великий поэт был весь вымазан маслом
Из комментов к крестьянке и Шишкину -
«А между тем чем уже культурный кругозор, тем более чел склонен искать в искусстве важных смыслов» -
- иллюстрирую тезис навскидку, художественными образами, мемуарными свидетельствами и личными впечатлениями.
1. «Поединок» Куприна:
«Когда он пришел домой, то застал Гайнана в его темном чулане перед бюстом Пушкина. Великий поэт был весь вымазан маслом, и горевшая перед ним свеча бросала глянцевитые пятна на нос, на толстые губы и на жилистую шею. Сам же Гайнан, сидя по-турецки на трех досках, заменявших ему кровать, качался взад и вперед и бормотал нараспев что-то тягучее и монотонное.
- Гайнан! - окликнул его Ромашов.
Денщик вздрогнул и, вскочив с кровати, вытянулся. На лице его отразились испуг и замешательство.
- Алла? - спросил Ромашов дружелюбно.
Безусый мальчишеский рот черемиса весь растянулся в длинную улыбку, от которой при огне свечи засверкали его великолепные белые зубы.
- Алла, ваша благородия!»
2. Майя Плисецкая:
«Мы побывали во многих городах. Индусы из классического репертуара принимали лишь моего «Умирающего лебедя». У «Лебедя» был постоянный успех. Все остальные номера, включая мои собственные (а я танцевала па-де-де из «Дон Кихота», вальс Хачатуряна, адажио из «Золушки»), публика встречала только с вежливостью. Им было важно знать, что это означает, про что это. А про что па-де-де из «Дон Кихота»? Я и сама не знаю.
Индусы люди непьющие. Михайлов же пел лишь пьяные песни. «Широкая масленица», «Налей-ка по чарке еще», «Сдвинем бокалы», «Сладка водочка да наливочка». Голос у него зычный, мощный, звон в ушах стоит. Индусы пугались. Да мимикой певец доигрывал недостающее, изображая последнюю стадию опьянения. Индусы и вовсе недоумевали, глубже вжимались в кресла.
Пространная ария из «Проданной невесты», проплаканная Масленниковой, сочувствия не вызывала. Скрипичные и фортепианные миниатюры публика лишь терпела, украдкой позевывая и скрипя стульями.»
3. Сцена из «Фанни и Александра», где
Экдаль-старший экспромтом рассказывает на ночь детям историю обыкновенного стула из ихней же детской, стула, тыщу лет назад принадлежавшего-де китайскому императору. Дети, конечно, не индусы и не черемисы и далеко не низший класс, но они таки дети, да ещё и лютеране, по части картинок и всего этакого, музэйного, у них не густо. История заходит на ура.
4-5. Мой прадед, из крестьян, не ранее 1880 года рождения -
Разглядывая со мной детские книжки, он на всякую картинку с изображением детей реагировал восклицанием «о! Пионэры!» - и, когда я пыталась его переубедить, он категорически упирался. Дети, изображения которых помещены в книжке, могут быть только особенными, государственно ответственными и особой благодатью отмеченными детьми. Пионэрами.
И уж заодно двоюродную бабку, из того же клана инзовских колонистов болгар - я видела её только однажды в детстве, она жила одна чистюлей-пенсионеркой в маленькой квартирке, сплошь увешанной её вышивками, сплошь изображавшими Розы и Ангелов, одних только роз и ангелов. Картинки же на иные сюжеты, любые случайно попавшие в её обиход картинки, обрамлялись вышитыми ею розами и ангелами. Я уж не знаю, какой легендой обрастали эти картинки, но совершенно уверена, что из каждого пейзажа на мою бабку смотрел Гроб Господень.
6. от Виктора Гюго, про фонтевройскую монахиню и фаянсовое блюдо, просто ссыль на старый пост .
А у вас чего найдётся на тему простодушного возведения картинки (или истуканчика) на какой попало сюжет, или иного маловажного объекта, в ранг важных, общечеловечески важных и даже абсолютно важных? На тему того, что в представлении простых людей художник просто не может растрачивать своё дарование, Божие своё дарование - на воспроизведение всякой преходящей и бренной хренотени?
«А между тем чем уже культурный кругозор, тем более чел склонен искать в искусстве важных смыслов» -
- иллюстрирую тезис навскидку, художественными образами, мемуарными свидетельствами и личными впечатлениями.
1. «Поединок» Куприна:
«Когда он пришел домой, то застал Гайнана в его темном чулане перед бюстом Пушкина. Великий поэт был весь вымазан маслом, и горевшая перед ним свеча бросала глянцевитые пятна на нос, на толстые губы и на жилистую шею. Сам же Гайнан, сидя по-турецки на трех досках, заменявших ему кровать, качался взад и вперед и бормотал нараспев что-то тягучее и монотонное.
- Гайнан! - окликнул его Ромашов.
Денщик вздрогнул и, вскочив с кровати, вытянулся. На лице его отразились испуг и замешательство.
- Алла? - спросил Ромашов дружелюбно.
Безусый мальчишеский рот черемиса весь растянулся в длинную улыбку, от которой при огне свечи засверкали его великолепные белые зубы.
- Алла, ваша благородия!»
2. Майя Плисецкая:
«Мы побывали во многих городах. Индусы из классического репертуара принимали лишь моего «Умирающего лебедя». У «Лебедя» был постоянный успех. Все остальные номера, включая мои собственные (а я танцевала па-де-де из «Дон Кихота», вальс Хачатуряна, адажио из «Золушки»), публика встречала только с вежливостью. Им было важно знать, что это означает, про что это. А про что па-де-де из «Дон Кихота»? Я и сама не знаю.
Индусы люди непьющие. Михайлов же пел лишь пьяные песни. «Широкая масленица», «Налей-ка по чарке еще», «Сдвинем бокалы», «Сладка водочка да наливочка». Голос у него зычный, мощный, звон в ушах стоит. Индусы пугались. Да мимикой певец доигрывал недостающее, изображая последнюю стадию опьянения. Индусы и вовсе недоумевали, глубже вжимались в кресла.
Пространная ария из «Проданной невесты», проплаканная Масленниковой, сочувствия не вызывала. Скрипичные и фортепианные миниатюры публика лишь терпела, украдкой позевывая и скрипя стульями.»
3. Сцена из «Фанни и Александра», где
Экдаль-старший экспромтом рассказывает на ночь детям историю обыкновенного стула из ихней же детской, стула, тыщу лет назад принадлежавшего-де китайскому императору. Дети, конечно, не индусы и не черемисы и далеко не низший класс, но они таки дети, да ещё и лютеране, по части картинок и всего этакого, музэйного, у них не густо. История заходит на ура.
4-5. Мой прадед, из крестьян, не ранее 1880 года рождения -
Разглядывая со мной детские книжки, он на всякую картинку с изображением детей реагировал восклицанием «о! Пионэры!» - и, когда я пыталась его переубедить, он категорически упирался. Дети, изображения которых помещены в книжке, могут быть только особенными, государственно ответственными и особой благодатью отмеченными детьми. Пионэрами.
И уж заодно двоюродную бабку, из того же клана инзовских колонистов болгар - я видела её только однажды в детстве, она жила одна чистюлей-пенсионеркой в маленькой квартирке, сплошь увешанной её вышивками, сплошь изображавшими Розы и Ангелов, одних только роз и ангелов. Картинки же на иные сюжеты, любые случайно попавшие в её обиход картинки, обрамлялись вышитыми ею розами и ангелами. Я уж не знаю, какой легендой обрастали эти картинки, но совершенно уверена, что из каждого пейзажа на мою бабку смотрел Гроб Господень.
6. от Виктора Гюго, про фонтевройскую монахиню и фаянсовое блюдо, просто ссыль на старый пост .
А у вас чего найдётся на тему простодушного возведения картинки (или истуканчика) на какой попало сюжет, или иного маловажного объекта, в ранг важных, общечеловечески важных и даже абсолютно важных? На тему того, что в представлении простых людей художник просто не может растрачивать своё дарование, Божие своё дарование - на воспроизведение всякой преходящей и бренной хренотени?