«Два-Бульди-Два», 1929 (выпуск - 1930), СССР, реж. Лев Кулешов, Нина Агаджанова
Сложно судить о фильмах, от которых отделяет вечность - требуется помощь специалистов. В этом смысле Евгений Марголит является идеальным проводником на территорию канувшей в бездну Атлантиды, сталкером своего рода. По признанию куратора «Два-Бульди-Два» расценивалось как гвоздь программы четвертого «Соц. авангардизма». Перед сеансом Марголит, как всегда, много и с жаром рассказывал о контексте производства, смежных событиях и стершихся именах, напоминающих партийные клички или псевдонимы участников революционного театра (Брик, Фопп, Файт, Агаджанова-Шутко), перепрыгивая с одного события на другое и мороча зрителям голову лавиной информации. Иной раз сам не знаешь, то ли фильм тебе понравился, то ли ты оказался опьянен пламенной эрудицией Марголита.
«Два-Бульди-Два» - драматическая пьеса Льва Кулешова о человеке, попавшем в мясорубку гражданской войны. Цирковой клоун Бульди-отец (Сергей Комаров) пребывает в предвкушении совместного номера со своим сыном, тоже клоуном. Бульди-сын (Владимир Кочетов), помимо прочего, является отъявленным подпольщиком, а захудалый городок, где проходят выступления бродячего цирка, то и дело переходит от красных к белым и обратно. В вечер знаменательной премьеры сына арестовывают, и Бульди-отец идет на поклон к полковнику-белогвардейцу (известному всем Андрею Файту здесь 26 лет, он импозантен, демоничен, красив). После унижения, которому подверг клоуна солдафон, отец возвращается в цирк в надежде, что теперь сына отпустят. Две лучших части фильма - «встреча с белогвардейцем» и «ожидание возвращения». Последняя удивляет той самой демонстрацией кулешовских штучек, что заставляет теоретиков кино пищать от восторга. Эффектный по своему напряжению эпизод, не ослабевший за 80 лет: Бульди-отец находится в гримерке, цирковые номера сменяют друг друга, означенный выход на арену приближается, а сына все нет. В монтажном стыке нам дают колонну, которую ведут на расстрел. Подобный трюк сегодня причислили бы к «саспенсу». Выдающееся качество эпизода - лицо и глаза Сергея Петровича Комарова, актера экспериментальной кулешовской мастерской. В цепком, простреливающем взгляде читается страшное чувство неизвестности, которое равнозначно признанию непоправимого. Отцовская боль, беспомощность, обвинение целого мира, причастного к трагедии, по силе драмы восходят к образам из немецкого и датского кино 20-х. Из отечественных картин на память приходит, прежде всего, роль Мозжухина в «Отце Сергии» /1918/.
Попытка высветить на экране большой калибр маленького человека, в первую очередь стала возможной благодаря пластической свободе актера Комарова, виртуозно чередующего комические сцены с драматическими. Физиономический эффект Комарова, актера, который умел убить демоническим взглядом, а через минуту поразить добродушием, дополняет т.н. «эффекты Кулешова», усиливая зрелищную эстетику фильма. Марголит проронил сравнение с «Седьмой печатью», где бродячий цирк противостоял нашествию чумы. В данном случае, чумой выступает война. Понятно, что такой неразборчивости - белые, красные, суки все ужасные - нельзя было позволить, как нельзя было допустить возвышение отцовского горя над революционным самопожертвованием. Фильм положили на полку, но скоро выпустили, аккуратно изуродовав основную тему окантовкой из мало что значащих фронтовых сцен; а в Бульди-старшем подчеркнули большевика.