вместо комментариев (продолжение про несвятых)
Многие рассказы из книги меня сильно поразили, но комментировать их нет сил.
И я подумала - а лучше я этим байкам концовки другие приделаю. Это же патериковые рассказы, так? Сталбыть, отчасти фольклор. Фольклор пишется всенародно. Поэтому вот нам три рассказа с новыми концовками. Концовки - болдом.
№1
Как-то поздней осенью
я неделю проболел и, придя на всенощную в алтарь, увидел на столике, где обычно располагались книги и личные предметы отца наместника, новую для меня и очень красивую вещь - старинный, в золоте малахитовый подсвечник с толстой восковой свечой. Печоры - это русский Север, осенью здесь быстро смеркается. По этому наместник и принес подсвечник в алтарь - для чтения по книге положенных на всенощной молитв. Но для моих молодых глаз в алтаре было достаточно светло, и поэтому я сообразил обо всем этом слишком поздно.
В положенное время я, как обычно, взял Служебник и раскрыл его перед отцом наместником. Но он сказал мне:
- Возьми свечу.
Я послушно положил книгу и взял подсвечник, ожидая дальнейших указаний.
- Ну и что? - хмуро спросил наместник, досадуя на мою недогадливость.
- А что мне с ним делать? - наивно поинтересовался я.
Отец наместник еще больше расстроился.
- Что-что… Вышвырни его на улицу!
До сих пор помню, как это восхитило меня тогда. Мгновенно вспомнились древние подвижники, которые по приказанию игумена за послушание годами поливали сухие палки, бросались в море, шли по воде, выбрасывали в пропасть найденные на дороге слитки золота…
Я представил, как выбегу сейчас из храма и изо всех сил запущу этим драгоценным, но, конечно же, бренным, с точки зрения вечности, подсвечником о каменную паперть! И малахит зелеными брызгами разлетится в воздухе… Я так стремительно рванулся к двери, что наместник еле успел ухватить меня за подрясник.
- Ты что, сумасшедший? - испуганно спросил он, поспешно отбирая у меня антикварную вещь.
- Но вы же сами сказали! - удивился я. Наместник оглядел меня действительно как душевнобольного и произнес:
- Чинно из алтаря исходить подобает! - И, поставив подсвечник обратно на столик, кивнул мне: - Давай, чадо, всё сызнова, и на этот раз без спеху, достойно гряди и соверши повеленное.
Я церемонно взял подсвечник, вышел из алтаря с крестным знамением и поклоном, плавно прошествовал до дверей, на паперти встал на середине и выдержал эффектную паузу. На меня обратили внимание, проходившие по своим делам монахи и миряне замедлили шаг и повернули ко мне головы. И только тогда я размахнулся - и серебряная молния рассекла вечерний воздух, и малахитовый фейерверк взметнулся вверх и опал, знаменуя прорыв от бренности нашей земной юдоли - к высотам духа.
№2
Как-то летом я дежурил на Успенской площади. Наместник в этот час, как обычно, вышел из своего дома, чтобы обойти монастырь. И тут к нему приблизился какой-то незнакомый мне крепкий хлопец. Я услышал, что он просит принять его в обитель.
- А ты послушания исполнять готов? - строго спросил наместник.
- А как же, батюшка, любое!
- Неужели любое? - поинтересовался наместник.
- Так точно! Любое! - с жаром отрапортовал хлопец.
В это время через Успенскую площадь ковылял старенький монах отец М.
- Ну, если ты и правда готов на любое послушание, то подойди к этому деду и поддай ему так, чтобы он улетел подальше! - велел наместник.
Вмиг хлопец подлетел к старому монаху и отвесил ему такого пинка, что старик рыбкой улетел на несколько шагов. Но тут же неожиданно резво вскочил и бросился хлопцу в ноги.
- Прости меня, грешного, сынок! Прости! - чуть не плакал монах, видимо, помыслив, что невесть чем разгневал молодого человека.
- Да подожди ты! - отмахнулся от него хлопец. И снова предстал пред наместником, с готовностью ожидая дальнейших приказаний.
Отец наместник с искренним изумлением оглядел хлопца с ног до головы.
- Н-да… - протянул он. - Ну ты, брат, и дурак! С этими словами наместник достал из кармана двадцать пять рублей:
- Вот тебе на билет. И поезжай-ка ты домой.
Крепкий хлопец без всякого изумления сунул деньги в карман и оглядел отца наместника с ног до головы.
- Я понял, отче, - сказал он очень серьезно и строго. И уже было повернулся уходить, но вдруг шагнул обратно и тихо спросил: - Тебя ведь тоже теперь отсюда попрут, да? Слушай, пойдем попросим прощения у деда, скажем, вели себя как свиньи, мож, не выгонят тогда? - и, испуганно следя за выражением лица наместника, добавил: - Если попрут, то четвертную возьми назад, слышь? Я-то домой поеду, а тебе теперь и вовсе некуда деться! - и, всунув в руку наместника мятые купюры, быстро зашагал прочь.
№3
Как-то Псковскую область посетила сановная и очень влиятельная дама - министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие, и не только деятели культуры. Как водится, ей устроили посещение Псково-Печерского монастыря. Но отец Алипий, зная о ее деятельности от своих друзей-художников и о патологической ненависти министерши к Церкви, даже не вышел ее встречать - экскурсию провел отец Нафанаил.
Высокая делегация уже направлялась к выходу, когда Фурцева увидела наместника, стоявшего на балконе и беседовавшего с собравшимися внизу людьми. Дама решила проучить этого, дерзнувшего не выйти ей навстречу монаха. А заодно - и преподать областному руководству наглядный урок, как следует решительно проводить в дело политику партии и правительства в области противодействия религиозному дурману. Подойдя поближе, она, перебивая всех, крикнула:
- Иван Михайлович! А можно задать вам вопрос?
Отец Алипий досадливо посмотрел на нее, но все же ответил:
- Ну что ж, спрашивайте.
- Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?
Отец Алипий был весьма терпелив. Но когда при нем начинали оскорблять монахов, он никогда не оставлял этого без ответа.
- Почему я здесь? - переспросил отец Алипий. И взглянул на сановную гостью так, как когда-то всматривался в прицел орудия гвардии рядовой артиллерист Иван Воронов. - Хорошо, я расскажу… Вы слышали, что я на войне был?
- Ну, положим, слышала.
- Слышали, что я до Берлина дошел? - снова спросил отец наместник.
- И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну…
- Так вот, - неспешно продолжал отец наместник. - Дело в том, что мне под Берлином… оторвало… (здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.
Екатерина Алексеевна Фурцева взглянула на сановного инока так, как когда-то всматривалась в мелькание ремизок ткацкого станка молодая текстильщица Катя.
- Вот как... - сказала она с легкой грустью. - Извините меня, отче, я и предположить не могла ничего подобного. Я ведь знаю, что издревле непременным условием монашеского пострига являлась сохранность мужественности кандидата во иноки. Не только половых органов, но и потенции. Нарушилась, значит, в Русской Церкви и эта традиция... - вздохнула министр культуры и, отдав легкий поклон монахам, неторопливо пошла к монастырским воротам. Села в автомобиль и уехала.
А в Лавре и вокруг нея, с того самого дня и до сей поры, не утихают споры и пересуды о том, как оно было-то на самом деле. Оторвало или все же не оторвало.
(я понимаю, что и другие концовки могут быть.
Фольклор ведь.
В нем должно откристаллизовываться лучшее и важнейшее.
Если у кого будут идеи ещё более душеспасительных концовок, можно складывать их сюда).
И я подумала - а лучше я этим байкам концовки другие приделаю. Это же патериковые рассказы, так? Сталбыть, отчасти фольклор. Фольклор пишется всенародно. Поэтому вот нам три рассказа с новыми концовками. Концовки - болдом.
№1
Как-то поздней осенью
я неделю проболел и, придя на всенощную в алтарь, увидел на столике, где обычно располагались книги и личные предметы отца наместника, новую для меня и очень красивую вещь - старинный, в золоте малахитовый подсвечник с толстой восковой свечой. Печоры - это русский Север, осенью здесь быстро смеркается. По этому наместник и принес подсвечник в алтарь - для чтения по книге положенных на всенощной молитв. Но для моих молодых глаз в алтаре было достаточно светло, и поэтому я сообразил обо всем этом слишком поздно.
В положенное время я, как обычно, взял Служебник и раскрыл его перед отцом наместником. Но он сказал мне:
- Возьми свечу.
Я послушно положил книгу и взял подсвечник, ожидая дальнейших указаний.
- Ну и что? - хмуро спросил наместник, досадуя на мою недогадливость.
- А что мне с ним делать? - наивно поинтересовался я.
Отец наместник еще больше расстроился.
- Что-что… Вышвырни его на улицу!
До сих пор помню, как это восхитило меня тогда. Мгновенно вспомнились древние подвижники, которые по приказанию игумена за послушание годами поливали сухие палки, бросались в море, шли по воде, выбрасывали в пропасть найденные на дороге слитки золота…
Я представил, как выбегу сейчас из храма и изо всех сил запущу этим драгоценным, но, конечно же, бренным, с точки зрения вечности, подсвечником о каменную паперть! И малахит зелеными брызгами разлетится в воздухе… Я так стремительно рванулся к двери, что наместник еле успел ухватить меня за подрясник.
- Ты что, сумасшедший? - испуганно спросил он, поспешно отбирая у меня антикварную вещь.
- Но вы же сами сказали! - удивился я. Наместник оглядел меня действительно как душевнобольного и произнес:
- Чинно из алтаря исходить подобает! - И, поставив подсвечник обратно на столик, кивнул мне: - Давай, чадо, всё сызнова, и на этот раз без спеху, достойно гряди и соверши повеленное.
Я церемонно взял подсвечник, вышел из алтаря с крестным знамением и поклоном, плавно прошествовал до дверей, на паперти встал на середине и выдержал эффектную паузу. На меня обратили внимание, проходившие по своим делам монахи и миряне замедлили шаг и повернули ко мне головы. И только тогда я размахнулся - и серебряная молния рассекла вечерний воздух, и малахитовый фейерверк взметнулся вверх и опал, знаменуя прорыв от бренности нашей земной юдоли - к высотам духа.
№2
Как-то летом я дежурил на Успенской площади. Наместник в этот час, как обычно, вышел из своего дома, чтобы обойти монастырь. И тут к нему приблизился какой-то незнакомый мне крепкий хлопец. Я услышал, что он просит принять его в обитель.
- А ты послушания исполнять готов? - строго спросил наместник.
- А как же, батюшка, любое!
- Неужели любое? - поинтересовался наместник.
- Так точно! Любое! - с жаром отрапортовал хлопец.
В это время через Успенскую площадь ковылял старенький монах отец М.
- Ну, если ты и правда готов на любое послушание, то подойди к этому деду и поддай ему так, чтобы он улетел подальше! - велел наместник.
Вмиг хлопец подлетел к старому монаху и отвесил ему такого пинка, что старик рыбкой улетел на несколько шагов. Но тут же неожиданно резво вскочил и бросился хлопцу в ноги.
- Прости меня, грешного, сынок! Прости! - чуть не плакал монах, видимо, помыслив, что невесть чем разгневал молодого человека.
- Да подожди ты! - отмахнулся от него хлопец. И снова предстал пред наместником, с готовностью ожидая дальнейших приказаний.
Отец наместник с искренним изумлением оглядел хлопца с ног до головы.
- Н-да… - протянул он. - Ну ты, брат, и дурак! С этими словами наместник достал из кармана двадцать пять рублей:
- Вот тебе на билет. И поезжай-ка ты домой.
Крепкий хлопец без всякого изумления сунул деньги в карман и оглядел отца наместника с ног до головы.
- Я понял, отче, - сказал он очень серьезно и строго. И уже было повернулся уходить, но вдруг шагнул обратно и тихо спросил: - Тебя ведь тоже теперь отсюда попрут, да? Слушай, пойдем попросим прощения у деда, скажем, вели себя как свиньи, мож, не выгонят тогда? - и, испуганно следя за выражением лица наместника, добавил: - Если попрут, то четвертную возьми назад, слышь? Я-то домой поеду, а тебе теперь и вовсе некуда деться! - и, всунув в руку наместника мятые купюры, быстро зашагал прочь.
№3
Как-то Псковскую область посетила сановная и очень влиятельная дама - министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие, и не только деятели культуры. Как водится, ей устроили посещение Псково-Печерского монастыря. Но отец Алипий, зная о ее деятельности от своих друзей-художников и о патологической ненависти министерши к Церкви, даже не вышел ее встречать - экскурсию провел отец Нафанаил.
Высокая делегация уже направлялась к выходу, когда Фурцева увидела наместника, стоявшего на балконе и беседовавшего с собравшимися внизу людьми. Дама решила проучить этого, дерзнувшего не выйти ей навстречу монаха. А заодно - и преподать областному руководству наглядный урок, как следует решительно проводить в дело политику партии и правительства в области противодействия религиозному дурману. Подойдя поближе, она, перебивая всех, крикнула:
- Иван Михайлович! А можно задать вам вопрос?
Отец Алипий досадливо посмотрел на нее, но все же ответил:
- Ну что ж, спрашивайте.
- Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?
Отец Алипий был весьма терпелив. Но когда при нем начинали оскорблять монахов, он никогда не оставлял этого без ответа.
- Почему я здесь? - переспросил отец Алипий. И взглянул на сановную гостью так, как когда-то всматривался в прицел орудия гвардии рядовой артиллерист Иван Воронов. - Хорошо, я расскажу… Вы слышали, что я на войне был?
- Ну, положим, слышала.
- Слышали, что я до Берлина дошел? - снова спросил отец наместник.
- И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну…
- Так вот, - неспешно продолжал отец наместник. - Дело в том, что мне под Берлином… оторвало… (здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.
Екатерина Алексеевна Фурцева взглянула на сановного инока так, как когда-то всматривалась в мелькание ремизок ткацкого станка молодая текстильщица Катя.
- Вот как... - сказала она с легкой грустью. - Извините меня, отче, я и предположить не могла ничего подобного. Я ведь знаю, что издревле непременным условием монашеского пострига являлась сохранность мужественности кандидата во иноки. Не только половых органов, но и потенции. Нарушилась, значит, в Русской Церкви и эта традиция... - вздохнула министр культуры и, отдав легкий поклон монахам, неторопливо пошла к монастырским воротам. Села в автомобиль и уехала.
А в Лавре и вокруг нея, с того самого дня и до сей поры, не утихают споры и пересуды о том, как оно было-то на самом деле. Оторвало или все же не оторвало.
(я понимаю, что и другие концовки могут быть.
Фольклор ведь.
В нем должно откристаллизовываться лучшее и важнейшее.
Если у кого будут идеи ещё более душеспасительных концовок, можно складывать их сюда).