Алтарь Реформации
Да, в Виттенберге в Штадткирхе наконец увидела в оригинале крышесносную пределлу знаменитого Алтаря Реформации кистей обоих Кранахов (1547).
Программная вещь тогдашнего, я бы сказала, псевдоиконоборческого движения (когда картинка-то остается, но такая, с которой, то есть сквозь которую, уже ни с кем - тем более ни с Кем - не поговоришь). Полный мораторий на прямые прямоличные изображения Христа и Божией Матери - которых, впрочем, и до Реформации в культуре Центральной Европы водилось не очень много.
А Распятие зато было очень популярным сюжетом, и оно «как бы осталось», но уже не как таковое, а как часть - центральная геометрически, но второстепенная концептуально! - композиции на совсем иной сюжет.
Это называется «Проповедь Мартина Лютера». Сам Лютер реально присутствует на кафедре, его слушают реально присутствующие прихожане. Но никакого кровавого столба с искалеченным телом посреди чистенького мраморного пола на самом деле не торчит. Это не Распятие как таковое, нет, нет, нет! - а только обозначенье темы той проповеди, которую Лютер излагает, а граждане слушают.
Ну, концепт - он везде концепт, что на Востоке, что на Западе. Везде об него глаз и мозги спотыкаются, и везде лет через пятьдесят смысл картиночки делается тёмен - даже если в момент написания произведения он был понятен.
Три главные створки - тоже картинки не сразу понятные, поэтому считаю своим долгом сообщить, что на боковых досках помещены признанные лютеранами таинства крещения и исповеди. В Крещении младенца погружает сам Филипп Меланхтон, а на переднем плане виднеется сама Катерина Бора. Исповедует же граждан сам Лютер, и альтернатива между дачею/недачею отпущения с замечательной прямотою изображена при помощи двух ключей. Скромного господина справа от Лютера ключ, повернутый к нему бородкой, как бы отпирает-разрешает, а вот господина-павлина-мавлина слева от Лютера ключ пинает в спину кольцом, мол, не разрешилось.
Центральная сцена Тайной Вечери тоже нафарширована актуальным богословием, в частности, через переодевание всех присутствующих в национальные костюмы, Иуда самый от-кутюрный, и через придание некоторым апостолам сходства с реальными деятелями Реформации. Иоанн, в частности, - вылитый молодой Лютер. Имеется и портрет Иоганна Бугенхагена. А себя самого старший Кранах изобразил в виде того апостола, который протягивает стаканчик парню справа. Имелось в виду, разумеется, с таким трудом добытое право мирян причащаться и вином, и хлебом, а не только хлебом (вино доставалось только духовенству). Вышло несколько смешно и двусмысленно - парня-то все равно не приглашают за круглый стол, и свой стакан он получает как бы из рукава украдкой.
Но таковы уж все идеологические картинки - они всегда немножко смешные, даже когда красивые.
Кстати, о смешном и непонятном - я случайно ткнула в гуглоперевод и получила из простенького «The lay people were being taken advantage of in many ways by the papacy» -
отличное духоподъёмное
«Папуасы во многих отношениях пользуются миром».
Программная вещь тогдашнего, я бы сказала, псевдоиконоборческого движения (когда картинка-то остается, но такая, с которой, то есть сквозь которую, уже ни с кем - тем более ни с Кем - не поговоришь). Полный мораторий на прямые прямоличные изображения Христа и Божией Матери - которых, впрочем, и до Реформации в культуре Центральной Европы водилось не очень много.
А Распятие зато было очень популярным сюжетом, и оно «как бы осталось», но уже не как таковое, а как часть - центральная геометрически, но второстепенная концептуально! - композиции на совсем иной сюжет.
Это называется «Проповедь Мартина Лютера». Сам Лютер реально присутствует на кафедре, его слушают реально присутствующие прихожане. Но никакого кровавого столба с искалеченным телом посреди чистенького мраморного пола на самом деле не торчит. Это не Распятие как таковое, нет, нет, нет! - а только обозначенье темы той проповеди, которую Лютер излагает, а граждане слушают.
Ну, концепт - он везде концепт, что на Востоке, что на Западе. Везде об него глаз и мозги спотыкаются, и везде лет через пятьдесят смысл картиночки делается тёмен - даже если в момент написания произведения он был понятен.
Три главные створки - тоже картинки не сразу понятные, поэтому считаю своим долгом сообщить, что на боковых досках помещены признанные лютеранами таинства крещения и исповеди. В Крещении младенца погружает сам Филипп Меланхтон, а на переднем плане виднеется сама Катерина Бора. Исповедует же граждан сам Лютер, и альтернатива между дачею/недачею отпущения с замечательной прямотою изображена при помощи двух ключей. Скромного господина справа от Лютера ключ, повернутый к нему бородкой, как бы отпирает-разрешает, а вот господина-павлина-мавлина слева от Лютера ключ пинает в спину кольцом, мол, не разрешилось.
Центральная сцена Тайной Вечери тоже нафарширована актуальным богословием, в частности, через переодевание всех присутствующих в национальные костюмы, Иуда самый от-кутюрный, и через придание некоторым апостолам сходства с реальными деятелями Реформации. Иоанн, в частности, - вылитый молодой Лютер. Имеется и портрет Иоганна Бугенхагена. А себя самого старший Кранах изобразил в виде того апостола, который протягивает стаканчик парню справа. Имелось в виду, разумеется, с таким трудом добытое право мирян причащаться и вином, и хлебом, а не только хлебом (вино доставалось только духовенству). Вышло несколько смешно и двусмысленно - парня-то все равно не приглашают за круглый стол, и свой стакан он получает как бы из рукава украдкой.
Но таковы уж все идеологические картинки - они всегда немножко смешные, даже когда красивые.
Кстати, о смешном и непонятном - я случайно ткнула в гуглоперевод и получила из простенького «The lay people were being taken advantage of in many ways by the papacy» -
отличное духоподъёмное
«Папуасы во многих отношениях пользуются миром».