ЛИТЕРАТУРА И ЖИЗНЬ
1.
Уже писал и не раз, что врачебная моя история в Израиле началась в урологии. Это ответвление вышло коротким и тупиковым: продолжения не последовало. Рвение тогда я проявлял небывалое, поскольку мною были постоянно недовольны. И казалось, что если я еще постараюсь, поднажму, то буду соответствовать высоким требованиям небольшого отделения далеко не первой в стране больницы. Ничем, кроме как идиотизмом то свое усердие сегодня объяснить не могу. В некоторой степени меня оправдывает только то, я очутился в точке пересечения множества новых векторов, каждый из которых оказалось непросто осознать и постичь. Страна, семья, язык, специальность. Все было внове. Но речь не о том.
Принимал я как-то одного дедушку для операции на простате. Простата - кормилица урологов. Она мешает жить пожившим мужчинам, многие из которых успели заработать денег. Заманчиво заниматься проблемами, сопровождающимися достатком.
Заполняю я тому пациенту историю болезни и с идиотским своим усердием записываю за ним историю его жизни - анамнез вите. А потом на вечернем обходе прилежно излагаю.
- В 1960 году рак кожи. Операция, обучение.
В 1966-ом рак легкого, удаление легкого.
1977 - рак крови, химиотерапия.
Первые трагические подробности мои коллеги слушали с вниманием и состраданием.
- 1986 - рак печени. Удалили долю печени. Рак желудка, резекция, облучение.
Врачи начинают откровенно скучать
- Рецидив рака крови. Пересадка костного мозга. Рак толстой кишки. Гемиколэктомия…
И тут все начинают корчиться от смеха.
- Повторный рак кожи, операция.
Выскакивают из палаты, чтобы досмеяться в коридоре.
Количество трагического преодолело некий критический барьер и стало своей противоположностью.
Я сохранил эту ситуацию. Но не во врачебной, а в литераторской папке своей памяти.
И вот недавно вспомнил о ней.
2.
Прочитал книгу рассказов одной известной писательницы.
В первом - героиня, милая и неприспособленная к жизни, делала аборт от ушедшего к другой мужа, негодяя и бездельника. Девушку, в которой без наркоза, не хватило денег на наркоз, ковырялись железом холодные руки было очень жалко.
Во втором - умирающая от рака героиня устраивает судьбу своих малолетних детей. На мужа, негодяя и бездельника, ясное дело, надежды никакой. Героиню было жалко, но как-то меньше, чем предыдущую. Может быть еще и потому, что коллизия сильно смахивала на первоклассный рассказ Петрушевской «Свой круг».
Еще в одном - несчастную, некрасивую, одинокую любительницу хороших книжек сбивает машина. Какой-то отсвет жалости, но очень вялый, еще коснулся моего сердца.
Мать со слепо-глухо-немым дитем-инвалидом было не жалко абсолютно. Стало ясно, что я черствая и бессердечная скотина.
Но когда у спортсменки, которую все детство третировала эгоистичная и эгоцентричная мать, находят редкое и роковое заболевание сердца, и она ездит по итальянским городкам, выбирая себе кладбище, возле которого собирается дожидаться своего часа, я стал подхихикивать.
На истории про непутевую сестру благополучного человека, приезжавшую к нему в заграничное благополучье, чтобы проститься перед смертью и заодно разнести это благополучье в прах, я и вспомнил историю про того урологического пациента.