(no subject)

[mnemtsev]

ШАМШАД АБДУЛЛАЕВ
По краю старого дневника

Алолицего кретина, приговорённого к усекновению головы
(то есть пылающего внутренним огнём дерзкого дервиша,
оскорбившего местного царька),
палач по просьбе самой жертвы
сперва бьёт в горло ножом -
в Чустском уезде, в Намангане, в Оше,
в общем, в долине, где Кааба
вмещается целиком в дымок дыхания какого-нибудь
сопричтённого аспидной мгле румяноспелого хазрата.
Стальной, с резной, самшитовой рукоятью острый предмет,
что вещ без сущности,
послал его, любящего смерть
длинноволосого, нагого калантара XVII века,
туда, в эфир, что сущ без вещей, -
Лыконин, домулла Махсуд Мавзум,
Остроумов, Надым - как они
друг друга нашли? какой
изустный шифр споспешествовал их
беседе? как долго
о самом известном ферганском юродивом
они толковали? Бисерный почерк
в записной книжке любителя-медиевиста
(чиновник? офицер?),
глинобитное подворье на фоне урюковых садов,
мутная река, промелькивающая мимо
платановых водочерпателей (сами собой
подволоклись они к волнам?) на берегу,
типография (т-во «Б. А. Газаров») 1910 года;
сквозь пахнущий бурой анашой
бугристый пар мраморного хамома,
внизу, вдоль горячих, узких канавок и пенных ям
виден плитчатый цемент, на который
мужская рука ставит свинцовый кумган
с тёплой водой для омовения чресел.
Внезапная деталь, праздные вопросы.
Но тут фраза в дневнике русского востоковеда
прерывается в одном из туркестанских селений
и уступает страницу в том же десятом году
будущим костям возле цюрихского зоопарка,
уже, наверно, замыслившим Леопольда Блума,
который сейчас смотрит на нож,
напоминающий своим веским покоем на столе
Римскую историю.

(отсюда)



Photo by Martin Manoff