Алхимия русскости
Оригинал взят у ugunskrusts83 в Алхимия русскости
Право-консервативный подход к истории отличается от модернистского прежде всего тем, что за чередой событий - войн, революций, дворцовых переворотов, научных открытий, путешествий и философских прозрений, - он усматривает историю Души (и Духа). Статическое исчисление дат и действующих лиц в хронологическом порядке - это лишь начальное, одномерное измерение истории, ещё ниже чем даже классовая теория. Такая картина истории сравнима с плоскостью для передвигания магнитиков. Двухмерное измерение - это уже та самая классовая теория (наиболее пошлый вариант) и схожие с ней материалистические концепты. Подавляющее большинство наших современников не выходит за пределы этих двух измерений. Но существует и третье (душа истории), и четвёртое измерения (дух истории). В свете сказанного, русская история - это история русской души и русского духа, а не механический набор фактов, которые могут трактоваться в зависимости от личных предпочтений, и, чаще всего от партийных установок.
Первым русскую историю с позиций исследований душевно-духовных сфер пытался написать Константин Леонтьев. Истины, очевидные для русских XIV в. или даже XVIII в., уже успели поблекнуть в глазах русского общества ко второй половине XIX в., - к эпохе, в которой жили Леонтьев и Данилевский. Эстафету русских мыслителей, сам того не зная, подхватил Освальд Шпенглер и вывел в своём «Закате Запада» аксиомы той истории, что описывается «изнутри», а не «снаружи».
Используя методы истории высших измерений (или высшей истории), мы раз и навсегда расправимся со всякими непонятками насчёт «Русской идеи». Вопреки навязываемым нам ложными представлениями о ней, вопреки смешиванию в одно целое обитателей «Русской Вальгаллы» (кн. Святослава, кн. Владимира, кн. Пожарского, Суворова и т.д.) и демонических сущностей советского ада (Сталина, Жукова, Космодемьянской и т.д.), мы черпаем наши представления о былой России непосредственно из первоисточника, т.е. из себя самих, из недр нашей души, и шире, духа. Как уже говорилось: «изнутри», а не «снаружи».
В песне германской группы Absurd «Germanienlied» есть следующие строки: «Grossgermanien seit Äonen schon, von Ost bis Engeland, Von der Arktis, vom Eismeer, bis zum südlichen Alpenrand». Но ведь тоже самое можно сказать и о России (или о Руси, но как бы то ни было надо поставить крест на этимологическом противопоставлении «германской» Руси «греческой» России; нас устраивают оба компонента нашей великой культуры)! Могилы русских воинов рассыпаны вдоль и поперёк Евразии. Наши кости творят мистический фон материка; в его память уже вписана история погибшей (дай Бог не насегда) Империи белого человека. От аулов Кавказа и до «сибирского Камня» (Урала), от Камчатки до «Горбатых гор» (Карпат) разбросаны невидимые «эоны» недобитой Русскости. С гибелью русской государственности, с переносом русско-советской войны далеко за границы России, - в Китай, Албанию, Испанию, Парагвай (оговоримся: при участии белых русских в «войне Чако» имел место, конечно, типичный ландскнехтизм эпохи Возрождения, но не какая-то идейная борьба, хотя генералитет русской общины Парагвая поголовно состоял в Российском Фашистском Союзе, а будущий контрреволюционный диктатор Парагвая немец Стресснер открыто признавал, что его наставниками были русские), - эти «эоны» заполонили чуть ли не весь мир. Народ, отчеканивший свою уединённо-ностальгическую душу в новгородской и владимирской храмовой архитектуре, теперь сражался в пустыне Гоби, на плато Иберии и в тропиках Амазонки не только за свою трагически потерянную Родину, но и за родины других. Парадоксально, но факт: потеряв собственное государство, русские стали верными преторианцами тех стран, куда их закинула судьба изгнанников. Русские не могли удовольствоваться судьбой, например, французских эмигрантов и «ждать у моря погоды». Их, как и всех северян, влекло желание бороться и одолевать. Русскими руками поднималась французская промышленность, русским интеллектом создавалась американская авиация, русскими винтовками возрождалась белая Испания. Затрачивая громадные усилия и получая взамен почти ничтожный результат, русская душа не смела скорбеть. Пережитая катастрофа, отсутствие собственного государства, издевательства, как со стороны красного дьявола, так и со стороны вчерашних союзников, разбудили в русских их древнюю, но заснувшую жизнесилу.
История исследует и обобщает все области творчества, начиная от физических открытий и заканчивая домашним интерьером. Делались ли попытки написать историю России, связуя между собой, скажем, неэвклидову геометрию Лобачевского, поэзию Тютчева, преобразования Александра II, русскую литографию и Кавказскую войну? На первый взгляд, эти вещи не имеют ничего общего. Но проницательный читатель непременно уловит нить, пронизывающую всё из выше перечисленного. Ученик немецких математиков (факт достаточно весомый, учитывая единство «дискурсов» немца Гаусса и его русского коллеги, для ознакомления с трудами которого Гаусс даже выучил русский язык) Лобачевский вышел за рамки плоскости в беспредельность неиссякаемого множества пространств, Тютчев воспел нерекомое величие фаустианского (и одновременно русского) Бога, «либеральные» реформы Александра II были направлены для высвобождение русской личности, литография XIX в. запечатлела чинный консерватизм русских столиц, так не похожий на суетный и пёстрый «мировой город», уже начавший проникать в России через бациллы революционности, а успех кампаний на Кавказе был гарантирован необъяснимой зачарованностью, которую испытывает житель Севера перед горным пейзажем, стремлением выйти за его горизонт и покорить во что бы то ни стало. Глядя на историческую Россию, всюду в глаза бросается эта единая для всех народов архаической Европы тяга к выходу за пределы осязаемого пространства, с конечной целью водрузить свой флаг в ангельских, «эонических» сферах. Подобный сверх-рациональный порыв можно ощутить и на примерах из более ранних времён. Мало кто знает о зашифрованном в старорусской метрической саженной системе числе «пи», из-за которого конструкции древнерусской архитектуры оставляют сильнейшей впечатление трансцендентности, сравнимое разве что с эффектом, производимым романо-германской готикой (один из самых ранних шедевров этого варварского творчества - Староладожский храм Успения Богородицы, возведённый в середине XII в.). Точь-в-точь фаустовские мотивы просматриваются в «Повести о Савве Грудицине» (к сожалению, не нашедшей своего Гёте), а исконно северная тяга к путешествию проявилась на Руси гораздо раньше, чем в Западной Европе (к моменту плавания Колумба, русские уже открыли Урал).
Выпишем же, будто на блокнотный листок, следующие «опорные пункты» для будущего исследования.
1) Нет ничего более чуждого русскости, чем тип характера, лучше всего выраженный в строках «играй тальяночка». Поминаемую к месту, но чаще всего не к месту, «широту русской души» необходимо разуметь буквально: как волю раздвигать створки времён и пространств для проникновения в вечность и её завоевания. Только незнакомый с концепциями русского государства (от «Поучения Владимира Мономаха» до «национально-трудовых» новинок русской правой эмиграции) и русской личности (вся русская философия XIX в. и лучшая её часть первой половины XX в.: Киреевский, Григорьев-Апполонов, Страхов, Розанов и т.д.) может с похвальбой описывать якобы русское «бунтарство». Если уж говорить о бунте, то он происходит не против иерархии, а против её отсутствия, имея целью восстановление порядка на руинах разложившегося мира. Белое движение чуралось «низкой» социальной риторики, предпочитая говорить о первоценности государства как такового и апеллируя к национальному долгу всех классов. Борьба русского человека за место под солнцем - это не народовольческая стрельба из-за угла и не гандистское «ненасильственное» усыхание, а штурм вышины, игра по правилам верховной касты, не опускающейся до «правил», придуманных изгоями («правил», главенствующих в либерал-социалистическом мире).
2) Упомянутая фальсификация свойств русской души и упорное отрицание её рыцарских качеств в пользу «патриотических» выдумок о какой-то вековечной «загадке» (т.е. о закамуфлированном разгильдяйстве) привели к неслыханному искажению самого понятия «народности» (возьмём благородное немецкое слово Volkstum, чтобы абстрагироваться от тех народников, что черпают вдохновение в «русском социализме» и «русском коммунизме»). При беглом обзоре ретранслируемой леваками пропаганды становится очевидным не то что несостоятельность оной, но и её, в целом, комичность. Так, культивируемое «скифство», выставляющее воинственный варварский народ, одно из племён коего носило название «царских скифов», ордой грабителей, и заодно приписывающее те же черты и русским (потомкам скифов), зародилось в умах сынов и дочерей Палестины, от скифства далёких как никто иной. Партия эсеров, окружившая себя «скифским» ореолом, в реальности являлась антискифской, т.к. наиболее оголтелой апологией «русского бунта, бессмысленного и беспощадного» в ней занимались почти исключительно этнические евреи, приложившие руку в т.ч. и к мистификации скифства. Ср.: «Теперь, из прекрасного далека времени, глядя на этих «скифов», надо сказать, что это были по-человечески хорошие, симпатичные люди (те, кого я знал - Шрейдер, Бакал, Лундберг), но политически, по своему «революционному романтизму» - какие-то несерьезные. Странно, что эта группа «скифов» состояла почти вся из евреев, которые по своему национальному характеру, я думаю, ни к какому «скифству» не расположены. Больше того, бывший наркомюст И. Штейнберг был ортодоксальный, религиозный еврей, соблюдавший все обряды иудаизма» (Роман Гуль. Я унес Россию. Том 1. Часть 2).
3) Возрождение русского характера и возвращение России на её исторический путь развития затруднены существованием союза Спартака с Золотым Тельцом, «красных» с «розовыми». Воевать на два фронта русским приходилось ещё на заре конфликта: вспомним офицерский путч против социалистической Директории, закончившийся установление военной диктатуры адмирала Колчака (переворот в тылу происходил синхронно с боями против жидо-латышско-мадьяро-китайских туменов на фронте). Но то были самые первые годы противостояния. Сегодня же русскому национализму не хватает ресурсов для борьбы не только с «красным» чекистским режимом, но и с «розовой» оппозицией. Начинать строительство нового национализма придётся с выхода из идентификационного кризиса, в который нас загнало советское иго.
Право-консервативный подход к истории отличается от модернистского прежде всего тем, что за чередой событий - войн, революций, дворцовых переворотов, научных открытий, путешествий и философских прозрений, - он усматривает историю Души (и Духа). Статическое исчисление дат и действующих лиц в хронологическом порядке - это лишь начальное, одномерное измерение истории, ещё ниже чем даже классовая теория. Такая картина истории сравнима с плоскостью для передвигания магнитиков. Двухмерное измерение - это уже та самая классовая теория (наиболее пошлый вариант) и схожие с ней материалистические концепты. Подавляющее большинство наших современников не выходит за пределы этих двух измерений. Но существует и третье (душа истории), и четвёртое измерения (дух истории). В свете сказанного, русская история - это история русской души и русского духа, а не механический набор фактов, которые могут трактоваться в зависимости от личных предпочтений, и, чаще всего от партийных установок.
Первым русскую историю с позиций исследований душевно-духовных сфер пытался написать Константин Леонтьев. Истины, очевидные для русских XIV в. или даже XVIII в., уже успели поблекнуть в глазах русского общества ко второй половине XIX в., - к эпохе, в которой жили Леонтьев и Данилевский. Эстафету русских мыслителей, сам того не зная, подхватил Освальд Шпенглер и вывел в своём «Закате Запада» аксиомы той истории, что описывается «изнутри», а не «снаружи».
Используя методы истории высших измерений (или высшей истории), мы раз и навсегда расправимся со всякими непонятками насчёт «Русской идеи». Вопреки навязываемым нам ложными представлениями о ней, вопреки смешиванию в одно целое обитателей «Русской Вальгаллы» (кн. Святослава, кн. Владимира, кн. Пожарского, Суворова и т.д.) и демонических сущностей советского ада (Сталина, Жукова, Космодемьянской и т.д.), мы черпаем наши представления о былой России непосредственно из первоисточника, т.е. из себя самих, из недр нашей души, и шире, духа. Как уже говорилось: «изнутри», а не «снаружи».
В песне германской группы Absurd «Germanienlied» есть следующие строки: «Grossgermanien seit Äonen schon, von Ost bis Engeland, Von der Arktis, vom Eismeer, bis zum südlichen Alpenrand». Но ведь тоже самое можно сказать и о России (или о Руси, но как бы то ни было надо поставить крест на этимологическом противопоставлении «германской» Руси «греческой» России; нас устраивают оба компонента нашей великой культуры)! Могилы русских воинов рассыпаны вдоль и поперёк Евразии. Наши кости творят мистический фон материка; в его память уже вписана история погибшей (дай Бог не насегда) Империи белого человека. От аулов Кавказа и до «сибирского Камня» (Урала), от Камчатки до «Горбатых гор» (Карпат) разбросаны невидимые «эоны» недобитой Русскости. С гибелью русской государственности, с переносом русско-советской войны далеко за границы России, - в Китай, Албанию, Испанию, Парагвай (оговоримся: при участии белых русских в «войне Чако» имел место, конечно, типичный ландскнехтизм эпохи Возрождения, но не какая-то идейная борьба, хотя генералитет русской общины Парагвая поголовно состоял в Российском Фашистском Союзе, а будущий контрреволюционный диктатор Парагвая немец Стресснер открыто признавал, что его наставниками были русские), - эти «эоны» заполонили чуть ли не весь мир. Народ, отчеканивший свою уединённо-ностальгическую душу в новгородской и владимирской храмовой архитектуре, теперь сражался в пустыне Гоби, на плато Иберии и в тропиках Амазонки не только за свою трагически потерянную Родину, но и за родины других. Парадоксально, но факт: потеряв собственное государство, русские стали верными преторианцами тех стран, куда их закинула судьба изгнанников. Русские не могли удовольствоваться судьбой, например, французских эмигрантов и «ждать у моря погоды». Их, как и всех северян, влекло желание бороться и одолевать. Русскими руками поднималась французская промышленность, русским интеллектом создавалась американская авиация, русскими винтовками возрождалась белая Испания. Затрачивая громадные усилия и получая взамен почти ничтожный результат, русская душа не смела скорбеть. Пережитая катастрофа, отсутствие собственного государства, издевательства, как со стороны красного дьявола, так и со стороны вчерашних союзников, разбудили в русских их древнюю, но заснувшую жизнесилу.
История исследует и обобщает все области творчества, начиная от физических открытий и заканчивая домашним интерьером. Делались ли попытки написать историю России, связуя между собой, скажем, неэвклидову геометрию Лобачевского, поэзию Тютчева, преобразования Александра II, русскую литографию и Кавказскую войну? На первый взгляд, эти вещи не имеют ничего общего. Но проницательный читатель непременно уловит нить, пронизывающую всё из выше перечисленного. Ученик немецких математиков (факт достаточно весомый, учитывая единство «дискурсов» немца Гаусса и его русского коллеги, для ознакомления с трудами которого Гаусс даже выучил русский язык) Лобачевский вышел за рамки плоскости в беспредельность неиссякаемого множества пространств, Тютчев воспел нерекомое величие фаустианского (и одновременно русского) Бога, «либеральные» реформы Александра II были направлены для высвобождение русской личности, литография XIX в. запечатлела чинный консерватизм русских столиц, так не похожий на суетный и пёстрый «мировой город», уже начавший проникать в России через бациллы революционности, а успех кампаний на Кавказе был гарантирован необъяснимой зачарованностью, которую испытывает житель Севера перед горным пейзажем, стремлением выйти за его горизонт и покорить во что бы то ни стало. Глядя на историческую Россию, всюду в глаза бросается эта единая для всех народов архаической Европы тяга к выходу за пределы осязаемого пространства, с конечной целью водрузить свой флаг в ангельских, «эонических» сферах. Подобный сверх-рациональный порыв можно ощутить и на примерах из более ранних времён. Мало кто знает о зашифрованном в старорусской метрической саженной системе числе «пи», из-за которого конструкции древнерусской архитектуры оставляют сильнейшей впечатление трансцендентности, сравнимое разве что с эффектом, производимым романо-германской готикой (один из самых ранних шедевров этого варварского творчества - Староладожский храм Успения Богородицы, возведённый в середине XII в.). Точь-в-точь фаустовские мотивы просматриваются в «Повести о Савве Грудицине» (к сожалению, не нашедшей своего Гёте), а исконно северная тяга к путешествию проявилась на Руси гораздо раньше, чем в Западной Европе (к моменту плавания Колумба, русские уже открыли Урал).
Выпишем же, будто на блокнотный листок, следующие «опорные пункты» для будущего исследования.
1) Нет ничего более чуждого русскости, чем тип характера, лучше всего выраженный в строках «играй тальяночка». Поминаемую к месту, но чаще всего не к месту, «широту русской души» необходимо разуметь буквально: как волю раздвигать створки времён и пространств для проникновения в вечность и её завоевания. Только незнакомый с концепциями русского государства (от «Поучения Владимира Мономаха» до «национально-трудовых» новинок русской правой эмиграции) и русской личности (вся русская философия XIX в. и лучшая её часть первой половины XX в.: Киреевский, Григорьев-Апполонов, Страхов, Розанов и т.д.) может с похвальбой описывать якобы русское «бунтарство». Если уж говорить о бунте, то он происходит не против иерархии, а против её отсутствия, имея целью восстановление порядка на руинах разложившегося мира. Белое движение чуралось «низкой» социальной риторики, предпочитая говорить о первоценности государства как такового и апеллируя к национальному долгу всех классов. Борьба русского человека за место под солнцем - это не народовольческая стрельба из-за угла и не гандистское «ненасильственное» усыхание, а штурм вышины, игра по правилам верховной касты, не опускающейся до «правил», придуманных изгоями («правил», главенствующих в либерал-социалистическом мире).
2) Упомянутая фальсификация свойств русской души и упорное отрицание её рыцарских качеств в пользу «патриотических» выдумок о какой-то вековечной «загадке» (т.е. о закамуфлированном разгильдяйстве) привели к неслыханному искажению самого понятия «народности» (возьмём благородное немецкое слово Volkstum, чтобы абстрагироваться от тех народников, что черпают вдохновение в «русском социализме» и «русском коммунизме»). При беглом обзоре ретранслируемой леваками пропаганды становится очевидным не то что несостоятельность оной, но и её, в целом, комичность. Так, культивируемое «скифство», выставляющее воинственный варварский народ, одно из племён коего носило название «царских скифов», ордой грабителей, и заодно приписывающее те же черты и русским (потомкам скифов), зародилось в умах сынов и дочерей Палестины, от скифства далёких как никто иной. Партия эсеров, окружившая себя «скифским» ореолом, в реальности являлась антискифской, т.к. наиболее оголтелой апологией «русского бунта, бессмысленного и беспощадного» в ней занимались почти исключительно этнические евреи, приложившие руку в т.ч. и к мистификации скифства. Ср.: «Теперь, из прекрасного далека времени, глядя на этих «скифов», надо сказать, что это были по-человечески хорошие, симпатичные люди (те, кого я знал - Шрейдер, Бакал, Лундберг), но политически, по своему «революционному романтизму» - какие-то несерьезные. Странно, что эта группа «скифов» состояла почти вся из евреев, которые по своему национальному характеру, я думаю, ни к какому «скифству» не расположены. Больше того, бывший наркомюст И. Штейнберг был ортодоксальный, религиозный еврей, соблюдавший все обряды иудаизма» (Роман Гуль. Я унес Россию. Том 1. Часть 2).
3) Возрождение русского характера и возвращение России на её исторический путь развития затруднены существованием союза Спартака с Золотым Тельцом, «красных» с «розовыми». Воевать на два фронта русским приходилось ещё на заре конфликта: вспомним офицерский путч против социалистической Директории, закончившийся установление военной диктатуры адмирала Колчака (переворот в тылу происходил синхронно с боями против жидо-латышско-мадьяро-китайских туменов на фронте). Но то были самые первые годы противостояния. Сегодня же русскому национализму не хватает ресурсов для борьбы не только с «красным» чекистским режимом, но и с «розовой» оппозицией. Начинать строительство нового национализма придётся с выхода из идентификационного кризиса, в который нас загнало советское иго.