пока дитя ещё поперёк лавки лежало
В Фейсбучике яростно «обсуждают» (нувыпонимаете) вот эту красоту.
Мне здесь лениво выписывать оттуда все метафоры о гнилых яйцах и все остроты про автопортрет Романа Лоборука, чьих кистей произведение.
Я не понимаю, чего вы все там хотите? Тут уже поздно пить боржом. Раньше надо было.
Когда автор ещё красил вот такое, например.
Опростившиеся контуры, снятые с набивших оскомину закопированных вдоль и поперёк в хвост и в гриву родимых школярских моделей, заполненные вручную мелкоровненькой текстуркой.
Чтобы «у меня всё канонично» и в то же время «я в наивной позе».
Контуры этаки тоненькие, угловатенькие, нивелированные, сдвоенные, остренько-услащённые.
А мызганье меленькое, аккуратненькое такое, под дитю. Или под альтернативно одарённого. Под невинную овцу, карочи.
Вкуснявые истасканные изысканные колориты, достойные дезигнеров от-кутюра. Терракота, мраморА, листва оливы, опалы и сердолики, булыжник орудие пролетариата.
Объёмов нигде, кроме карнации, нету - это, товарищи, большая экономия времени, а пипл такое хавает охотно, во-первых, пиплу ещё Леонид Успенский разъяснил, что в настоящей иконе объёма и пространства не бывает, а во-вторых, так приятно вместе с автором чувствовать себя пуристом, минималистом и прочим аскетом.
А зато в карнации объём огого. Ажно звенит.
Пухлявое и тоненькое.
Пухлявое - и тоооненькое, остренькое.
В этом ведь бездна пикантности, в контрасте этом.
Это как тортик с перчиком, как сало в шоколаде.
Как фарфоровые шарнирные эротические куколки (которых, как известно, очень ценят некоторые сетевые батюшки).
И глазки у персонажей тоже, как у них, чуть косенькие и несколько под лоб закатившись.
Наконец, закосы sans vergogne (бесстыжие, прим. моё),, дешевейшие моднявые закосы под Ирину Зарон и под Фому Читука, вернее, под характерные фирменные примочки Зарон и Читука.
И вот обо всём этом, об маньеризме столь явном и всё разрастающемся, всё крепчающем, всё надмевающемся - фейсбучным поклонникам автора надо было задумываться ещё когда.
Есчо вона когда.
Когда этот автор поперёк лавки лежал.
При первых признаках выдрючиванья, при первой же пошлИнке, наглинке, дешёвинке.
А теперь что уж. Этот фарш уже так устоялся, что вряд ли провернётся назад.
Мне здесь лениво выписывать оттуда все метафоры о гнилых яйцах и все остроты про автопортрет Романа Лоборука, чьих кистей произведение.
Я не понимаю, чего вы все там хотите? Тут уже поздно пить боржом. Раньше надо было.
Когда автор ещё красил вот такое, например.
Опростившиеся контуры, снятые с набивших оскомину закопированных вдоль и поперёк в хвост и в гриву родимых школярских моделей, заполненные вручную мелкоровненькой текстуркой.
Чтобы «у меня всё канонично» и в то же время «я в наивной позе».
Контуры этаки тоненькие, угловатенькие, нивелированные, сдвоенные, остренько-услащённые.
А мызганье меленькое, аккуратненькое такое, под дитю. Или под альтернативно одарённого. Под невинную овцу, карочи.
Вкуснявые истасканные изысканные колориты, достойные дезигнеров от-кутюра. Терракота, мраморА, листва оливы, опалы и сердолики, булыжник орудие пролетариата.
Объёмов нигде, кроме карнации, нету - это, товарищи, большая экономия времени, а пипл такое хавает охотно, во-первых, пиплу ещё Леонид Успенский разъяснил, что в настоящей иконе объёма и пространства не бывает, а во-вторых, так приятно вместе с автором чувствовать себя пуристом, минималистом и прочим аскетом.
А зато в карнации объём огого. Ажно звенит.
Пухлявое и тоненькое.
Пухлявое - и тоооненькое, остренькое.
В этом ведь бездна пикантности, в контрасте этом.
Это как тортик с перчиком, как сало в шоколаде.
Как фарфоровые шарнирные эротические куколки (которых, как известно, очень ценят некоторые сетевые батюшки).
И глазки у персонажей тоже, как у них, чуть косенькие и несколько под лоб закатившись.
Наконец, закосы sans vergogne (бесстыжие, прим. моё),, дешевейшие моднявые закосы под Ирину Зарон и под Фому Читука, вернее, под характерные фирменные примочки Зарон и Читука.
И вот обо всём этом, об маньеризме столь явном и всё разрастающемся, всё крепчающем, всё надмевающемся - фейсбучным поклонникам автора надо было задумываться ещё когда.
Есчо вона когда.
Когда этот автор поперёк лавки лежал.
При первых признаках выдрючиванья, при первой же пошлИнке, наглинке, дешёвинке.
А теперь что уж. Этот фарш уже так устоялся, что вряд ли провернётся назад.