КУРОРТНЫЙ РАССКАЗ
КУРОРТНЫЙ РАССКАЗ
В начале 70-х мы с мамой приехали в Миргород, это такой провинциальный курорт на Полтавщине. Какой был год? 75? 76? Сейчас пытаюсь свести даты, но ничего не выходит.
Расписание на автостанции выглядело как географический указатель к первым томам собрания сочинений Гоголя. Место было в ту пору абсолютно идиллическое, буколическое и элегическое. Считалось, что там бьют шибко полезные минеральные источники, растворявшие желчные камни. И вправду вода, даже водопроводная, была особого мягкого вкуса. Первые дни она казалась странной. А когда мы возвращались, я долго привыкал к обычной воде.
Бювет располагался в здании, не скрывавшем своего церковного происхождения. Неподалеку находился пруд, исполнявший обязанности Миргородской лужи. На середине пруда в плавучем домике жили лебеди. А на берегу - в клетке из рабицы - нутрии с длинными хвостами и двумя терракотового цвета резцами, которыми они ловко грызли горбушки, приносимые скучающими курортниками. Еду зверьки держали передними лапками, сжатыми в розовые кулачки. А еще у них были длинные голые хвосты. Это смешение человеческого и крысиного делало их отвратительными и притягательными одновременно.
Приезжали мы туда несколько раз, всегда втроем, но в тот год папа почему-то с нами поехать не смог, и мы были вдвоем с мамой.
Жизнь в Миргороде была полу-курортная полу-сельская. Сосновые звонкие леса, Хорол-речка, дороги в полях, между стенами кукурузы или дувалами пшеницы. Курортная часть состояла из летнего кинотеатра. Кроме него из очагов культуры был еще один, городской кинотеатр. Позже построили в курорте Дом культуры с носатой мозаикой великого земляка. Там уже фильмы перемежались несколько раз за приезд выездными спектаклями театров юга Украины.
Ели мы не вместе. У мамы была так называемая «курсовка», включающая кроме физиотерапии - кормежку. А мне выдавался рубль, и я шел в столовую, в кафе или даже в ресторан «готеля «Миргород». Была еще «чайная» в особнячке с террасой, но она была далеко. Меню в этих заведениях были весьма похожи, но в ресторане еду приносил официант. Рубля тогда хватало.
Каждый раз я быстро обрастал какой-то пацанской компанией, с которой ходил на речку, иногда - рыбачил в камышах, играл в волейбол и просто мотылялся по окрестностям.
В тот приезд помимо компании ровесников, у меня появились друзья иного рода.
Это была пара молодоженов из Москвы, Женя и Миша. Сдержанные, скромные люди. Они были молоды, но не юны. Лет по 25 точно. Миша, негромкий и неброский работал кажется инженером. Женя была поярче, и я уже понимал мужские взгляды, провожавшие мерное покачивание её округлых бедер. Зачем я был им нужен, не знаю и поныне. Они были вполне счастливы друг другом. Так казалось, во всяком случае. Но тем не менее мы немало времени проводили вместе, ходили на речку, катались на лодке, посещали единственный миргородский музей, посвященный Давиду Гурамишвили.
Грузинский классик имел в этих местах владения, дарованные Екатериной, провел здесь последние годы своей переменчивой жизни, старался ввести в обиход среди равнин Украины водяные мельницы, которых так много на бурных речках его горной родины. В музее - как мне помнится: голимый новодел, сейчас, наверно, уже пропитанный временем, винтажный, если уцелел - была даже модель одной такой мельницы. А классиком он стал только через сто лет после смерти, когда студент-грузин увидел рукопись книги его жизни - «Давитиани» у петербургского букиниста и смог прочитать название.
Мы ходили, разговаривали о разном, мне было интересно с ними. А им со мной? Не знаю. Но звали же, не отталкивали.
Ужинали мы в столовке на главной улице. Женя занимала стол, а мы с Мишей приносили подносы. Поджидая нас Женя в тот день просматривала газету. Когда мы сели, она сказала мужу:
- Битлы распались. Жалко. Симпатичные такие…
Так я узнал о существовании Битлз.
Отвлекусь еще раз. Именно в тот приезд я, маясь от скуки, выслушал рассказ пожилой киевской дамы, раздражавшей меня старомодными своими манерами. Она рассказывала маме, а я изнывая слонялся неподалеку, о киевском писателе, которого выгнали за границу, а перед этим устроили какой-то многочасовой унизительный обыск и не позволили взять с собой давние издания его романа, поскольку существовал запрет на вывоз старых книг. Бессмысленная в своей цепкости детская память сохранила и имя того писателя: Виктор Некрасов.
А еще в тот приезд кто-то говорил про талантливую девушку, певшую песню про арлекина.
Лето заканчивалось. Накануне отъезда мы решили обменяться адресами. Мой опыт жизненных впечатлений был еще небогат, я не знал, что это обычный отпускной ритуал, что никто никому писать не будет, а адреса - своего рода отпускной сувенир, вроде покрытой лаком ракушки, полосатого камешка из прибоя или набора открыток. Такие яркие, полные солнца, смеха, плеска, они жухнут, блекнут, теряют смысл сразу после отъезда.
- Записывайте, - сказал я. - Михаил Книжник…
- Я знаю, что я Михаил Книжник, - ответил Миша. - Говори свой адрес.
Оказалось, что все эти дни мы ни разу не упомянули наших фамилий. И еще оказалось, что весь этот месяц я продружил со своим полным тезкой.
Ошарашенные открытием мы втроем помчались разыскивать мою маму, просветлять общие корни. Кажется, так ничего и не высветлили.
Мы, конечно, не переписывались. И адрес я потерял. Никогда в жизни больше не пересекся ни с Мишей, ни с Женей. Просто в закоулке памяти остался этот курортный сувенир, похожий на двуцветный шар с окошком, прильнув глазом к которому можно увидеть себя полувековой давности со своим отчасти двойником и его женой.
Март 2019