Как и следовало ожидать: всю неделю она пыталась вспомнить слово, забытое невзначай, потом вспоминала ("гипербола" или, например, "отвес") - но что-то было уже потеряно, слишком сказывалась неделя невысказанности; и под кроватью копилась гора носовых платков, и была температура, а занятий, способных увлечь, не было; и единственным, что окружало Элизу вполне, была пыль, собравшаяся в привычных местах - все та же, экзистенциальная. Она одевалась и выходила на улицу: там было по-прежнему, - застарелое описание, выуженное из архива, ложилось, как калька, на мосты и дороги Петербурга.
Все, что происходит за окном, так или иначе, описание, а не повествование. За окном никто не "пошел" и ничего не "сказал" - за окном все ходили и говорили, и будут шастать и болтать, - то есть одна волнистая черта определения вместо сложной архитектуры подлежащих и сказуемых.
Волнистая линия - это и лицо, и река. Того и другого было много, но ни того, ни другого как бы не было. Были, однако, линии полетов - опять же, за окном. Они огибали строгие углы стальных каркасов. Пока человек за прозрачной стеной преодолевал коридор, лестницу, выходил на улицу - чайка или ворона выписывали неописуемые пируэты, улетая вдаль.
Совершенного вида снаружи не существует, совершенный вид есть только внутри. В четырех стенах она закрыла за собой дверь, разделась, отправилась на кухню, достала яблоко и вернулась в комнату; и все, что отразилось в ее глазах, оказалось там под слоем пыли. Она подошла к окну, за которым ничего - с ней ли, без нее - не происходило.