Год, в котором у меня не случилось 1 сентября
(мемуар по просьбе)
В 2003 году, когда мои визово-разовые пребывания перешли в постоянное местожительство, я стала искать работу. Инстинкты вечной легальной подданной и налогоплательщицы, ну и то ещё, что здесь это гораздо важнее, чем в России.
Добрые люди рассказали мне о не так давно открывшейся и легкодоступной нише преподавателя православной религии в государственных школах, что, мол, туда берут всех, лишь бы на двух ногах ходил, как-то так. Брать-то они (речь о греках, конечно, официальное православие в нашей стране греческое) действительно всех срочно поначалу брали, но все же ликбезом этих набранных в нишу им пришлось озаботиться в авральной форме. Новобранцев, без отрыва от преподавания в госшколах, направили на нарочно для того закрученные устроенные Свято-Иоанновские богословские курсы, ни много ни мало филиал знаменитого парижского Сен-Серж. Раз инспектор дал тебе место с государственной зарплатой - отнеси часть ее в Сен-Жан, а что, справедливо. Заодно и узнай что-нить полезное для рассказать своим школьникам. Так мне добрые люди и сказали - готовься четыре года по субботам обучаться в Сен-Жан.
Я приготовилась и пошла просить места в нише. К о. Кристофу Д’Алоизио, который тогда был одновременно и инспектором, распределяющим рабочие места, и ректором Сен-Жан (наверное, совпадение). Выложила ему свои дипломы, и куррикулюм-виту, и церковные награды по линии просвещения, икону своих кистей принесла даже.
- Ой, да как же нам нужны такие кадры! Мы тут совсем извелись как рыба об лед без таких кадров! С какой возрастной группой вы предпочитаете работать? Какой нагрузкой вас можно нагрузить? А готовы брать часы не только в брюссельских школах? И да, у нас есть такая традиция - все наши преподы учатся в Сен-Жан, это не больно, это обычай у нас такой... - и глазами проверяет, дрогну ли я.
- Да что уж там. Да, мне уже говорили. Да, конечно.
- Ну и чудненько! Вот вам бланк заявы, вот анкета, за семестр можно сразу заплатить... по крайней мере первый взнос 100 евро сразу, заполняйте заяву и приносите вместе с чеком, со следующей недели начинаем учиться!
Я стала не торопясь скдадывать в папочку бумаги. Свои.
Д’Алоизио спохватился: - Относительно найма на работу я на днях высылаю вам информацию!
Я сгребла в папочку бланк заявы. Завязала папочку. Пожала руку батюшке.
А в голове у меня стремительно проносилось: вот мне завтра сорок лет, и в кармане у меня два (прекрасных) диплома, а я вот подписываюсь на 4 (четыре, Карл!) года платных штудий. И ведь этот чел, в сущности, ещё отнюдь не сказал мне открытым текстом, что он меня допускает к заветной нише, к вот этому бейбиситтингу православному, к творческой и перспективной профессии.
И я остановилась в своем движении к дверям и таки спросила!
- Правильно ли я поняла, - спросила я, - что Вы меня своею властию инспектора берете на работу? Ведь ежу понятно, что только при условии допуска к госкормушке можно согласиться ходить на те курсы и доиться в пользу вашего кефирного заведения что мне действительно имеет смысл затевать всю эту антрепризу с обучением в Сен-Жан?
И в глаза ему посмотрела со значением. Д’Алоизио улыбнулся изящно и ответил - о, надо отдать ему должное, и ответил он тоже изящно.
- Преподаватель религии должен говорить на безупречном французском! - сказал он. - Что это такое - «имеет смысл»?! это же англицизм! Это же калька с английского оборота It makes sense! Фи! Стыдитесь! Чистота языка Расина и Корнеля - наше всё!
- И как же следовало выразить мою мысль на языке Расина и Ко? - спросила я с покорностию, но и с любопытством, поскольку эту самую кальку я слышала вокруг себя постоянно.
- На хорошем французском это будет звучать «il est intéressant»! - воскликнул пэр Кристоф, и, эх! я устыдилась! и действительно припомнила, как удивлялась я в свое время на курсах, узнав, что французский интерес - это в первую очередь интерес шкурный и коммерческий, а не наш русский бескорыстный.
- Точно, благодарю, мон пэр, - и я (вот ведь настырная какая, ужос) повторила исходный вопрос, задав его на языке Расина и Ко.
Но Д’Алоизио был уже неуязвим и недосягаем. - Да разумеется! - воскликнул он. - Для христианина изучать богословие - что может быть интереснее? Я заметил в вас богословскую жилку! Вам непременно будет феерически интересно у нас учиться!
Вот тут-то бы мне и вытряхнуть демагогу на стол заяву и нумер счета - и выйти вон.
Но ведь он только что так по-деловому расспрашивал, как будем составлять расписание, так широко улыбался! И так любезно озаботился чистотой моего французского!
Дома я все рассказала о. Медведю. И он одним движением пальца перевел 100 евро на счет Сен-Жан. Подожди, - говорила я, - гарантий никаких, времени до подачи заявы ещё неделя, что-то у меня скребет кошкой в предчувствиях, давай погодим! - но он меня пристыдил, какие тебе ещё нужны гарантии, это Европа, детка, разве можно было так в лоб настаивать, твое дело наверняка в шляпе, ты что, не знаешь, какие красавы у них там преподают это школьное православие, считай себя уже на кафедре - и я свернула свою бдительность.
И зря. Потому что уже назавтра Д’Алоизио прислал короткий и понятный мэйл - он-де представил мою кандидатуру правящему архиерею, и тот благословил меня получить образование в Сен-Жан и ЗАТЕМ выставить свою кандидатуру на получение места школьного препода праврелигии.
Европа рухнула. Медведь, разумеется, тут же написал Д’Алоизио - произошло, мол, явное недоразумение, верните деньги, чтобы поведение ваше не выглядело сознательным кидаловом, а заведение ваше лохотроном. Т.е., конечно, это всё было в парламентских выражениях выражено, Европа же.
Ответа не было. Никогда. Никакого.
Вскоре мы с ним случайно встретились на какой-то тусовке, он не успел спрятаться, и мы его спросили, как там деньги? Как там присвоенная сумма, думает возвращаться? Ах да, конечно, вот он вернется с тусовки и вернет, непременно, он хотел но забыл, вот теперь не забудет нет не забудет, и всё это на безупречном языке Расина и, короче, опять ушел.
Теперь-то уж поздно, теперь-то уж и пэра Кристофа с той должности тово, а затем и в служении запретили, да и самый Сен-Жан, несмотря на всю интересность свою, тоже сдох, а с этого года и часы на религию в государственных школах сократили вдвое.
Но пусть хоть мемуар будет.
В 2003 году, когда мои визово-разовые пребывания перешли в постоянное местожительство, я стала искать работу. Инстинкты вечной легальной подданной и налогоплательщицы, ну и то ещё, что здесь это гораздо важнее, чем в России.
Добрые люди рассказали мне о не так давно открывшейся и легкодоступной нише преподавателя православной религии в государственных школах, что, мол, туда берут всех, лишь бы на двух ногах ходил, как-то так. Брать-то они (речь о греках, конечно, официальное православие в нашей стране греческое) действительно всех срочно поначалу брали, но все же ликбезом этих набранных в нишу им пришлось озаботиться в авральной форме. Новобранцев, без отрыва от преподавания в госшколах, направили на нарочно для того закрученные устроенные Свято-Иоанновские богословские курсы, ни много ни мало филиал знаменитого парижского Сен-Серж. Раз инспектор дал тебе место с государственной зарплатой - отнеси часть ее в Сен-Жан, а что, справедливо. Заодно и узнай что-нить полезное для рассказать своим школьникам. Так мне добрые люди и сказали - готовься четыре года по субботам обучаться в Сен-Жан.
Я приготовилась и пошла просить места в нише. К о. Кристофу Д’Алоизио, который тогда был одновременно и инспектором, распределяющим рабочие места, и ректором Сен-Жан (наверное, совпадение). Выложила ему свои дипломы, и куррикулюм-виту, и церковные награды по линии просвещения, икону своих кистей принесла даже.
- Ой, да как же нам нужны такие кадры! Мы тут совсем извелись как рыба об лед без таких кадров! С какой возрастной группой вы предпочитаете работать? Какой нагрузкой вас можно нагрузить? А готовы брать часы не только в брюссельских школах? И да, у нас есть такая традиция - все наши преподы учатся в Сен-Жан, это не больно, это обычай у нас такой... - и глазами проверяет, дрогну ли я.
- Да что уж там. Да, мне уже говорили. Да, конечно.
- Ну и чудненько! Вот вам бланк заявы, вот анкета, за семестр можно сразу заплатить... по крайней мере первый взнос 100 евро сразу, заполняйте заяву и приносите вместе с чеком, со следующей недели начинаем учиться!
Я стала не торопясь скдадывать в папочку бумаги. Свои.
Д’Алоизио спохватился: - Относительно найма на работу я на днях высылаю вам информацию!
Я сгребла в папочку бланк заявы. Завязала папочку. Пожала руку батюшке.
А в голове у меня стремительно проносилось: вот мне завтра сорок лет, и в кармане у меня два (прекрасных) диплома, а я вот подписываюсь на 4 (четыре, Карл!) года платных штудий. И ведь этот чел, в сущности, ещё отнюдь не сказал мне открытым текстом, что он меня допускает к заветной нише, к вот этому бейбиситтингу православному, к творческой и перспективной профессии.
И я остановилась в своем движении к дверям и таки спросила!
- Правильно ли я поняла, - спросила я, - что Вы меня своею властию инспектора берете на работу? Ведь ежу понятно, что только при условии допуска к госкормушке можно согласиться ходить на те курсы и доиться в пользу вашего кефирного заведения что мне действительно имеет смысл затевать всю эту антрепризу с обучением в Сен-Жан?
И в глаза ему посмотрела со значением. Д’Алоизио улыбнулся изящно и ответил - о, надо отдать ему должное, и ответил он тоже изящно.
- Преподаватель религии должен говорить на безупречном французском! - сказал он. - Что это такое - «имеет смысл»?! это же англицизм! Это же калька с английского оборота It makes sense! Фи! Стыдитесь! Чистота языка Расина и Корнеля - наше всё!
- И как же следовало выразить мою мысль на языке Расина и Ко? - спросила я с покорностию, но и с любопытством, поскольку эту самую кальку я слышала вокруг себя постоянно.
- На хорошем французском это будет звучать «il est intéressant»! - воскликнул пэр Кристоф, и, эх! я устыдилась! и действительно припомнила, как удивлялась я в свое время на курсах, узнав, что французский интерес - это в первую очередь интерес шкурный и коммерческий, а не наш русский бескорыстный.
- Точно, благодарю, мон пэр, - и я (вот ведь настырная какая, ужос) повторила исходный вопрос, задав его на языке Расина и Ко.
Но Д’Алоизио был уже неуязвим и недосягаем. - Да разумеется! - воскликнул он. - Для христианина изучать богословие - что может быть интереснее? Я заметил в вас богословскую жилку! Вам непременно будет феерически интересно у нас учиться!
Вот тут-то бы мне и вытряхнуть демагогу на стол заяву и нумер счета - и выйти вон.
Но ведь он только что так по-деловому расспрашивал, как будем составлять расписание, так широко улыбался! И так любезно озаботился чистотой моего французского!
Дома я все рассказала о. Медведю. И он одним движением пальца перевел 100 евро на счет Сен-Жан. Подожди, - говорила я, - гарантий никаких, времени до подачи заявы ещё неделя, что-то у меня скребет кошкой в предчувствиях, давай погодим! - но он меня пристыдил, какие тебе ещё нужны гарантии, это Европа, детка, разве можно было так в лоб настаивать, твое дело наверняка в шляпе, ты что, не знаешь, какие красавы у них там преподают это школьное православие, считай себя уже на кафедре - и я свернула свою бдительность.
И зря. Потому что уже назавтра Д’Алоизио прислал короткий и понятный мэйл - он-де представил мою кандидатуру правящему архиерею, и тот благословил меня получить образование в Сен-Жан и ЗАТЕМ выставить свою кандидатуру на получение места школьного препода праврелигии.
Европа рухнула. Медведь, разумеется, тут же написал Д’Алоизио - произошло, мол, явное недоразумение, верните деньги, чтобы поведение ваше не выглядело сознательным кидаловом, а заведение ваше лохотроном. Т.е., конечно, это всё было в парламентских выражениях выражено, Европа же.
Ответа не было. Никогда. Никакого.
Вскоре мы с ним случайно встретились на какой-то тусовке, он не успел спрятаться, и мы его спросили, как там деньги? Как там присвоенная сумма, думает возвращаться? Ах да, конечно, вот он вернется с тусовки и вернет, непременно, он хотел но забыл, вот теперь не забудет нет не забудет, и всё это на безупречном языке Расина и, короче, опять ушел.
Теперь-то уж поздно, теперь-то уж и пэра Кристофа с той должности тово, а затем и в служении запретили, да и самый Сен-Жан, несмотря на всю интересность свою, тоже сдох, а с этого года и часы на религию в государственных школах сократили вдвое.
Но пусть хоть мемуар будет.