Владислав Крапивин "Шестая Бастионная" (или "Мемуарный цикл")
Хорошие такие рассказы! Душевные, родные. Будто писатель сидит рядом и именно мне рассказывает истории из своей жизни. Вот как с пацанятам своими дорогими беседует.
И повесть в рассказах про Саньку-Сандалика хорошая. А прозвище такое чудное - Сандалик :) Ласковое, добродушное. И мальчишка такой же. И про Митьку-зайца, почти того самого Артёмку, что был у Славки и Тимселя в Карронадах. И как снимался телефильм по произведению «Та сторона, где ветер», в котором, кстати, в одной из главных ролей сын Крапивина Пашка. Так много узнал я из этой книги моментов и историй, о которых писал Крапивин в своих книгах - они почти все реальные, все оттуда, из его детства и взрослости, из жизни в Тюмени и Севастополе, от мальчишек, сотнями встреченных на школьных дворах и улицах любимого писателем приморского города.
"К тому же, - вдруг подумал я, - все, что было, это уже было. А когда я пишу о вас, я пишу о будущем…" Но конечно, ничего такого я им не сказал. Это прозвучало бы трескуче и явно не к месту. «Будущее» с растрепанными ветром волосами шлепало рядом со мной просохшими кедами и сандалетами и хотело более простого разговора.
А как он любит всех своих мальчишек! Любовь эта бросается в глаза с первых строк, в каждом рассказе, каждом эпизоде, каждой книге. Любит - и относится как к равным: с уважением и всей серьёзностью. "Может же человек семи с половиной лет от роду иметь право..." и всё в таком духе. И выслушивает он их, и разговаривает, с вниманием, доверительностью и без тени превосходства над возрастом и опытом, наоборот даже - иной раз тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть, не задеть эдак свысока.
А я, пожалуй, только после этого «мемуарного цикла» в полной мере понял и оценил суть такого расхожего определения "крапивинские мальчики". Да, действительно, крапивинские: и в прямом смысле его, и тем, как многое их всех объединяет -неуёмная энергия детства, тяга к приключениям и фантазиям, смелость и всегдашний порыв к подвигу, честность, верность и преданностью другу. И разодранные коленки)))
А представляете, оказалось*, что в свою недолгую, всего четырёхдневную бытность в Севастополе я жил на той самой Шестой Бастионной, к которой так прикипел сердцем Владислав Петрович! На которую возвращался он из года в год, из приезда в приезд, где ловил и знакомился со своими многочисленными дорогими мальчишками, ставшими затем героями его произведений, а с некоторыми завёл на долгие годы крепкую дружбу - вот как с Алькой и Юросом Вихровыми или Сандаликом.
...Они поднялись по лестнице, которая вела вдоль крепостной стены с бойницами. Наверху Тим провел Славку по кремнистой тропинке мимо белого забора и маленьких тонких кипарисов. «Кипарисы-мальчишки», - почему-то подумал Славка.
Они свернули за угол и оказались на широком месте. Действительно, не то перекресток, не то пустырь. А скорее всего - маленькая площадь, потому что земля была вымощена старыми стертыми булыжниками. И росла между камнями высокая трава с зонтиками желтых цветов. Кругом - знакомая картина: небольшие белые дома, тополя и акации. Справа дома расступились, и видно, что склон уходит к нижней улице, за которой синеет Орудийная бухта. Словно охраняя этот спуск, поднялись в одном месте остатки желтой крепостной стены. Такие же, как у лестницы. Наверно, в прежние времена здесь был один из бастионов крепости. Было здесь безлюдно и солнечно, и большие белые облака висели над площадью. Круглые, как надутые паруса… Славка сказал шепотом, как в тихом незнакомом доме:
- Хорошее место… Я сколько раз рядом ходил, а не знал, что здесь такая площадь...
И по лестнице, которая ведёт к площади Карронад, я тоже бегал вниз-вверх неоднократно! Бывают же в жизни совпадения! Кто бы знал, что спустя почти два года меня так "накроет" Крапивиным, и Севастополем, и героической памятью города, что я тоже прикиплю и к городу, и к этой старинной улочке. Что буду готов бросить всё и рвануть туда. А ведь я именно готов, несмотря на здоровье, работу и обстоятельства! :)
---
* Есть у меня такой бзик: я иногда книги читаю вместе с картой, с Викимапией (да, я маньяк), если в книге описываются/указываются реально существующие или существовавшие места. Прям гуляю виртуальными улицами города. Не передать вам, как я люблю такие истории! Помню, книгу "Чарльстон" А.Рипли так читал - это художка, но основанная на реальных событиях, о жизни семей после окончания Гражданской в США 1861-65 годов. Там город просто-таки главный герой романа, и я сидел рылся в старых фото, гулял по улицам по карте, отыскивал сохранившиеся дома, церкви, сопоставлял... Бзикнутый, ага?)) Вот так я и сделал своё открытие о Шестой бастионной :)
Отметил немного цитат. Разных. Есть и с юмором, а есть серьёзные.
Я почувствовал, что люди с гранатами любили Севастополь сильнее себя. Конечно, не только Севастополь, а многое: всю нашу землю, своих родных, свои корабли, своих товарищей. Но в тот момент для меня это соединилось в слове «Севастополь». Самом лучшем для меня слове. Они любили его так, что это было самым главным. И поэтому не боялись умереть. Мало того - они не боялись жить. Они знали зачем. Жизнь и смерть имели для них четкий смысл. И тогда, по дороге из кино, я своим колотящимся ребячьим сердцем впервые смутно ощутил этот смысл человеческого бытия. Очень неясно, по-детски, без слов, но ощутил. Живешь по-настоящему, если что-то любишь. Что-то или кого-то. Если ты не один. Если вокруг тебя есть то, что дорого. Если ты - сам частичка этого. Тогда - не страшно…
- Но все же Южная часть была в городе главная. Там были самые важные улицы и дома.
- Главное в любом городе - это люди, - возразил я. - Не дома, не улицы, а те, кто там живет. Город не раз бомбили, сжигали, разрушали, а люди оставались, и город - опять вот он… Пока людей не победили, нельзя сказать, что город сдан…
Воспоминания о первых творческих шагах :) Будущему писателю, кажется, 7 лет
Дрова в печке, однако, горели. Я сидел у приоткрытой дверцы и почти сердито думал о писателях. Что они за люди? Откуда у них такая сила, что могут они заставить человека забыть про все на свете? Про то, что хочется есть, про уроки, про боль в распухших от холода пятках. Даже про то, что мамы все еще нет дома, а на улицах, говорят, хозяйничает по вечерам банда "Черная кошка" (эти бандиты не только грабят, но еще страшно мяукают и царапают людей громадными железными когтями)… "Как человек придумывает книгу, от которой не оторвешься?" - это была, кажется, первая четкая мысль в цепочке моих рассуждений. А вторая: "Наверно, писать такую книгу еще интереснее, чем читать…" И третья: "А если так, не попробовать ли самому?" Я даже задержал дыхание - такой неожиданной и блестящей была идея.
Наконец "Остров Привидения" был закончен. Я поставил красивую большую точку, облегченно вздохнул и сел перечитывать свое творение. И оказалось, что читать, мне совсем неинтересно. Не потому, что плохо написано. Просто мне все уже было известно. Тогда я понял еще одну простую вещь: писатель пишет книги не для себя. Ему нужны читатели!
- Да ну его… Он бродяга.
- В каком смысле? Из дома бегает?
- Ну да! - Мальчик опять бросил на кота неласковый взгляд, а мне улыбнулся. - Он такой… Вот как выйдет из дома да увидит катер - сразу шасть на него. И едет на Графскую. Он умный, всегда знает, какой катер на Графскую… А там трется у рыбаков и попрошайничает. Ждет, когда рыбу дадут.
- Ясно, - сказал я. Мне была известна эта порода здешних котов. Я не раз видел их на севастопольских пристанях. Они сидели рядом с удильщиками и ждали долю добычи. Но мальчик напрасно сказал о попрошайничестве. Коты держали себя очень достойно. Даже величественно. Они были неподвижны, и на мордах их отражалось полное спокойствие. Коты были уверены, что получат свое. И правда, рыбаки - мальчишки и взрослые - обязательно давали такому хвостатому сторожу по рыбке. Может, это был обычай, а может, примета: если не дашь, то и клева не будет.
Я свою ковбойку очень любил. После нескольких дней уличных похождений она становилась мятой и перемазанной, и я нетерпеливо танцевал рядом с мамой во время стирки. И потом натягивал ковбойку снова - прямо на голое тело, - удивительно свежую, еще горячую от утюга… Я продолжал любить ее даже тогда, когда мой дядюшка - дядя Боря, живший на улице Герцена, в проходной комнатушке флигеля, - разочаровал меня. Он объяснил, что надо писать не «кавбойка», а «ковбойка». Я сперва заспорил, я был уверен; что это название происходит от слова «кавбой» - то есть «кавалерийский боец». Мне почему-то казалось, что так назывались конники во время Гражданской войны в Соединенных Штатах, когда северяне дрались за свободу негров. Но дядя Боря разъяснил, что «ковбой» по-нашему значит «коровий парень», то есть пастух коровьих стад в широкой прерии американского Дикого Запада.
Да, но как жить без друга? Без Вовки, без Андрюшки, без Владика - без того, кто вчера был тебе как брат (а может, и лучше брата, потому что братьев мы не выбираем, а друга находим сами).
Как он мог все-таки сказать такое? Неужели глухота души - это болезнь, которая может с возрастом прийти к любому?
Немного об Александре Грине, которым Владислав Крапивин был заворожен:
Говорят, у Грина было могучее воображение и он мог, взглянув на камешек или травинку, представить нездешние горы и джунгли. Безусловно, это так. Но не только это. Видеть необычное в самом простом, разглядеть тайну в обыденной вещи - это не значит приукрасить вещь и превратить ее в игрушку. Наоборот, это значит проникнуть в ее глубину, открыть ее сущность. Именно этим талантом и обладал Грин.
О героизме Севастополя, о славе его флота пишут многие. И будут еще и еще писать - эта тема бессмертна. Но войны были только в немногие годы, а Севастополь живет двести лет. И есть у него еще одна тема - его сказочность, его поэзия, его волшебное умение привязывать к себе людей. Об этом написано гораздо меньше. Грин сумел проникнуть в самую глубь севастопольской сказки, и так родились Зурбаган, Лисс и Сан-Риоль…
- Это сказал Александр Степанович Грин: «Детское живет в человеке до седых волос».