стишки из ФБ
с кем мы общаемся в фейсбуке, тем можно дальше не читать. :)
Этой осенью случилось несколько стишков, они нигде не хранятся, кроме ФБ, а хранилище из него ненадежное и неудобное.
Пусть будут и здесь тоже. Может, потихоньку будут копиться дальше, может, и нет.
[песенка льда и пламени]
Говори, как воздух выходит паром,
как сгружает небо свои избытки,
говори, как скучно дается тучам
с ноября до марта холодный труд.
Обладать бы легким и жарким даром,
но меня нечасто берут завидки -
каждый топит душу своим горючим:
у кого - эфир, у кого - мазут.
Говори, Мари, как огромный город
прикрывает тьму безобразным гримом,
как душа в мороз ничего не ищет,
на любой порыв говоря «забей».
Но приходит ночь, в глубине которой
возникает первый зачаток ритма,
а потом мелодия ходит-свищет -
даже жаль, что речь у меня грубей.
Не надмирный звук, не сигнал из рая,
но, слова под музыку подбирая,
до утра старательно выполняя,
как работник честный, свое ТЗ,
обретаешь что-то надежды вроде:
будто главный козырь еще в колоде,
будто кто по дружбе тебя уводит
от дурной судьбы на кривой козе.
И когда последний сугроб растает,
вместе с комом в горле исчезнет к лету,
буду белым, розовым или красным
заливать тоску о былой тоске.
Если ж повезет, то пора настанет
как-нибудь услышать другую флейту
и заняться делом таким же праздным:
вместо снега строиться на песке.
***
[назидание]
Сокращается путь, приближаясь к столице,
оставаясь неблизким,
и вагон за вагоном настойчиво мчится
к павелецким и рижским,
через грязные стекла в тоскующих взорах
все безвидно и пусто,
никакой пасторали в осенних просторах,
никакого искусства.
Даже всадник на бледном, с трубою в кармане,
этих мест не покинет,
он блуждает и ищет дорогу в тумане
или тонет в трясине.
Здесь не ведают выходов ниже и выше,
то есть ада и рая.
Если с первою родиной что-то не вышло -
эта будет вторая.
Перелески, платформы, посадки, полянки
по пути поездному.
Ты идешь в ноябре на глухом полустанке
к одинокому дому.
Отрясаешь ботинки от глинистой жижи,
материшься по пьяни,
ставишь лампу настольную к окнам поближе,
раздвигая герани,
чтобы путники, глядя во встречной печали
через окна вагона,
в мокрых сумерках родины вдруг замечали
уголок освещенный.
Их улыбки, родившись, сливаются в лужу
из стекла и металла.
Ты и рад бы кому поручить эту службу...
Да желающих мало.
***
[юбилейное]
Белый мусор сыпал из черной тучи,
на земле по нему тянулись тропинки.
Мы пролезли к киоску через сугробы
и купили вермут и сигареты.
Подошел троллейбус, почти свободный,
но глядеть в глаза еще было страшно,
и поэтому мы дышали на стекла
и читали «я вновь сквозь тысячу арок».
А потом брели сквозь тысячу арок,
покрываясь снегом сверху и снизу.
Возле дома урла фонари побила,
но один светился за всю бригаду.
И поэтому через окно на кухне
свет одним квадратом двигался кверху,
в потолке вырезая рисунок люка,
будто можно влезть оттуда на крышу.
Ты живешь сейчас на другом континенте
(имя города вырезано цензурой).
Я построила свой континент, на котором
тоже много всякого происходит.
И мороз, и фонарь, и квадрат на кухне
я фиксирую здесь в пробелах и буквах,
потому что ты забыл это сразу,
да и мне пора через четверть века.
Календарь многократно перевернулся,
жизнь повторно взвешена, найдена легкой.
Кто другое скажет, тот и напуган,
как Тургенев, едущий в Баден-Баден.
Но за двадцать пять световых и сегодня
синий с рожками видит в своем телескопе,
как под фонарем прощается пара.
На двоих еще ни одной морщины.
***
[подражательные стансы]
На горе стоит осина,
ветер красное уносит.
Каждый сам себе есенин,
каждый сам себе иосиф,
и, на травке между кочек
размещая телеса,
каждый может пару строчек
про осенние леса.
У ближайшего овражка
гражданин употребляет.
В стороне его дворняжка
тоже весело гуляет:
через лысый недремучий
выбегает на луга
и облаивает тучи,
приносящие снега.
Вот и все, конец сезона,
здравствуй, холод, вот те стансы.
Никакого нет резона
уезжать и опасаться.
А которая осталась,
смотрит в зеркало пруда,
где со дна всплывает старость
без одежды и стыда.
***
[верлибр для психологов]
У ребенка отняли яблоко.
Не заслужил.
Не больно-то и хотелось.
Вырос.
В груди дыра в форме яблока.
Дефект раннего развития.
Врачи говорят, что жизни не угрожает.
Одна только загвоздка.
Встречает другого.
А тот держит яблоко нужной формы.
Ух ты, давай съедим -
ты кусай с одного бока, я с другого.
Дыра и закроется.
Но невозможно -
другому самому не хватает.
У него тоже в детстве
отнимали разное.
Можно выхватить и убежать -
дальше уже чужие проблемы.
Можно отвернуться и уйти -
за углом будет еще другой.
Такой же.
Я смотрю в белесое небо,
в черные ветки,
в желтые листья
и клянусь, что такой жизни больше не будет.
Больше не будет.
Наступает эра нового урожая,
когда яблоки не хрустят и не пахнут,
но зато их хватает на всех.
Назовем ее
эрой
милосердия.
***
[в отпуск!]
В рюкзак засунешь душу,
чтобы она воскресла
за тыщу километров
от офисного кресла.
Хотелось бы моложе
и, может быть, вдвоем,
Но хорошо остаться
Нетяжким на подъем.
С утра вращаешь репой,
со всех сторон просторы:
направо смотришь - море,
налево смотришь - горы.
Пусть эхо матерится
и холоден прибой,
зато опять дорога
дана тебе судьбой.
Летит стальная птица,
под ней нептица катит,
и новое пространство
еще тебя обхватит.
И след от самолета -
небесная фигня -
бежит двойною змейкой,
как рельсы и лыжня.
Этой осенью случилось несколько стишков, они нигде не хранятся, кроме ФБ, а хранилище из него ненадежное и неудобное.
Пусть будут и здесь тоже. Может, потихоньку будут копиться дальше, может, и нет.
[песенка льда и пламени]
Говори, как воздух выходит паром,
как сгружает небо свои избытки,
говори, как скучно дается тучам
с ноября до марта холодный труд.
Обладать бы легким и жарким даром,
но меня нечасто берут завидки -
каждый топит душу своим горючим:
у кого - эфир, у кого - мазут.
Говори, Мари, как огромный город
прикрывает тьму безобразным гримом,
как душа в мороз ничего не ищет,
на любой порыв говоря «забей».
Но приходит ночь, в глубине которой
возникает первый зачаток ритма,
а потом мелодия ходит-свищет -
даже жаль, что речь у меня грубей.
Не надмирный звук, не сигнал из рая,
но, слова под музыку подбирая,
до утра старательно выполняя,
как работник честный, свое ТЗ,
обретаешь что-то надежды вроде:
будто главный козырь еще в колоде,
будто кто по дружбе тебя уводит
от дурной судьбы на кривой козе.
И когда последний сугроб растает,
вместе с комом в горле исчезнет к лету,
буду белым, розовым или красным
заливать тоску о былой тоске.
Если ж повезет, то пора настанет
как-нибудь услышать другую флейту
и заняться делом таким же праздным:
вместо снега строиться на песке.
***
[назидание]
Сокращается путь, приближаясь к столице,
оставаясь неблизким,
и вагон за вагоном настойчиво мчится
к павелецким и рижским,
через грязные стекла в тоскующих взорах
все безвидно и пусто,
никакой пасторали в осенних просторах,
никакого искусства.
Даже всадник на бледном, с трубою в кармане,
этих мест не покинет,
он блуждает и ищет дорогу в тумане
или тонет в трясине.
Здесь не ведают выходов ниже и выше,
то есть ада и рая.
Если с первою родиной что-то не вышло -
эта будет вторая.
Перелески, платформы, посадки, полянки
по пути поездному.
Ты идешь в ноябре на глухом полустанке
к одинокому дому.
Отрясаешь ботинки от глинистой жижи,
материшься по пьяни,
ставишь лампу настольную к окнам поближе,
раздвигая герани,
чтобы путники, глядя во встречной печали
через окна вагона,
в мокрых сумерках родины вдруг замечали
уголок освещенный.
Их улыбки, родившись, сливаются в лужу
из стекла и металла.
Ты и рад бы кому поручить эту службу...
Да желающих мало.
***
[юбилейное]
Белый мусор сыпал из черной тучи,
на земле по нему тянулись тропинки.
Мы пролезли к киоску через сугробы
и купили вермут и сигареты.
Подошел троллейбус, почти свободный,
но глядеть в глаза еще было страшно,
и поэтому мы дышали на стекла
и читали «я вновь сквозь тысячу арок».
А потом брели сквозь тысячу арок,
покрываясь снегом сверху и снизу.
Возле дома урла фонари побила,
но один светился за всю бригаду.
И поэтому через окно на кухне
свет одним квадратом двигался кверху,
в потолке вырезая рисунок люка,
будто можно влезть оттуда на крышу.
Ты живешь сейчас на другом континенте
(имя города вырезано цензурой).
Я построила свой континент, на котором
тоже много всякого происходит.
И мороз, и фонарь, и квадрат на кухне
я фиксирую здесь в пробелах и буквах,
потому что ты забыл это сразу,
да и мне пора через четверть века.
Календарь многократно перевернулся,
жизнь повторно взвешена, найдена легкой.
Кто другое скажет, тот и напуган,
как Тургенев, едущий в Баден-Баден.
Но за двадцать пять световых и сегодня
синий с рожками видит в своем телескопе,
как под фонарем прощается пара.
На двоих еще ни одной морщины.
***
[подражательные стансы]
На горе стоит осина,
ветер красное уносит.
Каждый сам себе есенин,
каждый сам себе иосиф,
и, на травке между кочек
размещая телеса,
каждый может пару строчек
про осенние леса.
У ближайшего овражка
гражданин употребляет.
В стороне его дворняжка
тоже весело гуляет:
через лысый недремучий
выбегает на луга
и облаивает тучи,
приносящие снега.
Вот и все, конец сезона,
здравствуй, холод, вот те стансы.
Никакого нет резона
уезжать и опасаться.
А которая осталась,
смотрит в зеркало пруда,
где со дна всплывает старость
без одежды и стыда.
***
[верлибр для психологов]
У ребенка отняли яблоко.
Не заслужил.
Не больно-то и хотелось.
Вырос.
В груди дыра в форме яблока.
Дефект раннего развития.
Врачи говорят, что жизни не угрожает.
Одна только загвоздка.
Встречает другого.
А тот держит яблоко нужной формы.
Ух ты, давай съедим -
ты кусай с одного бока, я с другого.
Дыра и закроется.
Но невозможно -
другому самому не хватает.
У него тоже в детстве
отнимали разное.
Можно выхватить и убежать -
дальше уже чужие проблемы.
Можно отвернуться и уйти -
за углом будет еще другой.
Такой же.
Я смотрю в белесое небо,
в черные ветки,
в желтые листья
и клянусь, что такой жизни больше не будет.
Больше не будет.
Наступает эра нового урожая,
когда яблоки не хрустят и не пахнут,
но зато их хватает на всех.
Назовем ее
эрой
милосердия.
***
[в отпуск!]
В рюкзак засунешь душу,
чтобы она воскресла
за тыщу километров
от офисного кресла.
Хотелось бы моложе
и, может быть, вдвоем,
Но хорошо остаться
Нетяжким на подъем.
С утра вращаешь репой,
со всех сторон просторы:
направо смотришь - море,
налево смотришь - горы.
Пусть эхо матерится
и холоден прибой,
зато опять дорога
дана тебе судьбой.
Летит стальная птица,
под ней нептица катит,
и новое пространство
еще тебя обхватит.
И след от самолета -
небесная фигня -
бежит двойною змейкой,
как рельсы и лыжня.