Мемуаристика
Если бы она курила, я бы не удержалась и непременно это описала. Терпеть не могу запах сигарет, но элегантно курящие девушки чертовски сексуальны. Только элегантно. Она была бы такой. Тонкие пальцы, смелая улыбка, полуопущенный взгляд, но не от смущения, а от внутренней потребности всегда что-нибудь скрывать - она знает, что такое загадка в женщине. Длинная папироска, зажатая между аккуратными пальчиками, быстрая, нарочито небрежная вспышка и едва заметная струйка дыма, она непременно заговорит после первой затяжки. В особенно театральные дни можно позволить себе мундштук, чтобы пепел невзначай упал на чьи-нибудь светлые брюки. И вместо извинений - громко рассмеяться и потушить сигарету о его... Но, кажется, я увлеклась. К сожалению или к счастью, но она не курит, и я вынуждена описывать только факты.
Да, мы познакомились с ней осенью, помню, сначала я заметила её муфту, потом скользнула глазами по платью, оценивая крой и материю, и только потом увидела её смеющееся лицо. Это был какой-то несусветный поэтический вечер и положение спасало только шампанское и парочка имажинистов. Черное платье делало её похожей на произведение декадентской школы живописи. Вроде кубизма, но только наоборот - только линии и никаких заполненных форм, её худоба была болезненной, но привлекательной.
Она была умеренно популярна - пара увивающихся поклонников, несколько кивков из другого конца залы, недвусмысленные улыбки выступающего сейчас с какой-то колючей поэзой эгофутуриста. Так что я не стала дожидаться, кода нас представят и подошла, заговорила, подала ей руку (меня ещё считали тайной революционеркой тогда).
Очень скоро оказалось, что у нас много общего. В первую очередь это хорошо знакомые нам обеим завсегдатаи литературных встреч и кабаков. У нас были одни и те же фавориты среди классиков и совсем разные вкусы в отношении современников. Это добавляло остроты. И общие подруги. Когда-нибудь я ещё возьмусь за издание моей переписки с нашей собеседницей - поэтессой и актрисой, активно помогавшей футуристам с их «Вечерами Грома и Тарелок», Авдотьей Копытовой (это, конечно, псевдоним), эта интересная женщина буквально играла с огнем, но не о ней сейчас речь.
Итак, мы с ней сразу поладили. И выпили, но это между прочим. Самая главная проблема заключалась в том, что мы обе были влюблены и начитанны.
***
Мы всю весну собирались в Париж, а оказались в Крыму на чьей-то даче, кажется, это был драматург, хотя он вполне мог оказаться и прозаиком. Мы часто сидели с ней на террасе, с новой книгой какого-то толстого журнала или с романом, как всегда разрезанным не больше, чем на четверть. За последний год наши туалеты стали скромнее, но она всегда находила время нарядиться к обеду. Она рвалась то танцевать, то на чтения, то в леса на прогулку, но мы почти нигде не успевали, потому что обычно слишком долго решали, куда именно пойди, и чаще всё ограничивалось той же террасой.
***
- И представляешь, он берет извозчика, я неохотно сажусь - а тут вдруг понимаю, что всё не то, не то, и снег этот падает зря. Ну я, конечно, попыталась выскочить на полному ходу.
- Он тебя поймал?
***
- В конце концов, - говорю я как-то, - мы можем утешать себя тем, что они некрасивы.
- Ах, как мне жаль, что ты не считаешь его красивым. Ведь это так!
- Погоди, ты хочешь сказать, что про второго - ты согласна?
***
- Он несносен!
***
- Чаще, чем самообладание, я теряю только чувство реальности.
Она достает маленькое зеркальце и поправляет прическу.
- Как я могу быть уверена, в том что существую, если себя я вижу только в зеркале.
- Да, это страшно.
***
Она в ярости носилась по комнате, то переворачивая, то пакуя чемоданы:
- Так бесцеремонно собираться вышвырнуть меня отсюда может только этот Зоров. Его стихов даже в «Аполлон» не берут, а он смеет указывать мне, как писать!
-Да ты же ничего не пишешь! - пыталась сопротивляться я - И потом, если ты вернешься в Петербург, придется уехать и мне. А мне здесь нравится.
- Будьте счастливы без меня!
***
Она, мечтательно:
- Я думаю, аристократизма у него достаточно. И потом, он брюнет. Жаль, что не гений.
- Тебе же нравились его стихи?
- Бедняга переживает даже больше меня. Ведь он не Брюсов, он другой.
****
Как-то на рассвете:
- Я полужива.
- Почему?
- Я, знаешь, Кэролайн, влюблена!
- Иди спать!
***
- Представляешь, он мне вчера заявляет, что не может тут работать - ему, видите ли, нужно в Ниццу.
- А что по-другому в Ницце?
- Ничего. Мне всё равно, пусть едет куда хочет - хоть в Ниццу, хоть к черту. Таким бездарностям, как мы с тобой всё равно пора застрелиться.
***
- … потому что все достойны лучшего!
- Ладно. Пей свой кофе, а я читать. Потом покорять мир будем. Мы справимся.
«Факты не всегда беднее фантазии, но мемуаристика - не мой жанр» - подумала Кэролайн, и, любуясь на фотокарточку своей сегодняшней героини, всё-таки пририсовала ей мундштук с дымящейся папиросой.
Да, мы познакомились с ней осенью, помню, сначала я заметила её муфту, потом скользнула глазами по платью, оценивая крой и материю, и только потом увидела её смеющееся лицо. Это был какой-то несусветный поэтический вечер и положение спасало только шампанское и парочка имажинистов. Черное платье делало её похожей на произведение декадентской школы живописи. Вроде кубизма, но только наоборот - только линии и никаких заполненных форм, её худоба была болезненной, но привлекательной.
Она была умеренно популярна - пара увивающихся поклонников, несколько кивков из другого конца залы, недвусмысленные улыбки выступающего сейчас с какой-то колючей поэзой эгофутуриста. Так что я не стала дожидаться, кода нас представят и подошла, заговорила, подала ей руку (меня ещё считали тайной революционеркой тогда).
Очень скоро оказалось, что у нас много общего. В первую очередь это хорошо знакомые нам обеим завсегдатаи литературных встреч и кабаков. У нас были одни и те же фавориты среди классиков и совсем разные вкусы в отношении современников. Это добавляло остроты. И общие подруги. Когда-нибудь я ещё возьмусь за издание моей переписки с нашей собеседницей - поэтессой и актрисой, активно помогавшей футуристам с их «Вечерами Грома и Тарелок», Авдотьей Копытовой (это, конечно, псевдоним), эта интересная женщина буквально играла с огнем, но не о ней сейчас речь.
Итак, мы с ней сразу поладили. И выпили, но это между прочим. Самая главная проблема заключалась в том, что мы обе были влюблены и начитанны.
***
Мы всю весну собирались в Париж, а оказались в Крыму на чьей-то даче, кажется, это был драматург, хотя он вполне мог оказаться и прозаиком. Мы часто сидели с ней на террасе, с новой книгой какого-то толстого журнала или с романом, как всегда разрезанным не больше, чем на четверть. За последний год наши туалеты стали скромнее, но она всегда находила время нарядиться к обеду. Она рвалась то танцевать, то на чтения, то в леса на прогулку, но мы почти нигде не успевали, потому что обычно слишком долго решали, куда именно пойди, и чаще всё ограничивалось той же террасой.
***
- И представляешь, он берет извозчика, я неохотно сажусь - а тут вдруг понимаю, что всё не то, не то, и снег этот падает зря. Ну я, конечно, попыталась выскочить на полному ходу.
- Он тебя поймал?
***
- В конце концов, - говорю я как-то, - мы можем утешать себя тем, что они некрасивы.
- Ах, как мне жаль, что ты не считаешь его красивым. Ведь это так!
- Погоди, ты хочешь сказать, что про второго - ты согласна?
***
- Он несносен!
***
- Чаще, чем самообладание, я теряю только чувство реальности.
Она достает маленькое зеркальце и поправляет прическу.
- Как я могу быть уверена, в том что существую, если себя я вижу только в зеркале.
- Да, это страшно.
***
Она в ярости носилась по комнате, то переворачивая, то пакуя чемоданы:
- Так бесцеремонно собираться вышвырнуть меня отсюда может только этот Зоров. Его стихов даже в «Аполлон» не берут, а он смеет указывать мне, как писать!
-Да ты же ничего не пишешь! - пыталась сопротивляться я - И потом, если ты вернешься в Петербург, придется уехать и мне. А мне здесь нравится.
- Будьте счастливы без меня!
***
Она, мечтательно:
- Я думаю, аристократизма у него достаточно. И потом, он брюнет. Жаль, что не гений.
- Тебе же нравились его стихи?
- Бедняга переживает даже больше меня. Ведь он не Брюсов, он другой.
****
Как-то на рассвете:
- Я полужива.
- Почему?
- Я, знаешь, Кэролайн, влюблена!
- Иди спать!
***
- Представляешь, он мне вчера заявляет, что не может тут работать - ему, видите ли, нужно в Ниццу.
- А что по-другому в Ницце?
- Ничего. Мне всё равно, пусть едет куда хочет - хоть в Ниццу, хоть к черту. Таким бездарностям, как мы с тобой всё равно пора застрелиться.
***
- … потому что все достойны лучшего!
- Ладно. Пей свой кофе, а я читать. Потом покорять мир будем. Мы справимся.
«Факты не всегда беднее фантазии, но мемуаристика - не мой жанр» - подумала Кэролайн, и, любуясь на фотокарточку своей сегодняшней героини, всё-таки пририсовала ей мундштук с дымящейся папиросой.