1.
Цыганов любил Чехова.
2.
Трижды за свою жизнь он брал первый том полного собрания сочинений и писем и в течение года или двух читал том за томом, все до последнего письма, включая комментарии.
Второе и третье его погружение в Чехова раз происходили у меня на глазах, ведь мы дружили больше двадцати лет,
Во время второго погружения Александр Иосифович купил в ташкентском ЦУМе вороной бюстик Чехова. В советское время продавались такие маленькие скульптурные портреты лениных-марксов. Помню, как они безного толпились на полках. Из писателей там был Маяковский с разлетом прямого пробора, и Горький, у которого такой же разлет волос съехал под нос.
Цыганов купил Чехова и водрузил его на свой стол. Жили Цыгановы в просторной квартире в доме на Шевченко
(Тараса), таившем в себе последние сполохи конструктивизма.
Я любил бывать у них в гостях, дом дышал укладом, порядком. Курить с Цыгановым на заднем полукрыльце-полубалконе, слушать его истории, рассказывать самому было настоящим наслаждением. Слушатель в нем был не слабее рассказчика.
Была у Цыгановы «своя компания» - авторы, которых он часто перечитывал, цитировал, любил. Чехов в той компании был главным. За ним шли граф Сергей Юльевич Витте, Лесков, Моруа, сэр Честерфилд с его «Письмами к сыну», которые сын так и не удосужился прочитать, в последние годы перед отъездом к ним присоединился Довлатов.
Подвыпив, Александр Иосифович принимался декламировать Маяковского и Симонова из сборника «Друзья и враги». Лучше всего ему удавался «Разговор с товарищем Лениным».
Из сочетания любви, презрения, иронии возникало нечто неимоверное.
«Двое в комнате: я и Ленин» - он произносил с той интонацией, с которой за сто лет до того чтецы произносили: «Входите, я вам рад, оставьте всякий страх и можете держать себя свободно». Ни у кого не оставалось сомнений, что говорит безумец и спорить с ним опасно. Это было непередаваемо смешно.
А симоновское четверостишье, которое и само по себе - алмаз, у Цыганова превращалось в настоящий бриллиант:
Им все еще бесспорно предстоит:
«Аврора», бой среди рассвета дымного.
И взятье императорского Зимнего,
Который в центре Токио стоит.
От одного будничного райкомовского «бесспорно» можно было в 80-х умереть со смеху.
3.
Однажды Александр Иосифович и Елена Николаевна пригласили меня на спектакль «Чайка» в местном театре русской драмы имени Горького, именуемом в городе «Театргорького». Я с благодарностью принял приглашение, тем более, что незадолго до этого, на мои сетования о невыносимой провинциальности нашего театра, он сказал емко и точно:
- Ходить в «Театргорького» - наш долг.
Места у нас были первых рядах партера, все было чинно и степенно. Пока я не поинтересовался с невинным видом: «А не знаете, кто автор пьесы?».
Цыганов долго похахатывал. Я бы сказал, что «когда уже подняли занавес», но занавеса там не было, спектакль был модернистским.
4.
Цыгановы стали готовиться к отъезду, вослед дочери и внукам. Я видел, как разрушался незыблемый уклад дома.
Чехов, уложенный в чемодан последовал в Москву, а потом и - через океан.
Цыганов рассказывал, что наутро после приезда в Америку, слышал, как внуки переговаривались, разглядывая его багаж:
- Ты не знаешь, зачем дед Ленина привез?
5.
Бюст он занял место на небольшом столе в квартире неподалеку от Централ Парка. Там же, в Нью-Йорке произошло третье, последнее погружение Цыганова в чеховский тридцатитомник.
В 2006-ом, в ноябре, я приехал в Америку, навестил Цыганова в больнице «Маунт Синай» и получил от него подарок.
Теперь бюстик Чехова работы, как выяснилось, скульптора
Елецкого стоит на столе у меня.