ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ
Он появился в классе девятом, новый учитель руслита. Звали его как героя анекдотов, но с тем героем ничего общего не было. Крупный, рыхловатый, с птичьими чертами на круглом лице. Жидковатые волосы вольнодумной длины, как у разночинцев на картинах передвижников. Одет он был в модный в ту пору блейзер опасного песочного цвета, на нем были заметны малейшие пятнышки.
Литературу Василий Иванович знал и любил. С ним можно было разговаривать о Булгакове, о новинках - «Доме на набережной», «Путешествии дилетантов» или «Бессонице» Крона, романе, казавшемся тогда верхом элегантности и свободы. Недавнее мое разочарование: нудный соцреалистический текст, сторонящийся правды и демонстрирующий никому не нужную преданность коммунистической идеологии. Надо же, два профессора-биолога убегают с парижского съезда, чтобы погулять по ленинским местам, просто бред.
Ко мне ВИ относился неплохо, но насторожено, к моим одноклассникам - презрительно. Они его тоже не любили. А когда стало ясно - школьники они такие стоглазые сволочи - что у него разворачивается роман с «украинкой», то ненависть только возросла.
Учительница украинского языка и литературы была всеобщей любимицей. Она была красавицей - стройная ясноглазая блондинка в самом расцвете, просто эротическая греза пубертатных подростков. Но помимо того она была доброй и справедливой. Например, мои закидоны, вместо того, чтобы настучать мне по голове, она хвалила и называла «самостоятельным мышлением». В общем, девяти-десятиклассники почувствовали угрозу своему владению прекрасной «украинкой».
По русской литературе начали «проходить» «Тихий Дон». На уроке я сказал, мол, мне кажется странным, что двадцатилетний юноша написал такое глубокое и живое сочинение, а потом за полвека не создал ничего и близко напоминающее уровнем его дебютный роман.
Василий Иванович вызвал маму в школу. Маме было указано, что ее сын «высказывал левацкие взгляды на Шолохова». Дома мне велели не молоть языком где попало. Я смертельно обиделся на учителя. «Предатель! Подлец! Строил из себя!» - думал я. И больше до конца учебы, скорого, надо сказать, конца, не вел с ним разговоров о книгах.
Понадобилось примерно те же полвека, чтобы понять, что никакой Василий Иванович не подлец и не предатель. Что он выбрал самый мягкий и порядочный способ уберечь меня, лоботряса, от серьезных неприятностей. И сейчас издалека, может быть из рокового бесповоротного далека, шлю ему свою благодарность.
