Ташкент, Сквер. Место во времени (окончание)
Начало тут.
Но простоял он совсем недолго. Как раз до тех пор, пока однофамилец инженера, планировавшего Сквер, не подписал декрета о «монументальной пропаганде». И уже 7 ноября 1918 праздничная демонстрация проходила по Скверу Революции мимо огромного стоящего мужественного молота и полулежащего подле него женственного серпа. Называлась эта фрейдистская композиция - «монумент “Освобожденный Труд”». От прежнего памятника остались: основание постамента и ограда - гранитные тумбы с цепями. К постаменту была пристроена трибуна, с которой местные вожди приветствовали народ. Наружную ограду, по всей видимости, сломали, впустили дорогу в Сквер, она теперь огибала лишь центр его с трибуной и монументом.
Монумент был выполнен не без конструктивистской угловатой лихости, а также усугублен внутренней лесенкой, позволявшей подниматься на верхнюю площадку молота. Сделан он был из дерева и фанеры и поэтому простоял недолго. Последнее, так или иначе, относится ко всем памятникам, занимавшим это место.
По слухам, полое сооружение облюбовали беспризорники. На полвека раньше подобную ситуацию описал Гюго, но и ему не хватило фантазии предположить, что убежищем местных Гаврошей станут внутренности гигантских орудий производства. Оборванцы и решили судьбу монумента. «Освобожденный Труд» вполне символично сгорел в огне разведенного внутри костра.
В положенный срок место занял памятник 10-летию Октября, весьма странный памятник. На остатках прежнего кауфманского постамента стояла шестигранная стела заурядного европейского вида, увенчанная этакой восточной башенкой, минаретом, а еще выше - флажком.
По стеле, переламываясь через грани, шла надпись: «Октябрь маяк мировой революции» и, наверно, что-то подобное по-узбекски. Узбекскому языку оставалось еще два года прожить в арабской вязи, чтобы затем через латиницу добраться до кириллицы, а нынче вот пуститься в обратную дорогу с теми же пересадками.
Я разглядываю редкую открытку со стелой-минаретом и размышляю о материале, пошедшем на сооружение монумента. Он был замешан на чудовищном винегрете из искреннего заблуждения, изощренного лицемерия и вульгарной глупости.
Смесь оказалась непрочной, и памятник 10-летию Октября исчез вместе с оградой из тумб и цепей, оставшимися от покойного генерал-губернатора. В 1930 году у трибуны был установлен неказистый гипсовый бюст Ленина, продержавшийся рекордно мало - полгода, потом некоторое время середину Сквера занимала одинокая трибуна в окружении мортир, потом исчезла и она. Сквер, повторяю, никогда не был официальным центром.
В 1937 году в Москве вышла книга под редакцией М. Горького и M. Кольцова, называлась она «День мира», составляли ее новости одного сентябрьского дня 35 года, отраженные в газетных сообщениях всего мира. Попытка достичь глубины посредством максимальной широты. В этом фолианте, размером с добрый энциклопедический том, было сообщение и из Ташкента.
«ЭТО ПРОШЛОЕ ДОЛЖНО БЫТЬ УНИЧТОЖЕНО
В ночь на 28 сентября намечен взрыв фундамента, на котором до революции стоял памятник генералу Кауфману в сквере Революции (Ташкент). Взрывные работы производятся управлением благоустройства совместно с Взpывпpомом».
Наступила интересная эпоха. Хорошим тоном считалось понукать быстротечнейшую из субстанций: «Вперед, время! Время, вперед!». Новому времени вовсе не нужен был слишком частный, домашний Сквер из «той жизни»; строилась новая небывалая жизнь, правда, несколько противоестественная, как бы это сказать, - нефизиологичная. Через самую сердцевину Сквера прорубили крест-накрест две широкие дороги. На открытках «Союзфото», похожих на любительские карточки, по мокрому асфальту, как по черному льду, скользят тяжелые «эмки» и изящные велосипедисты, из-за оставшихся деревьев выглядывает куполок филатовского павильона. Облитый асфальт тоже символ времени. И даже пень, понимаете ли, в апрельский день березкой снова стать мечтает. Потом дороги поливать перестали, что ли, или уже снимали другое.
Свято место, как показывает практика, пусто не бывает. А место, мы помним, освящено еще в девятьсот десятом.
К концу сороковых империя не только убедила других, но даже уверилась сама в собственной незыблемости и долговечности. Победа хоть и далась ценой страшных жертв и разрушений, принесла новые территории, полконтинента вассальных государств, а также невиданное доселе воодушевление народа и терпимость его к власти. Ощущение собственного могущества вылилось и оформилось в художественный стиль. Каким-то непостижимым образом пустили корни срезанные колосья с герба, зашумели на ветру, а там и на древках знамен проклюнулись зеленые побеги. Мне кажется, что этот имперский стиль - самая большая, а может, и единственная настоящая духовная ценность, порожденная строем, государством. Вроде бы, о чем речь, стиль - острота граней, наклон букв - мелочевка, эфемерность. Но нет, стиль переживет сталь гигантов индустрии и бронзу исторических событий. Он пропитал страницы книг и каждый кадр кинопленки, им, как тавром, мечены высотное здание и железнодорожный подстаканник, он особым образом изогнул капот «победы» и тяжелую черную трубку телефона. Он есть, он состоялся. И где-нибудь, в коридоре районной поликлиники притулившаяся в углу за фикусом вертящаяся санпросветовская этажерочка со стеклянными окошками-рисунками и перегоревшей эпоху назад лампочкой внутри вдруг взахлеб начнет рассказывать о времени, лишь посмотри на нее.
Ташкент хотя и с меньшей помпой, но тоже расправил плечи в имперском величии. В 1947 построили рядом со Сквером («На Сквере», - сказали бы ташкентцы) куранты.
История о еврее-часовщике, привезшем с фронта диковинный трофей - механизм ратушных часов, требует отдельного рассказа. Сквер опять огородили невысокой решеткой, пустив дорогу по кругу, дороги вновь стали аллеями. А место на скрещении аллей занял тот, у кого были все причины занять его в начале пятидесятых. Памятник назывался монумент, поскольку виновник торжества был жив.
Открытие памятника Иосифу Сталину в Ташкенте. 1948-49 гг. Тут ошибка, снимок скорее всего - Пенсона (МК).
Монумент как монумент. Вполне торжественен, строг и безлик. Говорят, что автором его был сам Меркуров, но это неважно, поскольку известно, что в те годы скульптурный вождь страны видел далеко не все, что выходило из-под его вдохновенного резца. Сколько их, таких, было разбросано по городам и весям. Фантазия Галича соберет их потом, сформирует армию и отправит маршировать по ночным улицам.
Высокий прямой постамент с гербом СССР и флагами на барельефе. Брюки навыпуск. Френч знаменитый. Сухая рука по-наполеоновски заложена за борт, в другой - не то свиток, не то подзорная труба, что тоже было бы вполне символично. Был же царь Петр изобретателем рентгена. Выше - лицо. В последние годы оно вновь растиражировано прессой, а значит - знакомо каждому, то есть - опять введено в общественное сознание.
Помню рассказ моей мамы, преподававшей в семидесятых историю в запорожском профтехучилище. На экскурсии в местном краеведческом музее она спрашивала своих учеников, чей же усатый профиль осеняет Почетные грамоты строителей Днепрогэса. «Якысь дядька», отвечали простодушно хлопцы, пожимая плечами.
Надеюсь, читатель простит автора за иллюстрацию большой Истории маленькой историей его семьи. Автор полагает, что вам, как и ему, интересно лишь их воплощение друг в друге, Истории - в истории города, сквера, улицы, семьи. Тем более что время рассказа постепенно приближается к появлению на свет самого автора, и раз в повествовании появилась мама, то должен появиться и папа.
В марте 1953-го, в дни, когда монумент превращался в памятник, мой отец стоял в почетном студенческом карауле, здесь, в Сквере, и плакал. Он, которому украинского голодомора, заградотрядов Курской дуги, полутора лет госпиталей и инвалидности к двадцати вполне хватило, чтобы рассеять любые иллюзии насчет «якогось дядьки» и его компании, он - плакал. И мне потом рассказывал об этих своих слезах, со смешком, но рассказывал - было.
Ташкент, памятник Сталину
Памятник благополучно пережил и ХХ и ХХII съезды, простоял аж до 1962 года.
Между историческими съездами втиснулась скромная дата рождения автора, поэтому дальнейшее повествование будет окрашено в мемуаровые тона.
Как снимали «дядьку» я по причине малолетства помнить не могу. Но поэт Александр Файнберг, тогда совсем молодой, запомнил и мне потом рассказал.
Днем к Скверу подогнали длинную платформу и кран на гусеничном ходу. Само действо, знаменовавшее конец определенной исторической эпохи, происходило по унаследованному от этой эпохи ритуалу - под покровом, как говорится, ночной мглы. Такую закономерность мы уже не раз наблюдали и продолжаем наблюдать.
Ночью пришли люди, осветили памятник прожекторами, фигуру опутали тросами, и въехавший в Сквер кран стал сдергивать ее с постамента. Но бронзовый вождь стоял крепко. Кран дернул, дернул еще и еще, а потом отвел стрелу в сторону и потянул. Вдруг фигура поддалась, сорвалась с постамента и понеслась прямо на толпу. Люди с криком бросились врассыпную. А медный истукан дойдя до какой-то крайней точки, замер и - понесся в обратную сторону, туда, куда отбежали некоторые люди, и те снова бежали, спасаясь. Он еще долго раскачивался, как удавленник, разбрасывая по земле и деревьям страшные черные сполохи и заставляя тяжелый кран перетаптываться с гусеницы на гусеницу. Потом его уложили на платформу и увезли из Сквера.
Оставшийся постамент немного перестроили и он стал следующим памятником. Замечания о символичности происходивших изменений выглядят уже назойливо. Назвали его замысловато - обелиск в честь Программы коммунизма. Дважды сдвоенное «м» выдавало озадаченность авторов названия.
На передней грани появились революционные заклинания на языке старшего брата, а чуть пониже - младшего: мир-тинчлик, труд-мехнат и т. д. Завершался перечень привнесенным, но не менее абстрактным понятием - счастье - Бахт-саодат.
В народе обелиск был прозван «русско-узбекский словарь».
Здесь автор впервые отказывается от помощи коллекционера и знатока ташкентской старины Б. А. Голендера и иллюстрирует текст фотографией из семейного альбома.
В 1968 году на вахту в Сквере заступил Карл Маркс. Кандидатура выглядела безупречной и не подвластной смене политических сезонов. Постамент, облицованный красным лабрадором венчала голова основоположника исторического материализма в преувеличенной растительности, высеченная из красного же гранита. Скульптор Д. Б. Рябичев наверняка имел в виду факел, которым украшались популярные в те годы книги серии ЖЗЛ. Кстати, роман Г. Серебряковой о Марксе единственный из серии был выпущен в малиновом ледерине. На постаменте были написаны имя, фамилия и просьба к пролетариям всех стран.
Ташкент, Сквер революции. Памятник Карлу Марксу
В те годы я досаждал родителям вопросом, почему Ленина зовут по имени-отчеству, а Маркса - только по имени? Родители не ответили, отмахнулись.
К памятнику скоро привыкли, но называли всегда иронично. Интеллигенты - «памятник голове», молодежь - «лохматым», предлагая «прошвырнуться к лохматому». Мой отец говорил о нем: «Мишигинер аид», «безумный еврей» на идише.
Простоял он достаточно долго, двадцать пять лет.
За это время были снесены многие здания вокруг Сквера, перестал бегать по кругу трамвай, поставили рядом высотную гостиницу, подвели метро. Теперь из аллеи можно по переходу попасть прямо на станцию. Как славно пилось вино в скверных (не избежал избитого каламбура) камешках и водка - прямо на скамейках под чинарами. Местные нонконформисты и обычные алкаши считали это место весьма подходящим. Хорошо было в аллеях назначать свидания или «набивать стрелку», как это говорилось в Ташкенте. Всё в двух шагах - киношки, театры, лавочек, опять же, много. По воскресеньям здесь тусовались филателисты и фалеристы, а в будни - поклонники нетрадиционной любви и профессионалки традиционной. А сколько ташкентцев и гостей города хранят благодарную память о шедевре рациональной технической мысли начала 60-х - спасительном подземном туалете.
Ташкент. Кафе «Дружба» на Сквере. 1964 г. Фото И. Рубенчика
Потом рухнул Союз, Узбекистан объявил себя независимым государством. Сначала робко, а затем все активнее улицы меняли свои имена. Улица Карла Маркса, бывшая Соборная, бывшая Кауфманская стала бывшей Карла Маркса и получила имя поэта-марксиста Хамзы. Уже после переименования выяснилось, что Хамза был не марксистом, а джадидом. Сквер был наскоро переименован в Центральный. Ташкент, вырвавшись из-под опеки старшего брата, наслаждался взрослой жизнью, говорил на своем языке, всему давал новые названия и даже как бы стеснялся былого своего интернационализма.
Пришел черед и Сквера. В 1993 г. его проредили, дорожки перепланировали, цветочный павильон снесли, потому что он хоть и выстроен был в восточном стиле, а все же шибко напоминал церквушку. Маркса сняли, никто и не заметил.
31 августа, накануне празднования второй годовщины Дня независимости был торжественно открыт новый памятник на прежнем месте. Тамерлан. Сквер получил его имя. На открытии выступил президент Узбекистана. «Наш народ, на протяжении долгих лет, находившийся в колониальных тисках, был лишен возможности почитать своего великого соотечественника, воздать должное его историческим заслугам», - сказал он. Потом был большой концерт. Вот как об этом писал «Вечерний Ташкент» 2 сентября 1993 г.: «На сцене группа макомистов исполняет песню “Вы - Амир”. В ней слова, находящие отзвук в сердцах: “Ваше имя поминаем, дедушка Амир, душу вашу прославляем на весь мир”. Стихи снова сменяются песнями, а песни - танцами».
Ташкент, Сквер Амира Темура. Памятник Амиру Темуру
Тамерлан пока еще гипсовый, восседает в доспехах на коне, предостерегающе протягивая руку в сторону Запада. На постаменте на четырех языках - узбекском, русском, английском и арабском - написано: «Сила в справедливости».
Может быть, Тамерлан так и говорил, я не историк, я рассказчик историй, а это разные специальности.
Есть нечто магическое в памятниках. Созданные человеческими руками, они отделяются от своих создателей и живут отдельной жизнью, вступая в особые взаимоотношения с человеком, с обществом, друг с другом.
Будучи изначально больше человека, красивее правильным выверенным телом, да еще лишенные человеческих нужд и слабостей, памятники стремятся подавить человека и нередко становятся воплощением тех теней, что населяют самые темные закоулки подсознания. Вот что задолго до рождения Фрейда писал об отношении человека и скульптуры один весьма способный автор:
Часто протягивал он к изваянию руки, пытая
Тело пред ним или кость. Что это не кость, побожился б!
Деву целует и мнит, что взаимно; к ней речь обращает,
Тронет - и мнится ему, что пальцы вминаются в тело.
Сюжет преследования человека монументом на разные лады варьировался в литературе и не случайно всегда время действия - ночь. Ведь до сих пор Каменный Гость и Медный Всадник шествуют по темным улицам и Бронзовый Король гонится за мальчиком Нильсом, и страшный удавленник раскачивается в Сквере, нагоняя ужас на работяг и молодого поэта.
Но не только подсознание отдельного человека, но и подсознание целого общества мучают эти каменные и бронзовые, деревянные и гипсовые фигуры. И тогда сквозь предусмотренные черты вдруг проступают такие оговорки, просвечивают такие комплексы.
Казалось бы: молодой независимый Узбекистан, здесь последовательно изживают русское, европейское присутствие, напоминающее о колониальном прошлом, декларируют возвращение к истокам, и вдруг в центре столицы - конная статуя, копирующая среднеевропейские образцы. Какой психоаналитик распутает этот клубок подспудных стремлений?
Прошлые памятники, нынешние и грядущие спорят, воюют, отступают, побеждают, перекликаются между собой. Их воздвигало и рушило Время и, наверно, потому обычный перечень фигур, украшавших в нынешнем, еще не завершившемся столетии тихий сквер в не самом большом городе мира, полон символов и читается почти как притча…
Сейчас в Сквере зима. Давно опали каштаны, раскатывая по дорожкам свои блестящие коричневые ядра, а чинары не облетят до весны, так и простоят всю зиму, шурша сухими листьями. По утрам люди, торопясь с автобуса в метро, пересекают Сквер наискосок, и протаптывают на пожухлых газонах новые беззаконные дорожки, чтобы сберечь хоть минуту своего личного времени.
Ноябрь 1993-январь 1994,
Ташкент
Автор выражает благодарность Б. А. Голендеру за любезно предоставленные материалы