Интермедия поэтическая
Вполне живой, здоровый ровно в меру наличествующей депрессии автор имеет сказать, что давно здесь поэзии не уделял внимания и решил "исправиться" :).
Увы - с рождения и до сей поры я не изыскала способа нормального взаимодействия со здешним меняющимся круглый год световым днём и знаю лишь два способа страдатьнаслаждаться белыми ночами - или бессонница и плывущий непрестанный тахикардический бред кофеинового кайфа целый день, либо сон и полусонное депрессивное шевеление, похожее на анабиоз...
Посему стихи невесёлые.
Я впервые их прочитала в поздние школьные годы в журнале "Иностранная литература" - оттуда вылез и вторгся в мою голову Теодор Крамер.
Почему именно это - сложно сказать. То ли это было первым, что запомнилось до состояния "наизусть" сразу... То ли - сто лет искала повод, а не подворачивалось. То ли michletistka со своими пятничными историями про отравительниц (хотя это история совсем не про то). И вот - вынужденная неспособность своих слов подтолкнула. Это безотрадный мир - без хороших людей...
И ещё - у меня рука не поднимается резать стих и совать под кат. Это как от человека руки-ноги отпиливать. Так что - вот. Ужасайтесь. Прошу к столу.
Теодор Крамер
МАРТА ФЕРБЕР
Марту Фербер стали гнать с панели -
вышла, мол, в тираж, - и потому
нанялась она, чтоб быть при деле,
экономкой в местную тюрьму.
Заключенные топтались тупо
в камерах, и слышен этот звук
был внизу, на кухне, где для супа
Марта Фербер нарезала лук.
Марта Фербер вдоволь надышалась
смрада, что из всех отдушин тек,
смешивая тошноту и жалость,
дух опилок, пот немытых ног.
В глубину крысиного подвала
лазила с отравленным куском;
суп, что коменданту подавала,
скупо заправляла мышьяком.
Марта Фербер дождалась, что рвотой
комендант зашелся; разнесла
рашпили по камерам: работай,
распили решетку - все дела.
Первый же, еще не веря фарту,
оттолкнул ее, да наутек, -
все, сбегая, костерили Марту,
а последний сбил кухарку с ног.
Марта Фербер с пола встать пыталась;
воздух горек сделался и сух.
Вспыхнул свет, прихлынула усталость,
сквозняком ушел тюремный дух.
И на скатерть в ядовитой рвоте
лишь успела искоса взглянуть,
прежде, чем в своей почуять плоти
рашпиль, грубо распоровший грудь.
(Пер. Е. Витковского)
Увы - с рождения и до сей поры я не изыскала способа нормального взаимодействия со здешним меняющимся круглый год световым днём и знаю лишь два способа страдатьнаслаждаться белыми ночами - или бессонница и плывущий непрестанный тахикардический бред кофеинового кайфа целый день, либо сон и полусонное депрессивное шевеление, похожее на анабиоз...
Посему стихи невесёлые.
Я впервые их прочитала в поздние школьные годы в журнале "Иностранная литература" - оттуда вылез и вторгся в мою голову Теодор Крамер.
Почему именно это - сложно сказать. То ли это было первым, что запомнилось до состояния "наизусть" сразу... То ли - сто лет искала повод, а не подворачивалось. То ли michletistka со своими пятничными историями про отравительниц (хотя это история совсем не про то). И вот - вынужденная неспособность своих слов подтолкнула. Это безотрадный мир - без хороших людей...
И ещё - у меня рука не поднимается резать стих и совать под кат. Это как от человека руки-ноги отпиливать. Так что - вот. Ужасайтесь. Прошу к столу.
Теодор Крамер
МАРТА ФЕРБЕР
Марту Фербер стали гнать с панели -
вышла, мол, в тираж, - и потому
нанялась она, чтоб быть при деле,
экономкой в местную тюрьму.
Заключенные топтались тупо
в камерах, и слышен этот звук
был внизу, на кухне, где для супа
Марта Фербер нарезала лук.
Марта Фербер вдоволь надышалась
смрада, что из всех отдушин тек,
смешивая тошноту и жалость,
дух опилок, пот немытых ног.
В глубину крысиного подвала
лазила с отравленным куском;
суп, что коменданту подавала,
скупо заправляла мышьяком.
Марта Фербер дождалась, что рвотой
комендант зашелся; разнесла
рашпили по камерам: работай,
распили решетку - все дела.
Первый же, еще не веря фарту,
оттолкнул ее, да наутек, -
все, сбегая, костерили Марту,
а последний сбил кухарку с ног.
Марта Фербер с пола встать пыталась;
воздух горек сделался и сух.
Вспыхнул свет, прихлынула усталость,
сквозняком ушел тюремный дух.
И на скатерть в ядовитой рвоте
лишь успела искоса взглянуть,
прежде, чем в своей почуять плоти
рашпиль, грубо распоровший грудь.
(Пер. Е. Витковского)