КАК Я БЫЛ ЧИТАТЕЛЕМ
Недавно один пожилой человек, работник «Литературки» прежних, советских времен вспоминал, как Яков Козловский, оставшийся в памяти как переводчик Гамзатова, издав очередной сборник стихов, хлопотал о хвалебной рецензии. Книжки у него выходили нередко и редакционные люди, чтобы не повторяться, шли на хитрости, печатая рецензии под видом читательских писем.
В моей памяти выстрелила история, давно позабытая.
Дело было в начале 80-х. Читал я много, упоенно, стихи любил не только свои. Я и сейчас на память не жалуюсь, а тогда всасывал то, что мне нравилось с первого-второго прочтения. Иногда это умение запоминать преподносило странные сюрпризы. Так в тонкой книжке Всеволода Багрицкого, погибшего на фронте молодого поэта, я обнаружил стихотворение Мандельштама «Щегол». Можно предположить, что, записав в тетрадку «Щегла», юноша из осторожности не проставил имя репрессированного автора, а составители не узнали голос.
В журнале «Юность» я встретил стихотворение всеобщего ташкентского любимца Александра Файнберга, но напечатано оно было под именем и фотографией совсем другого человека, обладавшего менее одиозной фамилией.
Это было вдвойне обидно: ташкентского поэта столичные журналы не жаловали. К слову, меня тогда никакие журналы не жаловали, даже ташкентские.
Я и написал язвительную заметку, всклянь полную иронией и сарказмом. Написал и отправил в самую читаемую, самую литературную на свете газету.
Через некоторое время мою заметку напечатали. Но напечатали как-то странно. Была вроде бы статья. Сначала шел абзац про то, что плагиат еще встречается кое-где, порой. Потом после слов «мы получили письмо читателя М.Книжника из Ташкента» была целиком приведена моя заметка. А заключал всё абзац в духе синайских заповедей, что воровать не есть хорошо. Внизу стояла фамилия редакционного работника, которую, я честно скажу, не помню. Сейчас я бы посмеялся над таким беззастенчиво хитрожопым способом срубить несколько рублей гонорара. А тогда мне было обидно. Но я виду не поддавал, особенно, когда друзья потешались надо мной, мол всегда знали, что ты не писатель, а читатель. Меня и сейчас в этом нетрудно убедить.