Судно трёх
Памяти моего отца
СУДНО ТРЁХ
Весеннего Корана весёлый богослов...
Велимир Хлебников
Муки заголовка
Пути Господни неисповедимы. Ему одному известно, отчего мирское убогословие юмора раскрывает истины совсем иного порядка.
Почему стульев должно быть именно 12? Потому, что сервиз на 12 персон? А этих почему?
"Не 12 ли вас избрал Я?"
Джентльмены любят сообразить на троих. Поговорить за жизнь. Ведь сперва было слово. Языки стали заплетаться потом - пока не смешались вовсе. Тогда три лица мужского рода стали на одно. Иные и думают, что это одно лицо. Их ни разделить, ни слить. Ум их воспаряет, затрудняя общение. Ибо один собеседник видится как два. Поэтому где двое - там и третий.
И вот, они пускаются по волнам в одной посудине втроём. Они ищут спасения на троих.
Итак, не унывайте, лицемеры. Ведь вас ждёт немалое возмездие.
Размыслите в себе трёхсоставность человека. В нём вычислили дух, душу, и тело. Они не сливаются в одно. Но если их разделить - человека нет. Хотя первых трёх никто никогда и в глаза не видел.
Может быть, Джей воплощает дух этой троицы, жизнелюб и циник Гаррис - её ум, обильный плотью Джордж не выходит из тела.
Трое собрались поговорить о жизни. Они разные. Они не всегда едины. Но они неразлучны.
1. Мощи и немощи
Трое пребывали в одной горнице. Пёс присутствовал символически, как оппозиция. Ведь он питался крохами с их стола, как всякая порядочная оппозиция. Они воскуряли и дымили, ибо так принято, чтобы в собрании, где трое, воскурять и дымить. И они разговаривали, ибо слово, сказано, было в начале. И речь шла о жизни.
Трое в томлении духа говорили о том, как плох каждый из них, то есть болен. И в скорби беседа их была как скорбный лист.
Двоих донимали приступы исступления ума, во время которых они ничего не соображали. И это была болезнь ума, называемая иначе грехом.
У третьего, Джея, была некая болезнь печени. Но это была болезнь духа. Ведь дух, spiritus приводит к циррозу.
Болезнь же печени вызывает отравление и болезнь всего человека. Общее отравление повредило всю природу человека. И Джей был муж скорбей, испытывавший болезни.
Скорбя душой, Джей пошёл в библиотеку и нашёл у себя следы и признаки всех известных болезней. Не нашлась для него одна только родильная горячка.
Джей был удивлён: ведь не грех то, что по естеству. И родильная горячка была не по естеству для Джея, но не стала грехом для него.
Согрешивший в одном согрешает во всём, решил Джей. Так будет проще, если все грехи свалить на одного и не забивать себе голову Премудростью всеведения, докапываясь до Первопричины всего. И Джей нашёл в себе грехи всего мира, и взял на себя все немощи, и смиренно понёс все болезни, какие были ему доступны.
Джей вошёл в сокровищницу знаний храма Премудрости здоровым и счастливым от неведения. Он покинул её полной развалиной, собранием всех болезней.
Ведь знание умножает скорбь человека осознанием своего состояния. Оно подобно терновому венцу на голове страждущего. Оно мешает ему спать.
И Джей решил лечиться ради исцеления своей природы. Джей искал спасения. Ведь он чаял жить потом как прежде.
Первого спасителя он видел в друге-враче. Тот осматривал Джея бесплатно, как друг, говоря о погоде. Погода же посылается на землю с небес.
Джей подумал: друг не нужен здоровым. Ведь друзья - врачи нашей души. Друг не должен врать. Нет нужды врать здоровым. Но больным нужен врач. Ведь у него spiritus, и он говорит правду на незнакомом языке.
Язык врачей и всей старинной науки - латынь. Издавна врачи всякого рода пользовались латынью чтобы их считали людьми науки. Латынь была также и язык Римской церкви - как и Римской империи. Миряне его понимают не больше, чем любой жаргон. Это язык посвящённых - или освящённых. Рабам он чужд. Зато Церковь есть, а империи нет: империя сменила язык. Церковь же заняла место империи и даже стала больше. Она вечна, как медицина.
Врач Джея был человек науки. Наука же видит в погоде непознанную и неодолимую силу небес, думал Джей. Это поиски Бога. Ведь наука здесь бессильна, поэтому она начинает искать Бога.
Бессилие науки говорит языком Церкви.
Врач это знал. Он прописал Джею праведно здоровый образ жизни. Так врач мог исцеляться сам. Джей знал статистику: меньше всего людей умирает от здорового образа жизни. Даже меньше, чем от медицины.
Врачи лечат себя ради денег, взимаемых с пациентов, думал Джей. Но для пациентов экономия на медицине это религия.
Итак, врач этот был не врач. Он был друг, товарищ и брат. Он наставил Джея на путь истинный как отец, патер.
Хотя жизнь Джея спасла аскеза, но его человеческая природа не исцелилась. Он был отравлен по-прежнему и чувствовал в себе гидродиету до водобоязни.
Повреждение человеческой природы проявлялось у Джея с детства в непреодолимом отвращении к любому труду, апатии и сонливости - ибо он не мог выспаться. Это были всё признаки болезни печени, считал Джей. Действие spiritus'а явно было у него врождённым по наследству.
Джей вспомнил об эффективности традиционного лечения трудотерапией, как аскезой. Простые и дешёвые домашние средства вроде массажа исцеляли радикальнее, чем наша дорогая медицина. Ведь его благословляли на делание возложением рук. Но наука и прогресс были тогда Джею дороже Истины с небес. Теперь же его называли Джеем за уверенность в невидимом, словесность и разборчивость в одеяниях. К этому могло прибавляться «папский» благодаря дружбе Джея с врачом. Иногда друзья ещё называли Джея Крестником, но Джей всегда это отрицал.
Мы исповедуем друг другу свои недуги, мня себя больными, думал Джей. Но мы здоровы и полны сил, ибо немощи наши - духовные. Недуги наши мнимы подобно здоровью после ампутации. Травят-режут пациента, наносят увечья, а потом твердят, что он стал здоровее без руки или ноги и лечат ему печень от своих же отрав. Почему же никто из них не жаждет добавить себе здоровья таким путём?
Истинный наш недуг - грехи, думал Джей. И они происходят от того, что мы мним о себе и других. И это мнимое призрачно, как здоровье после ампутации. Мы мним, что голодны - и еда становится магическим ритуалом, а пища - фетишем.
И тогда перед ними восстала как из-под земли искусительница с соблазном чревоугодия.
Трое впали в искушение и пустились в хадж на первый этаж, ибо там было их капище - пищеблок. Там они были жрецами.
Джей подумал: мы не боимся пресытиться и заболеть телесно. Никто не принуждает нас есть и мы не голодны. И это грех, поскольку не по естеству, но противно ему. У нас не хватает сил утолить своё гортанобесие, но мы одержимы своим чревоугодием. И естественное угождение плоти из наслаждения становится скорбью плоти от гордыни непосильного подвига. И это грех ума против плоти. Мы боимся не съесть и едим через силу ритуально. Но это не любовь к Богу, а магическое действо. Трапеза была жертва кумиру. Ведь пища не приближает нас к Богу. Мы не просили благословения Божия своей трапезе и не благодарили Бога за своё насыщение. Итак, трапеза была прелесть, решил Джей.
После трапезы они продолжали потреблять от лозы виноградной, воскуряя и дымя, и исповедуясь друг другу.
Плач наш не об одержимости чревоугодием, но о бессилии утолить его, думал Джей. В немощи этой совершится сила Божия. Плач и скорбь творят чудо. Скорбь телесная до измождения духа побуждает к уходу от мирской суеты.
Все трое были в изнеможении плоти до помрачения ума. Тогда им пришла мысль отдохнуть, избавившись от необходимости думать. В безмолвии исступления и восхищения ума мнилось им спасение от грехов ума против плоти.
Это добровольное отвержение ума как подвиг юродства, подумал Джей. Ведь не думая, мы не мним, не мня - не имеем сомнений. Но уход из мира не может быть простой прогулкой. Он требует большего.
Прогулка по морю на большом комфортабельном корабле была отвергнута как явная прелесть из-за кратковременности.
Джей подумал: такая простая и безгрешная жизнь очень скоро закончится ещё большим чревоугодием.
И Джей вспомнил о морской болезни. Гаррис цинично считал её симуляцией. Но Джей заметил, что морской болезни не бывает на суше - откуда и название. И неведома болезнь речная или озёрная.
Не так ли и лицемеры на людях выказывают отвержение греха? Но дома оно испаряется бесследно. Ведь в плавании воздаяние лицемерам извержением блевотины и недугами следует немедленно.
Джей вспомнил свой опыт ухода из мира в море. Все новоначальные мореходы поначалу честно постились, их тошнило и выворачивало от одной мысли о еде. Но очень скоро они искушались соблазнами чревоугодия и предавались безудержному гортанобесию, пока не сойдут вынужденно на берег. И уже на берегу они рассказывали о своих аскетических подвигах и стойкости к соблазнам моря жизни мирской.
Из мира не уходят, чтобы пировать, подумал Джей. Не бывает и речной болезни, ибо река - это Поток. Поток же течёт непрерывно. Он смывает всё. И мы не можем снова войти в те же воды. Поток необратим.
Тогда Джордж неожиданно предложил пойти против течения к Истоку. Это означало родиться в новую жизнь.
Джордж пророчил об избавлении от смрадной, отравленной атмосферы города. Телесный труд и покой души принесут исцеление. Избавленный от мирской суеты ум будет поглощён созерцанием творения Божия.
Джордж пророчил о возбуждении аппетита и улучшении сна. Первое означало пост. Здоровый сон - это безмолвие ума в созерцании Бога.
Гаррис, бывши в духе, прямо сказал Джорджу, что лучше только блаженное успение, к которому уже близок Джордж.
Речь шла об исступлении и безмолвии ума исихастов, созерцающих Бога. Ведь иные из них сподобились и блаженного успения в исступлении ума.
Поэтому Джей и Гаррис сразу одобрили идею Джорджа, изумляясь и славя его. Только Пёс был против. Но кто его пса слушает?
Так трое решили вступить на это поприще.
СУДНО ТРЁХ
Весеннего Корана весёлый богослов...
Велимир Хлебников
Муки заголовка
Пути Господни неисповедимы. Ему одному известно, отчего мирское убогословие юмора раскрывает истины совсем иного порядка.
Почему стульев должно быть именно 12? Потому, что сервиз на 12 персон? А этих почему?
"Не 12 ли вас избрал Я?"
Джентльмены любят сообразить на троих. Поговорить за жизнь. Ведь сперва было слово. Языки стали заплетаться потом - пока не смешались вовсе. Тогда три лица мужского рода стали на одно. Иные и думают, что это одно лицо. Их ни разделить, ни слить. Ум их воспаряет, затрудняя общение. Ибо один собеседник видится как два. Поэтому где двое - там и третий.
И вот, они пускаются по волнам в одной посудине втроём. Они ищут спасения на троих.
Итак, не унывайте, лицемеры. Ведь вас ждёт немалое возмездие.
Размыслите в себе трёхсоставность человека. В нём вычислили дух, душу, и тело. Они не сливаются в одно. Но если их разделить - человека нет. Хотя первых трёх никто никогда и в глаза не видел.
Может быть, Джей воплощает дух этой троицы, жизнелюб и циник Гаррис - её ум, обильный плотью Джордж не выходит из тела.
Трое собрались поговорить о жизни. Они разные. Они не всегда едины. Но они неразлучны.
1. Мощи и немощи
Трое пребывали в одной горнице. Пёс присутствовал символически, как оппозиция. Ведь он питался крохами с их стола, как всякая порядочная оппозиция. Они воскуряли и дымили, ибо так принято, чтобы в собрании, где трое, воскурять и дымить. И они разговаривали, ибо слово, сказано, было в начале. И речь шла о жизни.
Трое в томлении духа говорили о том, как плох каждый из них, то есть болен. И в скорби беседа их была как скорбный лист.
Двоих донимали приступы исступления ума, во время которых они ничего не соображали. И это была болезнь ума, называемая иначе грехом.
У третьего, Джея, была некая болезнь печени. Но это была болезнь духа. Ведь дух, spiritus приводит к циррозу.
Болезнь же печени вызывает отравление и болезнь всего человека. Общее отравление повредило всю природу человека. И Джей был муж скорбей, испытывавший болезни.
Скорбя душой, Джей пошёл в библиотеку и нашёл у себя следы и признаки всех известных болезней. Не нашлась для него одна только родильная горячка.
Джей был удивлён: ведь не грех то, что по естеству. И родильная горячка была не по естеству для Джея, но не стала грехом для него.
Согрешивший в одном согрешает во всём, решил Джей. Так будет проще, если все грехи свалить на одного и не забивать себе голову Премудростью всеведения, докапываясь до Первопричины всего. И Джей нашёл в себе грехи всего мира, и взял на себя все немощи, и смиренно понёс все болезни, какие были ему доступны.
Джей вошёл в сокровищницу знаний храма Премудрости здоровым и счастливым от неведения. Он покинул её полной развалиной, собранием всех болезней.
Ведь знание умножает скорбь человека осознанием своего состояния. Оно подобно терновому венцу на голове страждущего. Оно мешает ему спать.
И Джей решил лечиться ради исцеления своей природы. Джей искал спасения. Ведь он чаял жить потом как прежде.
Первого спасителя он видел в друге-враче. Тот осматривал Джея бесплатно, как друг, говоря о погоде. Погода же посылается на землю с небес.
Джей подумал: друг не нужен здоровым. Ведь друзья - врачи нашей души. Друг не должен врать. Нет нужды врать здоровым. Но больным нужен врач. Ведь у него spiritus, и он говорит правду на незнакомом языке.
Язык врачей и всей старинной науки - латынь. Издавна врачи всякого рода пользовались латынью чтобы их считали людьми науки. Латынь была также и язык Римской церкви - как и Римской империи. Миряне его понимают не больше, чем любой жаргон. Это язык посвящённых - или освящённых. Рабам он чужд. Зато Церковь есть, а империи нет: империя сменила язык. Церковь же заняла место империи и даже стала больше. Она вечна, как медицина.
Врач Джея был человек науки. Наука же видит в погоде непознанную и неодолимую силу небес, думал Джей. Это поиски Бога. Ведь наука здесь бессильна, поэтому она начинает искать Бога.
Бессилие науки говорит языком Церкви.
Врач это знал. Он прописал Джею праведно здоровый образ жизни. Так врач мог исцеляться сам. Джей знал статистику: меньше всего людей умирает от здорового образа жизни. Даже меньше, чем от медицины.
Врачи лечат себя ради денег, взимаемых с пациентов, думал Джей. Но для пациентов экономия на медицине это религия.
Итак, врач этот был не врач. Он был друг, товарищ и брат. Он наставил Джея на путь истинный как отец, патер.
Хотя жизнь Джея спасла аскеза, но его человеческая природа не исцелилась. Он был отравлен по-прежнему и чувствовал в себе гидродиету до водобоязни.
Повреждение человеческой природы проявлялось у Джея с детства в непреодолимом отвращении к любому труду, апатии и сонливости - ибо он не мог выспаться. Это были всё признаки болезни печени, считал Джей. Действие spiritus'а явно было у него врождённым по наследству.
Джей вспомнил об эффективности традиционного лечения трудотерапией, как аскезой. Простые и дешёвые домашние средства вроде массажа исцеляли радикальнее, чем наша дорогая медицина. Ведь его благословляли на делание возложением рук. Но наука и прогресс были тогда Джею дороже Истины с небес. Теперь же его называли Джеем за уверенность в невидимом, словесность и разборчивость в одеяниях. К этому могло прибавляться «папский» благодаря дружбе Джея с врачом. Иногда друзья ещё называли Джея Крестником, но Джей всегда это отрицал.
Мы исповедуем друг другу свои недуги, мня себя больными, думал Джей. Но мы здоровы и полны сил, ибо немощи наши - духовные. Недуги наши мнимы подобно здоровью после ампутации. Травят-режут пациента, наносят увечья, а потом твердят, что он стал здоровее без руки или ноги и лечат ему печень от своих же отрав. Почему же никто из них не жаждет добавить себе здоровья таким путём?
Истинный наш недуг - грехи, думал Джей. И они происходят от того, что мы мним о себе и других. И это мнимое призрачно, как здоровье после ампутации. Мы мним, что голодны - и еда становится магическим ритуалом, а пища - фетишем.
И тогда перед ними восстала как из-под земли искусительница с соблазном чревоугодия.
Трое впали в искушение и пустились в хадж на первый этаж, ибо там было их капище - пищеблок. Там они были жрецами.
Джей подумал: мы не боимся пресытиться и заболеть телесно. Никто не принуждает нас есть и мы не голодны. И это грех, поскольку не по естеству, но противно ему. У нас не хватает сил утолить своё гортанобесие, но мы одержимы своим чревоугодием. И естественное угождение плоти из наслаждения становится скорбью плоти от гордыни непосильного подвига. И это грех ума против плоти. Мы боимся не съесть и едим через силу ритуально. Но это не любовь к Богу, а магическое действо. Трапеза была жертва кумиру. Ведь пища не приближает нас к Богу. Мы не просили благословения Божия своей трапезе и не благодарили Бога за своё насыщение. Итак, трапеза была прелесть, решил Джей.
После трапезы они продолжали потреблять от лозы виноградной, воскуряя и дымя, и исповедуясь друг другу.
Плач наш не об одержимости чревоугодием, но о бессилии утолить его, думал Джей. В немощи этой совершится сила Божия. Плач и скорбь творят чудо. Скорбь телесная до измождения духа побуждает к уходу от мирской суеты.
Все трое были в изнеможении плоти до помрачения ума. Тогда им пришла мысль отдохнуть, избавившись от необходимости думать. В безмолвии исступления и восхищения ума мнилось им спасение от грехов ума против плоти.
Это добровольное отвержение ума как подвиг юродства, подумал Джей. Ведь не думая, мы не мним, не мня - не имеем сомнений. Но уход из мира не может быть простой прогулкой. Он требует большего.
Прогулка по морю на большом комфортабельном корабле была отвергнута как явная прелесть из-за кратковременности.
Джей подумал: такая простая и безгрешная жизнь очень скоро закончится ещё большим чревоугодием.
И Джей вспомнил о морской болезни. Гаррис цинично считал её симуляцией. Но Джей заметил, что морской болезни не бывает на суше - откуда и название. И неведома болезнь речная или озёрная.
Не так ли и лицемеры на людях выказывают отвержение греха? Но дома оно испаряется бесследно. Ведь в плавании воздаяние лицемерам извержением блевотины и недугами следует немедленно.
Джей вспомнил свой опыт ухода из мира в море. Все новоначальные мореходы поначалу честно постились, их тошнило и выворачивало от одной мысли о еде. Но очень скоро они искушались соблазнами чревоугодия и предавались безудержному гортанобесию, пока не сойдут вынужденно на берег. И уже на берегу они рассказывали о своих аскетических подвигах и стойкости к соблазнам моря жизни мирской.
Из мира не уходят, чтобы пировать, подумал Джей. Не бывает и речной болезни, ибо река - это Поток. Поток же течёт непрерывно. Он смывает всё. И мы не можем снова войти в те же воды. Поток необратим.
Тогда Джордж неожиданно предложил пойти против течения к Истоку. Это означало родиться в новую жизнь.
Джордж пророчил об избавлении от смрадной, отравленной атмосферы города. Телесный труд и покой души принесут исцеление. Избавленный от мирской суеты ум будет поглощён созерцанием творения Божия.
Джордж пророчил о возбуждении аппетита и улучшении сна. Первое означало пост. Здоровый сон - это безмолвие ума в созерцании Бога.
Гаррис, бывши в духе, прямо сказал Джорджу, что лучше только блаженное успение, к которому уже близок Джордж.
Речь шла об исступлении и безмолвии ума исихастов, созерцающих Бога. Ведь иные из них сподобились и блаженного успения в исступлении ума.
Поэтому Джей и Гаррис сразу одобрили идею Джорджа, изумляясь и славя его. Только Пёс был против. Но кто его пса слушает?
Так трое решили вступить на это поприще.