16032023
Иногда покупаю те книжки, о которых все говорят и пишут. Покупаю и не читаю, потому что чаще важнее прочитать что-то другое. Вот лишь сейчас дошла до «Колец Сатурна» Зебальда и чуть не бросила после первой главы, т. к. по личным причинам, озвучивать которые у меня нет желания, расплакалась. При этом я читала и думала, что давно уже не получала такого удовольствия от книги. Наверное, до этого - лишь от «Пиранези» Сюзанны Кларк. Чтобы удовольствие было чистое, беспримесное и полное. И удовольствие, и печаль.
Конечно, я вернулась, продолжила читать, причём в тот же вечер, и поняла, что с «Пиранези» мне показалось. А вот на прочитанное до этого «Путешествие трёх королевичей Серендипских» в переводе Романа Шмаракова книжка легла, как сон, и после простодушного и в чём-то примитивного повествования я вместе с героем Зебальда попала в иную местность.
Дмитрий Бавильский писал, что читать «Кольца Сатурна «крайне комфортно», что бесшовный переход «от одной истории к другой имеет какое-то умиротворяющее воздействие». Но мне эта книга показалась очень тревожной. В иные моменты хотелось всё бросить и куда-то бежать. На кухню - за чаем. Потискать спящую собаку. Посновать по дому без цели. Что угодно, лишь бы унять острую тревожность. Потому что Зебальд если не рассказывает об ощущении близкой катастрофы, то описывает уже случившуюся, как с Данвичем, например.
Данвич, это отдельный разговор. Впрочем, Зебальд тоже много внимания уделяет разного рода совпадениям, более того, часть текста держится только на них, как сон на символах, в утренней рассеянности ещё требующих объяснений, но прекрасно угасающих и без них.
Так вот, Данвич. В «Кольцах Сатурна» его почти пожрало море, заставляя людей век за веком отступать вглубь суши - на запад. И этот ужас неизмеримо больше, чем у Лавкрафта, потому что всё вполне реально. Совпадение же состоит в том, что я как раз не могу дождаться «азбучного» издания «Ужаса Данвича» с иллюстрациями Баранже, но жду - с внутренним трепетом собирателя личной, трудно объяснимой библиотеки, с нетерпением несостоявшегося геймера, любящего красивую игровую картинку, с тревогой придирчивого покупателя. «Азбука», чего я не знала, успела (в момент моего беспамятства, не иначе) выпустить расширенное издание «Зова Ктулху» с иллюстрациями того же Баранже (это уже не о совпадении, а о придирчивости и совершенно детском ощущении обмана), и вот у меня - ни того, ни другого, и «ужас Данвича» успел приобрести иное значение.
Но если вернуться к совпадениям, то следует рассказать и про Вологду, точнее, с неё и надо было начинать. Момент, когда в тексте Зебальда я увидела слово «Вологда» был для меня ошеломительным. Словно тревожный сон проник в реальность, и я вдруг поняла, что во рту у меня песок, носки сырые, руки грязные, и воды, тёплой, невкусной, осталось - на глоток. Похожее ощущение было от чтения книги Фриды Нильсон «Тонкий меч» про путешествие мальчика в загробный мир за душой матери. Книга детская, но страдала я от неё, как от взрослой. И как от дурного, продолжительного сна.
Дальше должна быть цитата, потому что совпадение не в том, что я живу в Вологде, не в привязке к месту, а в моих ощущениях от жизни в Вологде в эту (к счастью, стремительно уходящую) зиму: «Вологда, пишет Аполлон Коженёвский своему кузену летом 1863 года, - это сплошная трясина, все улицы и дороги вымощены брёвнами. Дома и даже палаты провинциального дворянства, сколоченные из досок и пёстро раскрашенные, стоят на сваях посреди болота. Всё вокруг проваливается, гниёт и разлагается. Здесь только два сезона: зима белая и зима зелёная. Девять месяцев сюда поступает ледяной воздух северного моря. Термометр опускается непредставимо низко. Ты окружён бесконечным мраком. Во время зелёной зимы идут непрерывные дожди. Сквозь двери домов просачивается слякоть. Это трупное окоченение переходит в чудовищный маразм. Белой зимой всё мёртво, зелёной зимой всё умирает».
Аполлон Коженёвский, отец писателя Джозефа Конрада, был сослан в Вологду. Не знаю, была ли сослана его жена, но поехали с ним и она, и сын.
В одном из зимних писем к И. я жаловалась на отсутствие в городе солнца. Иногда это не просто удручает, а лишает желания жить. Этой зимой особенно. В какой-то момент я так устала от темноты, что решила открыть Гисметео и Яндекс.Погоду и посмотреть, что там вообще с солнцем за прошлые годы. Средние показатели. По этим средним показателям выходило, что солнца нет почти девять месяцев. Конечно, переменная облачность не была обозначена, вместо неё были просто тучи. Меня это привело в величайшее уныние. На пике я чуть не уволилась с работы, чтобы если не уехать отсюда с концами, то хотя бы спрятаться дома до лета.
Этой зимой Вологда не просто тёмная, она ещё и запредельно грязная. Столько песка не найти и в песчаном карьере, сколько было отсыпано щедрой рукой тех, кто следит за чистотой на улицах. Впрочем, песок не мешал жителям ломаться. С моей работы три человека ушли на больничный с переломами, а коллектив - небольшой.
Но, пожалуй, лучше вернуться к Зебальду и закончить. Его книга не похожа на воздушного, просторного «Пиранези» Кларк, но похожа на Пруста, и это тоже хорошо. Возможно, именно этой весной и надо было прочитать «Кольца Сатурна», а не пять лет назад, когда это было ещё актуально и обсуждаемо.
Конечно, я вернулась, продолжила читать, причём в тот же вечер, и поняла, что с «Пиранези» мне показалось. А вот на прочитанное до этого «Путешествие трёх королевичей Серендипских» в переводе Романа Шмаракова книжка легла, как сон, и после простодушного и в чём-то примитивного повествования я вместе с героем Зебальда попала в иную местность.
Дмитрий Бавильский писал, что читать «Кольца Сатурна «крайне комфортно», что бесшовный переход «от одной истории к другой имеет какое-то умиротворяющее воздействие». Но мне эта книга показалась очень тревожной. В иные моменты хотелось всё бросить и куда-то бежать. На кухню - за чаем. Потискать спящую собаку. Посновать по дому без цели. Что угодно, лишь бы унять острую тревожность. Потому что Зебальд если не рассказывает об ощущении близкой катастрофы, то описывает уже случившуюся, как с Данвичем, например.
Данвич, это отдельный разговор. Впрочем, Зебальд тоже много внимания уделяет разного рода совпадениям, более того, часть текста держится только на них, как сон на символах, в утренней рассеянности ещё требующих объяснений, но прекрасно угасающих и без них.
Так вот, Данвич. В «Кольцах Сатурна» его почти пожрало море, заставляя людей век за веком отступать вглубь суши - на запад. И этот ужас неизмеримо больше, чем у Лавкрафта, потому что всё вполне реально. Совпадение же состоит в том, что я как раз не могу дождаться «азбучного» издания «Ужаса Данвича» с иллюстрациями Баранже, но жду - с внутренним трепетом собирателя личной, трудно объяснимой библиотеки, с нетерпением несостоявшегося геймера, любящего красивую игровую картинку, с тревогой придирчивого покупателя. «Азбука», чего я не знала, успела (в момент моего беспамятства, не иначе) выпустить расширенное издание «Зова Ктулху» с иллюстрациями того же Баранже (это уже не о совпадении, а о придирчивости и совершенно детском ощущении обмана), и вот у меня - ни того, ни другого, и «ужас Данвича» успел приобрести иное значение.
Но если вернуться к совпадениям, то следует рассказать и про Вологду, точнее, с неё и надо было начинать. Момент, когда в тексте Зебальда я увидела слово «Вологда» был для меня ошеломительным. Словно тревожный сон проник в реальность, и я вдруг поняла, что во рту у меня песок, носки сырые, руки грязные, и воды, тёплой, невкусной, осталось - на глоток. Похожее ощущение было от чтения книги Фриды Нильсон «Тонкий меч» про путешествие мальчика в загробный мир за душой матери. Книга детская, но страдала я от неё, как от взрослой. И как от дурного, продолжительного сна.
Дальше должна быть цитата, потому что совпадение не в том, что я живу в Вологде, не в привязке к месту, а в моих ощущениях от жизни в Вологде в эту (к счастью, стремительно уходящую) зиму: «Вологда, пишет Аполлон Коженёвский своему кузену летом 1863 года, - это сплошная трясина, все улицы и дороги вымощены брёвнами. Дома и даже палаты провинциального дворянства, сколоченные из досок и пёстро раскрашенные, стоят на сваях посреди болота. Всё вокруг проваливается, гниёт и разлагается. Здесь только два сезона: зима белая и зима зелёная. Девять месяцев сюда поступает ледяной воздух северного моря. Термометр опускается непредставимо низко. Ты окружён бесконечным мраком. Во время зелёной зимы идут непрерывные дожди. Сквозь двери домов просачивается слякоть. Это трупное окоченение переходит в чудовищный маразм. Белой зимой всё мёртво, зелёной зимой всё умирает».
Аполлон Коженёвский, отец писателя Джозефа Конрада, был сослан в Вологду. Не знаю, была ли сослана его жена, но поехали с ним и она, и сын.
В одном из зимних писем к И. я жаловалась на отсутствие в городе солнца. Иногда это не просто удручает, а лишает желания жить. Этой зимой особенно. В какой-то момент я так устала от темноты, что решила открыть Гисметео и Яндекс.Погоду и посмотреть, что там вообще с солнцем за прошлые годы. Средние показатели. По этим средним показателям выходило, что солнца нет почти девять месяцев. Конечно, переменная облачность не была обозначена, вместо неё были просто тучи. Меня это привело в величайшее уныние. На пике я чуть не уволилась с работы, чтобы если не уехать отсюда с концами, то хотя бы спрятаться дома до лета.
Этой зимой Вологда не просто тёмная, она ещё и запредельно грязная. Столько песка не найти и в песчаном карьере, сколько было отсыпано щедрой рукой тех, кто следит за чистотой на улицах. Впрочем, песок не мешал жителям ломаться. С моей работы три человека ушли на больничный с переломами, а коллектив - небольшой.
Но, пожалуй, лучше вернуться к Зебальду и закончить. Его книга не похожа на воздушного, просторного «Пиранези» Кларк, но похожа на Пруста, и это тоже хорошо. Возможно, именно этой весной и надо было прочитать «Кольца Сатурна», а не пять лет назад, когда это было ещё актуально и обсуждаемо.