Pro et Contra

May 08, 2009 11:42

Литературоведение - наука относительная, и аргументы, которые приводят в своих работах исследователи, порою вызывают у коллег-лингвистов откровенные смешки. Дело оборачивается ещё более интересной стороной, когда за анализ произведения берется человек с твердыми убеждениями религиозного характера. Тут уже смешки раздаются и со стороны других литературоведов.



Дело в том, что у религиозных критиков нашего времени (не в пример религиозным философам начала века) развился крайне категорический императив. В их оценках не бывает полутонов и допущений, оговорок и даже банального «как мне кажется» - всё написанное ими, как только касается высших сфер, подается как самая абсолютная истина в самой последней инстанции.
Вот пример: одна знаменитая саратовская поэтесса однажды доказывала свою мысль о глубокой религиозности Н.Заболоцкого в период работы с ОБЕРИУ . Для этого она привела отрывок из стихотворения «Рыбная лавка»:
Весы читают «Отче наш»,
Две гирьки, мирно встав на блюдце,
Определяют жизни ход,
И дверь звенит, и рыбы бьются,
И жабры дышат наоборот.
Дальше логика исследования была такая : главное в строфе - первая и последняя строка - значит всё что в середине, нам не важно - убираем все лишние буквы, получаем: «весы читают «Отче наш» наоборот» - меняем одну букву в слове весы - получаем богохульствующих бесов и доказательство глубокого и сознательного религиозного содержания в творчестве Заболоцкого.

А вчера я собралась, наконец, почитать нашумевшую пару лет назад книжку диакона Андрея Кураева “«Мастер и Маргарита»: за Христа или против?”. И снова - аргументация просто потрясающая! Конечно, я опоздала с откликом, но на младших курсах было не до Булгакова. Но молчать о том, что произошло с МиМ, Воландом, Иешуа и компанией по версии Кураева, я не могу.

Итак, любое исследование религиозного критика начинается с погружение в детство писателя, где оказывается, что рос писатель в сугубо православной среде. С Булгаковым и вовсе прелесть, как всё складывается: папа - доцент Киевской духовной академии. Дальше идут поиски в дневниках любых свидетельств на религиозные темы и тут у Булгакова всё посложнее. Что делает Кураев? Он говорит:
Русской интеллигенции вообще трудно быть рядом с властью. Комфортнее она чувствует себя в оппозиции.
То есть пока самодержавие-православие-народность, интеллигенция - атеисты, а как марксизм-ленинизм - так уже ортодоксальные христиане. И вот Булгаков как раз из таких. А теперь представим себе героев «Белой Гвардии» весело меняющих свои убеждения в зависимости от власти в городе. Это же совершенно невозможно! Ну ладно, были и такие, и немало, наверное, было таких, но вот взять и сказать такое об авторе «Белой Гвардии»…

Дело не в том, как часто молился сам Булгаков. Биографический автор, как известно никому и ничему не равен. А что автор романа о дьяволе читал Библию, сомневаться вроде бы нелепо. Ну ладно, тут я не спорю даже, просто «за державу обидно». Теперь непосредственно анализ текста.

Кураев начинает с того, что очень убедительно и долго (с привлечением черновых редакций) доказывает, что московские литераторы в романе - атеисты)))))). Дальше идет мысль о том, что главы о Пилате - евангелие от Воланда, которое тот Сам продиктовал Мастеру. Что события в Ершалаиме существуют только в романе Мастера и подразумевается, что в мире Воланда есть ещё «более настоящее» Евангелие, которое он, коварный, хочет скрыть от всех с помощью «своей версии», а значит Воланд сознательно врёт всем героям романа. Кураев фактически говорит о том, что мир художественного произведения тождественен миру «реальному», где существует другая версия истории Христа, но мир романа Мастера ни в коем случае не тождественен миру Москвы в романе Булгакова. А ведь легко может быть и наоборот!

Дальше - ещё интереснее. Кураев пишет, что сам роман о Пилате какой-то ненатуральный и герои Мастера какие-то неживые, особенно второстепенные, те что посмели не ожить в конце. «Их ограниченность рукописью Мастера может объясняться тем, что Мастер не вложил в эти образы свою душу - в отличие от более проработанных образов Пилата и Иешуа». Да-да, вот и в Фамусова Грибоедов вложил на 25,5 процентов души меньше, чем в Чацкого, и Пушкин в капитана Миронова на 15 меньше, чем в Пугачева. Все Творцы так делают!

Иешуа, по Кураеву, фигура откровенно карикатурная, и московские главы, дескать, тезис о «добрых людях» полностью опровергают, показывая какой нелепый и непоследовательный есть этот самый Ершалаимский бродяга. Вот что он пишет: «…не только Булгаков, но и Мастер не сочувствует тому Иешуа, который появляется на страницах романа о Пилате. <…> Любить Иешуа - это безвкусие. Это не «духовность», а атеизм и сатанизм». И вообще, Иешуа - это такой высмеянный Булгаковым босой толстовец в рубашке. Я, конечно, не могу сказать за всех, но все-таки, неужели кому-то ещё кажется, что Булгаков над Иешуа смеется?

Одной из сверхзадач книги становится развенчание чересчур обаятельного Воланда. Ну понятно, что со своим евангелием и прощениями-наказаниями, он берет на себя божественные функции. Я тут ничего криминального не вижу. Вопрос - зачем Воланду эти функции? Кураев, конечно, считает, что из врожденного стремления к злу(тм). И, на протяжении всей книги, аккуратно обходит анализ эпиграфа из Фауста, используя его только для проведения других параллелей с Гёте. Один раз он где-то, правда, вспоминает, что там фигурировало благо, и признает что где-то Воланд и его совершает, но все равно - хочет зла, а значит всё в порядке. Сатира на московскую публику, это понятное дело - сатира именно на советскую действительность. В былые-то времена никто в Варьете не хаживал. И люди-то в советское время не как люди, квартирный вопрос ещё к тому же… Опять же не знаю, как Вам, но мне «с детства» казалось, что высмеиваемые в романе пошлость и мелочность, тем и ужасны, что даже дьявол на их фоне - прекрасный человек, и что они вообще-то не позавчера появились на свете. Тут Кураев делает ещё один ход:
«Вот чего нет у сатаны - так это собственного творческого таланта. Оттого так ненужны, скучны и повторны пакости воландовской свиты в конце московского романа (уже после бала у сатаны)»

Ещё интереснее получается у Кураева с рукописями. Мысль его такова: «не горят святые тексты, всё остальное тлеет как миленькое». В топку! В топку! Ах, да, кстати, пример отличный он приводит - про то, как топили в речках сомнительных младенцев и ведьм - всплывет/не всплывет. Дескать и кидание рукописей в огонь - из той же оперы. Да как же так, евангелие от Диавола, получается ведь не сгорело?

Ну и, наконец, все «награды» и «прощения» Воланда по логике Кураева не могут на самом деле оказаться благом. И Маргарита - взбалмошная стерва, и вечность с ней - не покой. И Фриде-то она помогла только поскольку не хотела сама (эгоистка! негодяйка!) страдать от мук совести. А Фрида, она на самом деле не раскаялась, нельзя её прощать, нельзя! А. И Мастера она себе потребовала, мерзавка! Говорит: подайте мне любовника! Какова, а?
«И хорошо ли вообще, что слишком многие герои романа (и Пилат, и Мастер, и Иван) стараются избавиться от мук совести?»

И напоследок ещё один прекрасный момент. Покопавшись в воспоминаниях Булгакова, Кураев находит у него странный сон о Ленине, раздающем квартиры. И вот что он выводит из этого: «Значит, дар, полученный Мастером, мог бы ему вручить и Ленин. Значит, Воланд вручает Мастеру «ленинскую премию». Темы сходства Воланда и Ленина касаться не будем».

А ведь в целом - господа Р. Критики очень начитанные и образованные люди. Но вот зачем они, спрашивается, ведут себя так, что хочется расхохотаться, убежать и спрятаться? Простите, если я кого-то чем-то обидела, меня в данном случае интересовали вопросы не столько религии, сколько литературоведения.
Dixi.

филология, прендеж, университет, интеллектуальный снобизм, учеба, книги

Previous post Next post
Up