Ни пава ни ворона, или Что было в папке
Разобрала папочку, приволочённую с Блохи в позапрошлом постинге в тороках из шарфа и белых штанов, килограм восемь, не меньше, отличной бумаги -Steinbach и Schoellershammer в основном, ей сносу нет по плотности и белизне, она в лавке по евре и по две евры лист, если не оптом.
Бумаги, правда, не чистой, а изрисованной (потому и отдали мне всю пачку по символической цене), но на неубиваемой штайнбаховской бумажке обычная влажная губка творит просто чудеса с тем чёрным соусом или красной сангиной, которыми оно перепачкано.
Стала я их разбирать.
Уж на что я закалённая дама как препод и как блошиный сталкер, но и у меня дыханье спёрло глядеть на эту драму в картинках. Боги мои, там были только пейзажи и только с натуры. Часто с подписанием места, откуда срисовано. Датировка - с конца 60-х до конца 80-х. Подпись нрзб, но автор явно мужчина. Взрослый.
Взрослый мужчина, дорогие мои, двадцать лет ходил на природу со штайнбаховскими папками и коробочкою соуса, и постепенно тюп-тюп-тюп-тюп жирной чёрной палочкой изрисовал себе с натуры всю Бельгию от Арденн до Дюнкерка на большенных листах хорошенной бумаги. И ни за какие иные жанры, матерьялы и техники не брался ни-ког-да. Как научили его однажды на каких-то курсах делать вот это канкретное искусство, так он и зарядил его на двадцать лет и далее. Техника чёрный соус, жанр загородный пейзаж. На всю папку - одно изображение человечка, неустойчивый деревянный манекен в траве пустынных дюн, всё.
Нищасной жертве однажды злые люди показали, как делать черным соусом штриховку для травы, штриховку для земли, для облаков, для листвы дерев, и как играть джазок одним пальцем несложные ритмические игры для голых веточек. И вытолкнули на пленэрчикъ, как большого.
Ну и вот они передо мной, штук сто двадцать этих пленэров, скучного серого говна без всякого проблеска мысли.
Я отобрала из них (т.е. сохраню не в виде палимпсеста) десятка полтора лучших из лучших, способных на первый взгляд издали - и поодиночке - сойти за работы профессионала.
Это не то чтобы жемчужные зёрна в навозной куче (такого в нашем ремесле не бывает), это просто небольшие удачки среди полных провалов. Удачки вполне случайные. Зависевшие никак не от самого автора, не от его то есть художественной воли, но исключительно от того, куда он в данный конкретный момент пристроил задницу с этюдником. Т.е. каков был выбранный им мотив и что там за погода и время суток имели место в момент творч-акта. Выдались погоды, где небо с землёю, или передний план с задним, или свет на листве от тени ясно различаются по тону - сталбыть, свезло автору. А случились погоды, где оно путалось - всё, автор разводит у себя унылую помойку. Попался природный мотив, где с данной точки зрения видимые предметы сами складываются в ритмически ясные группы, не задевают друг друга локтями, не слепливаются в мельтешащие комья - щастье, срисуем как есть. А попался мотив, где небо и земля, кусты и постройки, деревья и камни в такие группы не складываются - пиши пропало, ибо тоже срисуем как есть.
Бывают, правда, и такие хитрожопые мошеннические мотивы, где, собсна, вообще ничего нет, кроме ритма голых ветвей, а этот джазок наш автор лабает уже с закрытыми глазами, и вся картинка от этого на первый взгляд кажется профессиональной. Конечно, кажется она профессиональной ровно до той поры, пока не увидишь таких картинок двадцать штук подряд - причём в каждой будет своя слабина, свой прокол, своё уродство, и состоять оно всякий раз будет именно не в узоре ветвей, а в чём-то другом (в чём автор не наблатыкался до автоматизма).
Пичалька и безнадёга тут состоят в том, что бедного автора обманули, так сказать, дважды. Та школа, или та натаска, на которую его натаскали, в принципе могла бы послужить базою для развития, если бы бакалавр специальности «пейзаж чёрным соусом» сидел дома и чертил свои пейзажики единственно по памяти или воображению, таким манером восходя от простого к сложному, от приблизительного к точному, от грубого к изящному. Оно бы, конечно, заняло годы, но возможность выписаться в изящного ремесленника, почти что (или даже вполне) художника узкой специализации, художника со своим стилем (т.е. своим ритмом и текстурой, своей манерой компоновать, своей игрой по уникальным правилам) - такая возможность для него существовала бы.
Но наставники бедного автора, сатанински хохоча, пустили его на пленэрчик. Где он так и вертелся более двадцати лет в заколдованном круге, шарахаясь от непосредственно видимого к затверженному изолированному приёмцу и обратно, и где непосредственно видимое всё время, всё время менялось, неуловимо-текучее, кишащее жизнью, естественностью и красотой воронов и леодров тыщипицот деталей - а куцый затверженный приёмец и не поспевал схватить всё это, и не имел времени и места спокойно развиться до пущей дифференцированности и гибкости. А только топтался на месте, жуя сам себя, и извергая зажёванное и вновь питаясь им же, без насыщения и без роста.
Пейзажики эти, все сто двадцать с лишним, - жалкие ублюдки и глухие недоразвитки, возжелавшие уподобиться раннему (от полноты академреализма родившемуся) пленэрному импрессионизму - но только блокировавшие чрез это шапкозакидательное неразумие естественный ход развития ремесленного приёмца. Задушили, тксть, синицу в руке, а журавль в небе так и не дал погладиться.
Всей разницы - что на одних картинках это видно вполне ясно, а на других, которые я отобрала из всего лота (менее 10%) - зритель, привыкший раздавать всем презумпцию невиновности, может и обмануться.
Бумаги, правда, не чистой, а изрисованной (потому и отдали мне всю пачку по символической цене), но на неубиваемой штайнбаховской бумажке обычная влажная губка творит просто чудеса с тем чёрным соусом или красной сангиной, которыми оно перепачкано.
Стала я их разбирать.
Уж на что я закалённая дама как препод и как блошиный сталкер, но и у меня дыханье спёрло глядеть на эту драму в картинках. Боги мои, там были только пейзажи и только с натуры. Часто с подписанием места, откуда срисовано. Датировка - с конца 60-х до конца 80-х. Подпись нрзб, но автор явно мужчина. Взрослый.
Взрослый мужчина, дорогие мои, двадцать лет ходил на природу со штайнбаховскими папками и коробочкою соуса, и постепенно тюп-тюп-тюп-тюп жирной чёрной палочкой изрисовал себе с натуры всю Бельгию от Арденн до Дюнкерка на большенных листах хорошенной бумаги. И ни за какие иные жанры, матерьялы и техники не брался ни-ког-да. Как научили его однажды на каких-то курсах делать вот это канкретное искусство, так он и зарядил его на двадцать лет и далее. Техника чёрный соус, жанр загородный пейзаж. На всю папку - одно изображение человечка, неустойчивый деревянный манекен в траве пустынных дюн, всё.
Нищасной жертве однажды злые люди показали, как делать черным соусом штриховку для травы, штриховку для земли, для облаков, для листвы дерев, и как играть джазок одним пальцем несложные ритмические игры для голых веточек. И вытолкнули на пленэрчикъ, как большого.
Ну и вот они передо мной, штук сто двадцать этих пленэров, скучного серого говна без всякого проблеска мысли.
Я отобрала из них (т.е. сохраню не в виде палимпсеста) десятка полтора лучших из лучших, способных на первый взгляд издали - и поодиночке - сойти за работы профессионала.
Это не то чтобы жемчужные зёрна в навозной куче (такого в нашем ремесле не бывает), это просто небольшие удачки среди полных провалов. Удачки вполне случайные. Зависевшие никак не от самого автора, не от его то есть художественной воли, но исключительно от того, куда он в данный конкретный момент пристроил задницу с этюдником. Т.е. каков был выбранный им мотив и что там за погода и время суток имели место в момент творч-акта. Выдались погоды, где небо с землёю, или передний план с задним, или свет на листве от тени ясно различаются по тону - сталбыть, свезло автору. А случились погоды, где оно путалось - всё, автор разводит у себя унылую помойку. Попался природный мотив, где с данной точки зрения видимые предметы сами складываются в ритмически ясные группы, не задевают друг друга локтями, не слепливаются в мельтешащие комья - щастье, срисуем как есть. А попался мотив, где небо и земля, кусты и постройки, деревья и камни в такие группы не складываются - пиши пропало, ибо тоже срисуем как есть.
Бывают, правда, и такие хитрожопые мошеннические мотивы, где, собсна, вообще ничего нет, кроме ритма голых ветвей, а этот джазок наш автор лабает уже с закрытыми глазами, и вся картинка от этого на первый взгляд кажется профессиональной. Конечно, кажется она профессиональной ровно до той поры, пока не увидишь таких картинок двадцать штук подряд - причём в каждой будет своя слабина, свой прокол, своё уродство, и состоять оно всякий раз будет именно не в узоре ветвей, а в чём-то другом (в чём автор не наблатыкался до автоматизма).
Пичалька и безнадёга тут состоят в том, что бедного автора обманули, так сказать, дважды. Та школа, или та натаска, на которую его натаскали, в принципе могла бы послужить базою для развития, если бы бакалавр специальности «пейзаж чёрным соусом» сидел дома и чертил свои пейзажики единственно по памяти или воображению, таким манером восходя от простого к сложному, от приблизительного к точному, от грубого к изящному. Оно бы, конечно, заняло годы, но возможность выписаться в изящного ремесленника, почти что (или даже вполне) художника узкой специализации, художника со своим стилем (т.е. своим ритмом и текстурой, своей манерой компоновать, своей игрой по уникальным правилам) - такая возможность для него существовала бы.
Но наставники бедного автора, сатанински хохоча, пустили его на пленэрчик. Где он так и вертелся более двадцати лет в заколдованном круге, шарахаясь от непосредственно видимого к затверженному изолированному приёмцу и обратно, и где непосредственно видимое всё время, всё время менялось, неуловимо-текучее, кишащее жизнью, естественностью и красотой воронов и леодров тыщипицот деталей - а куцый затверженный приёмец и не поспевал схватить всё это, и не имел времени и места спокойно развиться до пущей дифференцированности и гибкости. А только топтался на месте, жуя сам себя, и извергая зажёванное и вновь питаясь им же, без насыщения и без роста.
Пейзажики эти, все сто двадцать с лишним, - жалкие ублюдки и глухие недоразвитки, возжелавшие уподобиться раннему (от полноты академреализма родившемуся) пленэрному импрессионизму - но только блокировавшие чрез это шапкозакидательное неразумие естественный ход развития ремесленного приёмца. Задушили, тксть, синицу в руке, а журавль в небе так и не дал погладиться.
Всей разницы - что на одних картинках это видно вполне ясно, а на других, которые я отобрала из всего лота (менее 10%) - зритель, привыкший раздавать всем презумпцию невиновности, может и обмануться.