привет из 60-х
А ещё к началу ВП многие чистят свои духовные библиотеки, раздавая что друзьям, что - желающим прохожим, а что и сразу определяя в жолтый мешок к макулатурномусорному дню.
Вот и для меня на известной явочной квартире отложили килограм пятнадцать «про иконы». Я сгребла себе в тележку сколько-то расхожих альбомов 80-х годов издания, для раздать учащимся, и на дне ящика открылся нетонкий слой никогда мною прежде не виданного толстого православного журнала. Практически девственные тетрадки на скрепках, изданные тем способом, который я ещё застала, но уже забыла, как называется, ротатор? Или вообще мимеограф, как у револьцьонеров? - это когда на обычной пишмашинке печатают-пробивают провощённую бумагу, а потом сквозь нея, бумагу эту пробитую, протирают валиком чернила, и получается отменно гнусная кляксоватая текстура, вся как бы в мушином засиде, по ритму и удобочитаемости относящаяся к обычной машинописи так, как эта обычная машинопись относится к ручному набору XVIII - начала XIX в.
Шестидесятые, совсем свеженький Леонид Успенский триумфально свирепствует во франкофонной зоне.
И вот эти тогдашние православные деятели кропали - о модной святойиконе - статью за статьёй и тискали каким-то тиражом (не знаю, сколько даёт ротатор, сотню? две?) , с совершенно серьёзными щами тискали свой бред десятками страниц жирной мушиной судреси без единой картинки, - и как-то же распространяли, кто-то подписывался, а мож, даже и читал.
Я хотела было взять из слежавшейся кучи один номерочек в копилку исторических гнусноценностей. Всё-таки история же. Хотя и так прочно забытая, что даже я (а уж я ли не была любопытною франкофонно-православно-архивной крысою!) нигде и никогда прежде не встречалась с этим продуктом. Но повертела и таки кинула обратно. В жолтый мешок.
И даже не скажу вам, как звалсо этот толстый православный журнал, полностью посвящённый парижскому богословию иконы. Мне приятно лелеять надежду, что, возможно, этот ящик был последним уцелевшим следом той антрепризы.
Вот и для меня на известной явочной квартире отложили килограм пятнадцать «про иконы». Я сгребла себе в тележку сколько-то расхожих альбомов 80-х годов издания, для раздать учащимся, и на дне ящика открылся нетонкий слой никогда мною прежде не виданного толстого православного журнала. Практически девственные тетрадки на скрепках, изданные тем способом, который я ещё застала, но уже забыла, как называется, ротатор? Или вообще мимеограф, как у револьцьонеров? - это когда на обычной пишмашинке печатают-пробивают провощённую бумагу, а потом сквозь нея, бумагу эту пробитую, протирают валиком чернила, и получается отменно гнусная кляксоватая текстура, вся как бы в мушином засиде, по ритму и удобочитаемости относящаяся к обычной машинописи так, как эта обычная машинопись относится к ручному набору XVIII - начала XIX в.
Шестидесятые, совсем свеженький Леонид Успенский триумфально свирепствует во франкофонной зоне.
И вот эти тогдашние православные деятели кропали - о модной святойиконе - статью за статьёй и тискали каким-то тиражом (не знаю, сколько даёт ротатор, сотню? две?) , с совершенно серьёзными щами тискали свой бред десятками страниц жирной мушиной судреси без единой картинки, - и как-то же распространяли, кто-то подписывался, а мож, даже и читал.
Я хотела было взять из слежавшейся кучи один номерочек в копилку исторических гнусноценностей. Всё-таки история же. Хотя и так прочно забытая, что даже я (а уж я ли не была любопытною франкофонно-православно-архивной крысою!) нигде и никогда прежде не встречалась с этим продуктом. Но повертела и таки кинула обратно. В жолтый мешок.
И даже не скажу вам, как звалсо этот толстый православный журнал, полностью посвящённый парижскому богословию иконы. Мне приятно лелеять надежду, что, возможно, этот ящик был последним уцелевшим следом той антрепризы.