блоу ап
Подборка графики Пьера Сентюрье во ф-ленте открывалась крепеньким таким пейзажиком, ловко сбитые в кучку вкусные пятна, элегантный аскетизм цвета, безупречно органичная текстура.
Сразу и не сообразишь, что ж там такого не того. Чем эта картинка не Георгий Нисский, или не Май Митурич, не Таир Салахов, не Виктор Попков. И дело не только в разнице в два поколения с эпохой "сурового стиля", а в чем-то ещё. Почему-то эта свежая картинка на какую-то неуловимую йоту неприятнее, наглее и пошлее.
Ах да, тем, что с фотографии слизана. Причем слизан не объект изображения, а фото как целое, с шикарным таким мастеровитым акцентом именно на фотографичности, на смаковании ея.
Ладно, поехалидальше. Ещё пейзажиков.
Фотографичность их начинает несколько действовать на нервы, и дешевизна повторяющегося приема быстро является во всей своей обворожительной наготе. Начинают раздражать и эта утонченно-шероховатая естественно-корявая текстура, и нарочитая, хорошо продуманная «небрежность» цветовых пятен, и "простота" колорита уже выглядит едкой, ядовит(к)ой.
Притягательная на первый, на самый первый взгляд магия точного попадания, моментальной фотографичности после десятка повторений вянет безвозвратно, пропадает, как только ее подлая, механическая «рукотворность» разгадана. Так обнаруживают фальшивую подпись - именно тем, что она полностью совпадает с образцом.
И ещё звоночек - люди.
Задом к зрителю или с полузакрытым лицом, без глаз - дурной знак. Который никогда не обманывает.
Даже если на какой-то картиночке вдруг возникнет иллюзия живого движения, выразительной позы, нежно-животного тепла - не верьте.
Это случайность.
А закономерность - вот . Там целый персональный сайт, я возьму сюда парочку характерного.
Вот так выглядит следующая закономерная фаза смакования фотографичности.
Предметность сильно сдала позиции.
Автора уже откровенно интересует только подражание фотографии, вернее, винтажной фотографии как таковое - и уж более не интересует подражание - через фотографию - действительности.
Цвет съехал в «естественность» палитры выгоревших цветных фото 50-х годов, в колорит попорченных солнцем и временем бабушкиных слайдов, с их ядовитой контрастностью и пониженным разрешением.
Меняется и текстура. Узнаете эту тонкую услащенную гниль? Он теперь имитирует даже не фотографию, а дилетантскую перерисовку с фотографии. Дебиловато-старательное, сухое и робкое туше, мелкие штришочки, почти-попадающие в механическую обводку контура. Ублюдочный любительский пуантилизм середины прошлого века, вооруженный коробочкой дешевой акварели, грязным блюдцем и дрянной гумажкой.
И даже нет особой необходимости знать и видеть, что происходит с людьми на этих картинках (или чего с ними ещё не произошло - ведь надо же молодому художнику оставить себе ещё какую-то ступень, ещё какой-то этап развития - поэтому люди на этих картинках пока ещё проделывают с собою и с себе подобными далеко не всё, что теоретически возможно).
Мне не обязательно, говорю, убеждаться в безобразии облико морале героев Сентюрье. Достаточно увидеть, куда пришел его стиль, чтобы восстановить по этой косточке всего динозавра.
Там, рядом с этим грязным блюдцем и дешевым акварельным набором, располагаются в духовном пространстве несвежая ковбойка, черные пластмассовые очки, провонявший бензином автомобиль, невозможные алкогольные коктейли, нейлоновое бельё, липкие клавиши бобинного магнитофона, мертвые курятники Корбюзье, икона бородатого самоубийцы в свитере, заводной апельсин, тень атомной бомбы, холодная война, страны социалистического лагеря, разнузданный секас и наркозависимость как политический протест, ну и прочие тени забытых предков.
Ностальгирующему пареньку всего тридцать лет, у него всё впереди, светофоры зелёные.
Может, и выкарабкается ещё.