если помазанник, то чем?
И ещё раз про детского Катаева -
«- Папа… - сказал он вдруг, не отводя глаз от окна, - папа, а кто царь?
- То есть как это - кто царь?
- Ну - кто?
- Гм… Человек.
- Да нет же… Я сам знаю, что человек. Какой ты! Не человек, а кто? Понимаешь, кто?
- Не понимаю, что ты хочешь.
- Я тебя спрашиваю: кто?
- Вот, ей-богу… Кто да кто… Ну, если хочешь, помазанник.
- Чем помазанник?
- Что-о?
Отец строго посмотрел на сына.
- Ну - как: если помазанник, то чем? Понимаешь - чем?
- Не ерунди!
И отец сердито отвернулся.»
Когда я впервые прочла этот эпизод - как раз будучи в возрасте героя повести - то прочла я его совершенно однозначно. Мальчик ненароком поколебал скрепы, а папенька охранительно на сына рассердился. Мальчик спросил про запретное, а папенька его строго оборвал - нефиг, мол, спрашивать. Запретное - потому что скрепы давно прогнили, а охранители стараются это скрыть. Павлик вдруг обнаруживает, что его отец, человек безупречно порядочный, стоит на страже какой-то непонятной даже для него самого хренотени и не допускает родного сына до разъяснения этой (ясное дело, бутафорской и проеденной молью) совы. Помазанник, ясен пень, помазан чем-то нехорошим, и про это не то что говорить, но даже и думать нельзя.
И всё это наилучшим образом ложится в сюжет, который состоит в постепенном вовлечении героя, а потом и всей его семьи, в диссидентскую и революционную деятельность.
И уже много лет спустя я вдруг удивилась - почему папа строго смотрел, почему сердито отворачивался, почему оставил без ответа этот простой вопрос, будто Павлик спрашивал его про что делает при Дворе Распутин или почему буржуи норот оголодили. Почему не ответил, чем и почему помазанник? Он ведь не мог этого не знать, он, преподаватель словесности и попович по происхождению, просто не мог не знать таких простых вещей. И Катаев не мог не знать, что его персонаж был вполне способен ответить.
Почему же, спрашивается, он написал то, что написал?
«- Папа… - сказал он вдруг, не отводя глаз от окна, - папа, а кто царь?
- То есть как это - кто царь?
- Ну - кто?
- Гм… Человек.
- Да нет же… Я сам знаю, что человек. Какой ты! Не человек, а кто? Понимаешь, кто?
- Не понимаю, что ты хочешь.
- Я тебя спрашиваю: кто?
- Вот, ей-богу… Кто да кто… Ну, если хочешь, помазанник.
- Чем помазанник?
- Что-о?
Отец строго посмотрел на сына.
- Ну - как: если помазанник, то чем? Понимаешь - чем?
- Не ерунди!
И отец сердито отвернулся.»
Когда я впервые прочла этот эпизод - как раз будучи в возрасте героя повести - то прочла я его совершенно однозначно. Мальчик ненароком поколебал скрепы, а папенька охранительно на сына рассердился. Мальчик спросил про запретное, а папенька его строго оборвал - нефиг, мол, спрашивать. Запретное - потому что скрепы давно прогнили, а охранители стараются это скрыть. Павлик вдруг обнаруживает, что его отец, человек безупречно порядочный, стоит на страже какой-то непонятной даже для него самого хренотени и не допускает родного сына до разъяснения этой (ясное дело, бутафорской и проеденной молью) совы. Помазанник, ясен пень, помазан чем-то нехорошим, и про это не то что говорить, но даже и думать нельзя.
И всё это наилучшим образом ложится в сюжет, который состоит в постепенном вовлечении героя, а потом и всей его семьи, в диссидентскую и революционную деятельность.
И уже много лет спустя я вдруг удивилась - почему папа строго смотрел, почему сердито отворачивался, почему оставил без ответа этот простой вопрос, будто Павлик спрашивал его про что делает при Дворе Распутин или почему буржуи норот оголодили. Почему не ответил, чем и почему помазанник? Он ведь не мог этого не знать, он, преподаватель словесности и попович по происхождению, просто не мог не знать таких простых вещей. И Катаев не мог не знать, что его персонаж был вполне способен ответить.
Почему же, спрашивается, он написал то, что написал?