маяковский и Пастернак. И они оба плачут перед смертью, просто обливаются слезами - вход в вечность дорого стоит.