одинокое дерево
Cлучайно попавшийся детский прыщавый видосик с тем не менее достопримечательной идеей.
Автор для начала демонстрирует невыносимо любительский кислотный краевид, накрашенный им с фоточки в стилистике, по умолчанию принимаемой совецкими людьми за академический реализм. И сообщает, что на два дерева переднего плана он в своё время потратил два рабочих дня. Чтош, упороство и труд художникам полезны - даже если в результате выходят комья грязно-зелёной ваты.
И вслед за тем демонстрирует открытый им суперспособ рисовать деревья... в самой что ни на есть средневековой манере.
То есть НЕ с натуры и НЕ с фотографии. А из головы посредством стандартного набора технических приёмцев. Есть модуль, из которого конструируются части большого целого, есть шкала светотени, есть принцип перехода от теней к светам в интенции создать объём - всё есть!
Дерево «фканоне», конечно, выходит тоже не Лоррен и не Иеронимус Кок, а так себе дерево - но а всё же оно на порядок менее безобразно, чем деревья, крашеные тем же автором до того, как было сделано открытие. Ибо даже простое введение модуля, в данном случае это отпечаток пальца, уже немножко организует прежний хаос, уже задаёт какой-то намёк на ритм, уже позволяет понять - и запомнить! - как в следующий раз сделать этот ритм лучше, чем в прошлый. И это самое главное - открытость приёма сверху, возможность примечать ошибки и удачи, избегать первых и оттачивать вторые.
То есть на сотом или двухсотом повторении, сознательном и сосредоточенном повторении, через год или через три, деревья у парнишки вполне могут приблизиться к благородным растениям Европы 17 в.
Отдельные то есть деревья. Одинокие на белом фоне. А как только ему занадобится впендюрить такие дерева в пейзажную картинку, рисуемую с натуры или с фотографии, - всё опять расползётся к лешему. Потому что тут навалится куча дополнительных условий - масштаб модуля по отношению к размерам дерева дальнего или ближнего, тональные соотношения с ближайшим окружением и всей композицией, вопросы касания формы с фоном - и парнишку, как я сто раз наблюдала, просто безнадёжно порвёт между желанием сделать «похоже» (а похоже, естессна, только и именно на фотографии) и попытками следования ноу-хау собственного изобретения.
Но тем не менее изобретение парнишкою этого ноу-хау, т.е. само направление мысли в нужную сторону, из фотокопировального первичного хаоса к разумной организации формы, не может не радовать. Лучше даже самый малый, самый фрагментарный проблеск, чем полный и безвыходный туман.
Автор для начала демонстрирует невыносимо любительский кислотный краевид, накрашенный им с фоточки в стилистике, по умолчанию принимаемой совецкими людьми за академический реализм. И сообщает, что на два дерева переднего плана он в своё время потратил два рабочих дня. Чтош, упороство и труд художникам полезны - даже если в результате выходят комья грязно-зелёной ваты.
Click to viewИ вслед за тем демонстрирует открытый им суперспособ рисовать деревья... в самой что ни на есть средневековой манере.
То есть НЕ с натуры и НЕ с фотографии. А из головы посредством стандартного набора технических приёмцев. Есть модуль, из которого конструируются части большого целого, есть шкала светотени, есть принцип перехода от теней к светам в интенции создать объём - всё есть!
Дерево «фканоне», конечно, выходит тоже не Лоррен и не Иеронимус Кок, а так себе дерево - но а всё же оно на порядок менее безобразно, чем деревья, крашеные тем же автором до того, как было сделано открытие. Ибо даже простое введение модуля, в данном случае это отпечаток пальца, уже немножко организует прежний хаос, уже задаёт какой-то намёк на ритм, уже позволяет понять - и запомнить! - как в следующий раз сделать этот ритм лучше, чем в прошлый. И это самое главное - открытость приёма сверху, возможность примечать ошибки и удачи, избегать первых и оттачивать вторые.
То есть на сотом или двухсотом повторении, сознательном и сосредоточенном повторении, через год или через три, деревья у парнишки вполне могут приблизиться к благородным растениям Европы 17 в.
Отдельные то есть деревья. Одинокие на белом фоне. А как только ему занадобится впендюрить такие дерева в пейзажную картинку, рисуемую с натуры или с фотографии, - всё опять расползётся к лешему. Потому что тут навалится куча дополнительных условий - масштаб модуля по отношению к размерам дерева дальнего или ближнего, тональные соотношения с ближайшим окружением и всей композицией, вопросы касания формы с фоном - и парнишку, как я сто раз наблюдала, просто безнадёжно порвёт между желанием сделать «похоже» (а похоже, естессна, только и именно на фотографии) и попытками следования ноу-хау собственного изобретения.
Но тем не менее изобретение парнишкою этого ноу-хау, т.е. само направление мысли в нужную сторону, из фотокопировального первичного хаоса к разумной организации формы, не может не радовать. Лучше даже самый малый, самый фрагментарный проблеск, чем полный и безвыходный туман.