***
Слушайте, какая со мной случилась дурацкая история, на загляденье.
Посещаю я один философский кружок, назову его так для простоты (масонская ложа, кто вдруг не знает, но это звучит пафосно, так что упростим). Он расположен от нас довольно далеко, по другую сторону Барселоны, почти час на машине, это важная деталь в рассказе.
Раньше ездила в такой же в столице, но - нажалуюсь против всех правил - там плохо отозвались о Платоне. Даже не плохо, а по-глупому, - "а что все так носятся с этим Платоном, он вообще был фашистом, вы читали его "Государство"?" Я терпела, когда на заседаниях вдруг начинали говорить о гражданской активности, против всех правил и регламента, терпела, когда приравнивали друг к другу алхимию, теософию и интернет как феномены моды и объявляли их незначащими; я даже терпела, что ужинали там хлебом с хамоном и сухим бисквитом, заедая его плиточным шоколадом, подчеркивая близость к народу, видимо, жуть как патриотично - ну, постепенно все серьезные люди уходили в другие места, оставляя одних упертых каталонских националистов, культивирующих фетиши довоенной молодости их родителей типа феминизма и профсоюзов - долго терпела, короче говоря, но отзыв о Платоне в таком ключе меня подкосил, сама не ожидала. Можно было бы перейти в любой другой кружок в Барселоне, но как-то вот оказалась в городе Terrassa (обжито с неолитический времен, между прочим) и там оказалось на удивление хорошо, спокойные люди и серьезная работа.
Как вы себе понимаете, в нашей системе есть свои традиции, восходящие то ли к первым гильдиям, то ли к первым университетским сообществам, то ли еще к чему, - мнения расходятся - и обязывающие нас к взаимной помощи в случае бедствия. Принять странника в свой дом, вылечить и накормить, не оставить тело без погребения, вот это вот всё. Реально работает только в отношении стариков и тяжело больных, особенно когда они одиноки, все остальное вроде как не настоящее бедствие, но за такими ситуациями кто-то всегда присматривает.
И вот стали привозить на собрания дряхлого, совсем изможденного старика по имени Ксавьер. И лет вроде не так много, и лицо благородное, и глаза ясные, но буквально живой труп.
Тут надо отметить, что на чужое несчастье люди по заказу или обязанности не включаются, должен сработать какой-то переключатель, возникнуть какая-то комплиментарность, чтобы пойти дальше обычного сочувствия, принять чужое как своё и войти в эти воды. Иногда, довольно редко, встречаются люди в сложном положении, в которых узнаешь как будто забытых родственников и с которыми возникает такой контакт, при котором естественно начинаешь о человеке заботиться, а он также естественно эту заботу принимает.
Есть еще один момент. Если говорить об активной заботе, у всех она выглядит по-разному, у людей вообще разные способности и возможности, так что и тут соответственно. Я умею только кормить, зато это умею хорошо. Не в смысле вкусно или много, это ерунда, это умеют многие, но понимаю, как едой лечить душевные раны и менять настроение с отдаленными последствиями, кому и что нужно и как часто. Соответственно, есть люди, с которыми такой способ не работает, а есть такие, с которыми очень даже работает и вот они у меня самое большое сочувствие и вызывают - потому как именно от их горестей у меня есть лекарство, другим же мне предложить как-то и нечего.
Как бы это объяснить. Было, скажем, у нас с Алексом знакомство, полностью изменившее нашу жизнь и давшее все лучшее, что есть сейчас - ту женщину мы встретили буквально на улице и повели к себе домой кормить. Не то чтобы я всех с улицы вожу домой, это был исключительный случай, а у той Анны-Валерии на лице была такая печать трагедии, что мысль звать на обед вроде была совсем неуместной - оказалось же что она действительно не ела три дня, потому как кончились деньги, но больше потому, что она была совсем неприспособлена к эмиграции и к самостоятельному выживанию в свои пятьдесят лет. То есть её действительно просто надо было кормить в течении нескольких дней и все у неё наладилось, потом мы долго дружили, пока она не уехала дальше в поисках чудесного. Это довольно типичная для меня ситуация, но с тех пор, как мы переехали в горы и люди перестали идти потоком через кухню, стало меньше возможностей.
Да, возвращаясь к Ксавьеру. Очень он меня зацепил и взволновал, я таких дряхлых среди благородных людей и не видела, и вообще весь он был такой жалкий и дрожащий, сидя в углу и вцепившись в свою палочку. Тут мне рассказали, что у его жены несколько лет был Айцгельмер, что жили они вдвоем, хотя сын и приезжал каждый день, и что совсем недавно удалось устроить её в дом для престарелых с подобными проблемами, а она возьми да и умри через две недели.
И что пенсия у него почему-то совсем мизерная, хотя он был врачом, но в их поколении, когда устанавливались новые правила и не все платили квоту частного предпринимателя, это бывает.
Понятно, что Ксавьер мне запал в душу, - не с первого раза, так бывает совсем редко, но после третьей с ним встречи я не могла уже выбросить из головы, как он идет в магазин и проходит мимо красивых пирожных, умирая от невозможности их купить.
Такие ситуации редко кого минуют, но у молодых людей они временны, взрослые как-то компенсируют, а одиноких стариков очень жалко, совсем же как дети, но уже на обратном отсчете.
Забегая вперед - я таки была права, у Ксавьера действительно оказалась ненормальная потребность в сладком и печеном, и он действительно покупал себе только самый дешевый шоколад. Опекало его двое мужчин из нашего кружка, заходили проведать и выводили погулять, но пирожных ему, конечно, никто не приносил, им и в голову это не приходило - хотя все, оказывается, знали, что он помешан на сладком.
Так я пострадала-пострадала от этого навязчивого видения, собралась и поехала его навестить. С пирогами и блинами, конечно, и с корзиночками с шоколадным кремом и засахаренной вишней, мне-то готовить только в радость, было бы кому есть. И вот тут я сделала ошибку - привезла много еды. Протертый супчик из кабачков, и мясо, и баклажаны печеные на углях, и домашние йогурты со свежей клубникой, не говоря о пирогах и блинах и пирожных. Городишко от нас далеко, рассудила я, не наездишься, а так он что-то заморозит и потихоньку будет потом размораживать. Щас! - подумал Ксавьер - щас! сначала все попробую!
Сын его, меж тем, рассказал, что последнее время он в нервном напряжении и почти ничего не ест, кроме своего шоколада и дешевого печенья. Надо бы было придержать коней, но кто же об этом думает. Два дня, значит, Ксавьер пробовал, потом звонил общим знакомым, делился восторгами и шел дальше пробовать. На третий день стало ему плохо, а на четвертый скорая его увезла с воспалением желудка, поднявшегося в легкие. По телефону он, правда, говорит бодро и вроде как собирается вернуться к своим статьям по истории музыке, - но еды мне пока, говорит, не привози.
А я не могу забыть выражение его лица, когда он увидел корзиночки с шоколадным кремом и вишней, это больше, чем любовь. Вот ведь какая дурацкая история.
Посещаю я один философский кружок, назову его так для простоты (масонская ложа, кто вдруг не знает, но это звучит пафосно, так что упростим). Он расположен от нас довольно далеко, по другую сторону Барселоны, почти час на машине, это важная деталь в рассказе.
Раньше ездила в такой же в столице, но - нажалуюсь против всех правил - там плохо отозвались о Платоне. Даже не плохо, а по-глупому, - "а что все так носятся с этим Платоном, он вообще был фашистом, вы читали его "Государство"?" Я терпела, когда на заседаниях вдруг начинали говорить о гражданской активности, против всех правил и регламента, терпела, когда приравнивали друг к другу алхимию, теософию и интернет как феномены моды и объявляли их незначащими; я даже терпела, что ужинали там хлебом с хамоном и сухим бисквитом, заедая его плиточным шоколадом, подчеркивая близость к народу, видимо, жуть как патриотично - ну, постепенно все серьезные люди уходили в другие места, оставляя одних упертых каталонских националистов, культивирующих фетиши довоенной молодости их родителей типа феминизма и профсоюзов - долго терпела, короче говоря, но отзыв о Платоне в таком ключе меня подкосил, сама не ожидала. Можно было бы перейти в любой другой кружок в Барселоне, но как-то вот оказалась в городе Terrassa (обжито с неолитический времен, между прочим) и там оказалось на удивление хорошо, спокойные люди и серьезная работа.
Как вы себе понимаете, в нашей системе есть свои традиции, восходящие то ли к первым гильдиям, то ли к первым университетским сообществам, то ли еще к чему, - мнения расходятся - и обязывающие нас к взаимной помощи в случае бедствия. Принять странника в свой дом, вылечить и накормить, не оставить тело без погребения, вот это вот всё. Реально работает только в отношении стариков и тяжело больных, особенно когда они одиноки, все остальное вроде как не настоящее бедствие, но за такими ситуациями кто-то всегда присматривает.
И вот стали привозить на собрания дряхлого, совсем изможденного старика по имени Ксавьер. И лет вроде не так много, и лицо благородное, и глаза ясные, но буквально живой труп.
Тут надо отметить, что на чужое несчастье люди по заказу или обязанности не включаются, должен сработать какой-то переключатель, возникнуть какая-то комплиментарность, чтобы пойти дальше обычного сочувствия, принять чужое как своё и войти в эти воды. Иногда, довольно редко, встречаются люди в сложном положении, в которых узнаешь как будто забытых родственников и с которыми возникает такой контакт, при котором естественно начинаешь о человеке заботиться, а он также естественно эту заботу принимает.
Есть еще один момент. Если говорить об активной заботе, у всех она выглядит по-разному, у людей вообще разные способности и возможности, так что и тут соответственно. Я умею только кормить, зато это умею хорошо. Не в смысле вкусно или много, это ерунда, это умеют многие, но понимаю, как едой лечить душевные раны и менять настроение с отдаленными последствиями, кому и что нужно и как часто. Соответственно, есть люди, с которыми такой способ не работает, а есть такие, с которыми очень даже работает и вот они у меня самое большое сочувствие и вызывают - потому как именно от их горестей у меня есть лекарство, другим же мне предложить как-то и нечего.
Как бы это объяснить. Было, скажем, у нас с Алексом знакомство, полностью изменившее нашу жизнь и давшее все лучшее, что есть сейчас - ту женщину мы встретили буквально на улице и повели к себе домой кормить. Не то чтобы я всех с улицы вожу домой, это был исключительный случай, а у той Анны-Валерии на лице была такая печать трагедии, что мысль звать на обед вроде была совсем неуместной - оказалось же что она действительно не ела три дня, потому как кончились деньги, но больше потому, что она была совсем неприспособлена к эмиграции и к самостоятельному выживанию в свои пятьдесят лет. То есть её действительно просто надо было кормить в течении нескольких дней и все у неё наладилось, потом мы долго дружили, пока она не уехала дальше в поисках чудесного. Это довольно типичная для меня ситуация, но с тех пор, как мы переехали в горы и люди перестали идти потоком через кухню, стало меньше возможностей.
Да, возвращаясь к Ксавьеру. Очень он меня зацепил и взволновал, я таких дряхлых среди благородных людей и не видела, и вообще весь он был такой жалкий и дрожащий, сидя в углу и вцепившись в свою палочку. Тут мне рассказали, что у его жены несколько лет был Айцгельмер, что жили они вдвоем, хотя сын и приезжал каждый день, и что совсем недавно удалось устроить её в дом для престарелых с подобными проблемами, а она возьми да и умри через две недели.
И что пенсия у него почему-то совсем мизерная, хотя он был врачом, но в их поколении, когда устанавливались новые правила и не все платили квоту частного предпринимателя, это бывает.
Понятно, что Ксавьер мне запал в душу, - не с первого раза, так бывает совсем редко, но после третьей с ним встречи я не могла уже выбросить из головы, как он идет в магазин и проходит мимо красивых пирожных, умирая от невозможности их купить.
Такие ситуации редко кого минуют, но у молодых людей они временны, взрослые как-то компенсируют, а одиноких стариков очень жалко, совсем же как дети, но уже на обратном отсчете.
Забегая вперед - я таки была права, у Ксавьера действительно оказалась ненормальная потребность в сладком и печеном, и он действительно покупал себе только самый дешевый шоколад. Опекало его двое мужчин из нашего кружка, заходили проведать и выводили погулять, но пирожных ему, конечно, никто не приносил, им и в голову это не приходило - хотя все, оказывается, знали, что он помешан на сладком.
Так я пострадала-пострадала от этого навязчивого видения, собралась и поехала его навестить. С пирогами и блинами, конечно, и с корзиночками с шоколадным кремом и засахаренной вишней, мне-то готовить только в радость, было бы кому есть. И вот тут я сделала ошибку - привезла много еды. Протертый супчик из кабачков, и мясо, и баклажаны печеные на углях, и домашние йогурты со свежей клубникой, не говоря о пирогах и блинах и пирожных. Городишко от нас далеко, рассудила я, не наездишься, а так он что-то заморозит и потихоньку будет потом размораживать. Щас! - подумал Ксавьер - щас! сначала все попробую!
Сын его, меж тем, рассказал, что последнее время он в нервном напряжении и почти ничего не ест, кроме своего шоколада и дешевого печенья. Надо бы было придержать коней, но кто же об этом думает. Два дня, значит, Ксавьер пробовал, потом звонил общим знакомым, делился восторгами и шел дальше пробовать. На третий день стало ему плохо, а на четвертый скорая его увезла с воспалением желудка, поднявшегося в легкие. По телефону он, правда, говорит бодро и вроде как собирается вернуться к своим статьям по истории музыке, - но еды мне пока, говорит, не привози.
А я не могу забыть выражение его лица, когда он увидел корзиночки с шоколадным кремом и вишней, это больше, чем любовь. Вот ведь какая дурацкая история.