Про жару и не только
Я вижу, чуть глаза прикрою,
Беспечный город в летней дреме
Там улицы, взойдя на горку,
Сбегают к морю, словно дети;
И тень, убежище бездомных,
Ползет от здания театра
К рядам, где сонные торговцы
Бессмысленно перебирают деньги;
Шевелят пальцами, немые:
Им зной, расплавя, залепил
Крикливых уст кривые губы…
Ослы и мулы у колодцев.
А в сточных желобах вдоль улиц,
Под белым полуденным солнцем,
Смердят присохшие помои,
Сводя и будоража ноздри
У редких в этот час прохожих.
...И вот усталая гречанка.
Ее одежды тонкой ткани
Ей тяжки, словно невод - рыбе.
Она лениво предвкушает,
Как сбросит их, взойдя во дворик
Не медля. Томно и капризно
Их разбросает как попало,
И погрузится в чан с водою,
Рукой поддерживая перси...
...На стенке, выбеленной, гладкой
Прохожий, озираясь, пишет
Углем древесным; этот уголь
Он взял украдкой из корзины
У зазевавшейся торговки
(Ей в зев сейчас попала муха
и было ей не до угля).
Слова «Марцелла прастетутка»
Выводит он. Неразделенной
Невольник страсти, почитает
За справедливость месть такую,
Сопит, вздыхает и бормочет,
И чешет шею, неумойка.
Потом поспешно подбирает
Полу свободную хитона,
Холодной, липкой пятернею.
Обходит сонную собаку,
Кивает пыльному мальчишке
И щегольски несет сандальи,
Топыря криво пальцы ног...
...Все это сохранилось в пепле, -
Как фотография, размером
В античный маленький, заштатный
Лагунный город. Плиний Старший
Не мог бы сделать для потомков
Того, что лава натворила:
Живые люди превратились
В почти живые экспонаты,
И даже пьяницы в таверне
Вошли в историю, шатаясь.
Никто не спрашивал, хотят ли
Они запечатлеться вживе:
Едва ли кто такую цену
Заплатит за всего лишь снимок...
Весы истории крылаты,
И чаши мерят разной мерой;
И нет здесь слова «равновесье»,
И нету слова «равноценность»,
А есть лишь только «жил», «остался»,
«Забыт», «запечатлен навеки»...
Плохой, хороший - все равно.
Е.К.