Дина Рубина "Синдром Петрушки"
"Вдруг - после долгой паузы, когда он решил, что музыкантыуже получили расчет на сегодня и, присев к крайнему столику, накладывают в тарелки салаты, - вспыхнул, улыбнулся и поплыл родной мотивчик «Минорного свинга» Джанго Рейнхардта, вбитый, вбуравленный в каждую клеточку его тела… Еще бы: он сотни раз протанцевал под него свой номер с Эллис… Да-да: эти несколько ритмичных и задорных тактов вступления, в продолжение которых - во фраке, в бальных лаковых туфлях - он успевал выскользнуть на сцену и подхватить ее, одиноко сидящую в кресле.
И тогда начиналось: под марципановые ужимки скрипочки и суховатые удары банджо вступает основная мелодия: тара рара рура рира а а… и - умп умп умп умп! - отдувается контрабас, и до самой перебивки, до терпкого скрипичного взмыва: джу диду джи джа джу джи джа а а а! - Эллис двигается вот тут, под его правой рукою, багряный сноп ее кудрей щекочет его щеку… оп! - перехват - четыре шага влево - перехват и - оп! - снова перехват - четыре вправо, и пошли пошли пошли, моя крошка, синхронно: нога к ноге, вправо влево, вправо влево, резко всем корпусом - резче, резче! Оп! Тара рара рури рира а а… А теперь ты как томный шелковый лоскут на моей руке: плыви под меланхоличный проигрыш гитары и скрипки, плыви, плыви… только огненные кудри, свесившись с локтя, колышутся и вьются, и змеятся, как по течению ручья…
Он не обратил внимания, как сам уже взмыл с постели, и плывет, и колышется в полнотелом сумраке ночи - правая рука, обнимая тонкую спину невидимой партнерши, согнута в локте, левая умоляюще протянута -
и плывет, и плывет сквозь насмешливо чувственный лабиринт «Минорного свинга»…
...
тот, старый их номер, который покорял всех, едва на сцену выходил Петька с большим ящиком на спине. Он сгружал его на пол, торжественно снимал крышку и вынимал негнущуюся Лизу. Та играла куклу, и играла удивительно: глядя на застывшую улыбку, неподвижные глаза и прямые, как палки, руки и ноги, невозможно было поверить, что это - теплое, очень гибкое женское тело…
Далее начиналось: Петька пытался с «куклой» танцевать, та падала - валилась на бок, оставаясь прямой, как трость; он подхватывал ее в последнюю секунду и крутил, и «случайно» ронял на голову, и носил, как бревно, под мышкой… - там был целый каскад остроумных мизансцен… Наконец, прислонив Лизу к стенке, он пускался в шаманский танец вокруг нее, пытаясь «расколдовать» куклу: по очереди вытаскивал из коробки несколько своих созданий - причудливых, мгновенно оживающих, едва он брался за вагу или продевал руку в балахон, - и те приглашали новую куклу очнуться, растаять, тоже начать жить … Марионетки взбирались к ней на плечи, совершая невероятные трюки, на которые он такой мастер…
В общем, это был ослепительный каскадный номер, в конце которого «кукла Лиза» вдруг «оживала» под изумленные аплодисменты: видимо, изрядная часть публики до конца не была уверена, что та - живая актриса. И тогда… вступали первые аккорды «Минорного свинга» Джанго Рейнхардта, и Петька с Лизой танцевали тот завораживающий, поставленный им самим, пленительно эротичный танец - нечто среднее между танго, ламбадой и чем то еще, - который приводил публику в исступление.
Они танцевали не просто изумительно чисто, не просто филигранно отточенно. Их танец имел грандиозный успех потому, что зритель остро чувствовал в нем ту потаенную интимную синхронность, ту отзывчивость движений двоих, которую невозможно достичь никакими репетициями и которая возникает лишь у многолетней пары.
Но тогда, - думаю я, - как же он достиг подобной синхронности с Эллис, с бездушной куклой? И не к этой ли изощренной отзывчивости партнеров в «танце перевертыше» ревновала его, так страшно страдая, Лиза?
.....
Я заказал кружку «Карлсберга» и, решив, что успею вернуться до Петькиного выхода, отправился искать туалет, путь к которому оказался неожиданно долог, так что, когда я возвращался, уже звучало вступление к «Минорному свингу» и разъезжался занавес, открывая Эллис, сидящую в кресле в позе утомленного ожидания. И в ту же секунду из-за кулисы разогнался Петька, припал перед ней на колено…
Я так и остался стоять в дверях все время танца, который был одним движением, одним кружением, волнообразным перекатом фигур поразительной пластической цельности; я не мог отвести взгляда ни на секунду, боясь потерять хотя бы миг этой радости зрения , хотя б единый поворот, едва заметный взмах руки.
Несмотря на то что номер замыслен был «на Эллис», я глаз не отводил именно от Петьки: каждая часть его тела, каждая мышца, казалось, существовали для данного движения в данное мгновение танца. С чеканной легкостью и неуловимой иронией его тело отзывалось голосу каждого из инструментов квинтета и мгновенно преображалось, в глубинных ритмах своего существа становясь то скрипкой, то гитарой, то банджо…
И весь номер так стилистически точно вписался в этот полутемный зал, с его декадентской обстановкой, с бархатом занавеса и кресел, изогнутыми шеями сумрачных ламп, со всеми листьями, желудями и летящими амурами в свинцовых переплетах витражей; казалось, в коробке маленькой кукольной сцены двигаются в изящном кукольном танце персонажи комедии дель арте…
Про Эллис я уже многое понимал: у нее, как открыла мне Хана, «колесики на пяточках». Но, черт бы меня побрал, это ничего не объясняло в его движениях! У него-то, у него никаких колесиков нет! Каким же образом осуществлялось это конькобежное парное скольжение? Каким, ради бога, образом добивался он шелковых, женственных, абсолютно человеческих движений партнерши - бездушного истукана? И, наконец, почему танец двух, вполне одетых персонажей производил впечатление столь откровенной любовной сцены, что томительно сжималось, завидовало и тосковало по каким-то несбывшимся страстям все твое естество?
Те, кто входил в зал, застывали и продолжали смотреть номер стоя. И за столиками все умолкли. Даже официанты с подносами застряли там, где их прихватил этот танец.
И лишь когда затих последний аккорд, и грохнули аплодисменты, и все задвигались, и за каждым столиком возопили «браво!», до меня донеслись и отдель ные реплики:
- …там написано «кукла Эллис»…
- …да брось ты, ничего себе - кукла! Видал, как отжигают? Живая баба, конечно, но ка-ак отжигают!
- …но ведь написано: «кукла»!
- …глянь, мудак, вон твоя «кукла» кланяется…
Петька стоял, легонько обняв Эллис за талию, и время от времени оба они отвешивали благодарные поклоны публике. Аплодисменты все длились - восторженные, сокрушительные, требовательные… Однако повторять танец «на бис» он, само собой, не собирался.
Наконец - это было едва ли не главным в номере - он «ломал образ»: легко поднял Эллис - уже прямую, неживую, уже не женщину, а куклу - и так, подчеркнуто небрежно держа под мышкой, понес со сцены, как отработавший реквизит; и вслед ему понесся, накатывая и не спадая, вал новых аплодисментов: так это правда, - вы поняли? - правда, кукла!
Я пробрался к своему столику, сел и припал к бокалу с пивом. Меня одолевала жажда, меня трясло, я был откровенно возбужден увиденным. Понятно, что, как любой фокусник, любой мастер, Петька противится раскрытию профессиональных секретов; и все же мне хотелось задать ему два-три вопроса…
Минут через десять он появился в зале, пробрался к столику и уселся напротив, спиною к сцене.
- Черне пиво , да, - отозвался на вопрос официанта. - Неважно, можно «Крушовице», но лучше «Козел».
Уже заплел косицу… И вполне эта косица вяжется и с бабочкой, и с фраком.
- Петр Романыч, - сказал я. - Позвольте объясниться: я волнуюсь. Вы - страшно талантливая сволочь.
- Сцена хороша, - обронил он, отпивая из моего бокала. - Стильная удобная сцена, очень кукольная. Это второе, что меня, кроме денег, привлекло. Вернее, первое. Тебе правда понравилось?
- Слушай, ты, конечно, скрытник. Но скажи мне, и я сойду с этим в могилу. Как ты добиваешься синхронных шажков с ней?
Он ухмыльнулся:
- Ну, это самое простое. Когда я вначале к ней припадаю, якобы приглашая на танец, я пристегиваю ее правую ногу к своей тонким бесцветным ремешком.
- А потом?
- Потом незаметно для зрителей отстегиваю. Все скрывает длинная юбка. Зачем тебе все эти детали? Когда ты смотришь на картину Писсарро, ты что - разбираешь каждый мазок, чтобы понять, как он добивается вибрации цвета на холсте? Ты просто смотришь и наслаждаешься.
- Ну ладно, а вот эти волнообразные движения бедер?..
- Все, доктор. Шехерезада прекращает дозволенные речи. Пей свое пиво, и… "
Click to viewИ тогда начиналось: под марципановые ужимки скрипочки и суховатые удары банджо вступает основная мелодия: тара рара рура рира а а… и - умп умп умп умп! - отдувается контрабас, и до самой перебивки, до терпкого скрипичного взмыва: джу диду джи джа джу джи джа а а а! - Эллис двигается вот тут, под его правой рукою, багряный сноп ее кудрей щекочет его щеку… оп! - перехват - четыре шага влево - перехват и - оп! - снова перехват - четыре вправо, и пошли пошли пошли, моя крошка, синхронно: нога к ноге, вправо влево, вправо влево, резко всем корпусом - резче, резче! Оп! Тара рара рури рира а а… А теперь ты как томный шелковый лоскут на моей руке: плыви под меланхоличный проигрыш гитары и скрипки, плыви, плыви… только огненные кудри, свесившись с локтя, колышутся и вьются, и змеятся, как по течению ручья…
Он не обратил внимания, как сам уже взмыл с постели, и плывет, и колышется в полнотелом сумраке ночи - правая рука, обнимая тонкую спину невидимой партнерши, согнута в локте, левая умоляюще протянута -
и плывет, и плывет сквозь насмешливо чувственный лабиринт «Минорного свинга»…
...
тот, старый их номер, который покорял всех, едва на сцену выходил Петька с большим ящиком на спине. Он сгружал его на пол, торжественно снимал крышку и вынимал негнущуюся Лизу. Та играла куклу, и играла удивительно: глядя на застывшую улыбку, неподвижные глаза и прямые, как палки, руки и ноги, невозможно было поверить, что это - теплое, очень гибкое женское тело…
Далее начиналось: Петька пытался с «куклой» танцевать, та падала - валилась на бок, оставаясь прямой, как трость; он подхватывал ее в последнюю секунду и крутил, и «случайно» ронял на голову, и носил, как бревно, под мышкой… - там был целый каскад остроумных мизансцен… Наконец, прислонив Лизу к стенке, он пускался в шаманский танец вокруг нее, пытаясь «расколдовать» куклу: по очереди вытаскивал из коробки несколько своих созданий - причудливых, мгновенно оживающих, едва он брался за вагу или продевал руку в балахон, - и те приглашали новую куклу очнуться, растаять, тоже начать жить … Марионетки взбирались к ней на плечи, совершая невероятные трюки, на которые он такой мастер…
В общем, это был ослепительный каскадный номер, в конце которого «кукла Лиза» вдруг «оживала» под изумленные аплодисменты: видимо, изрядная часть публики до конца не была уверена, что та - живая актриса. И тогда… вступали первые аккорды «Минорного свинга» Джанго Рейнхардта, и Петька с Лизой танцевали тот завораживающий, поставленный им самим, пленительно эротичный танец - нечто среднее между танго, ламбадой и чем то еще, - который приводил публику в исступление.
Они танцевали не просто изумительно чисто, не просто филигранно отточенно. Их танец имел грандиозный успех потому, что зритель остро чувствовал в нем ту потаенную интимную синхронность, ту отзывчивость движений двоих, которую невозможно достичь никакими репетициями и которая возникает лишь у многолетней пары.
Но тогда, - думаю я, - как же он достиг подобной синхронности с Эллис, с бездушной куклой? И не к этой ли изощренной отзывчивости партнеров в «танце перевертыше» ревновала его, так страшно страдая, Лиза?
.....
Я заказал кружку «Карлсберга» и, решив, что успею вернуться до Петькиного выхода, отправился искать туалет, путь к которому оказался неожиданно долог, так что, когда я возвращался, уже звучало вступление к «Минорному свингу» и разъезжался занавес, открывая Эллис, сидящую в кресле в позе утомленного ожидания. И в ту же секунду из-за кулисы разогнался Петька, припал перед ней на колено…
Я так и остался стоять в дверях все время танца, который был одним движением, одним кружением, волнообразным перекатом фигур поразительной пластической цельности; я не мог отвести взгляда ни на секунду, боясь потерять хотя бы миг этой радости зрения , хотя б единый поворот, едва заметный взмах руки.
Несмотря на то что номер замыслен был «на Эллис», я глаз не отводил именно от Петьки: каждая часть его тела, каждая мышца, казалось, существовали для данного движения в данное мгновение танца. С чеканной легкостью и неуловимой иронией его тело отзывалось голосу каждого из инструментов квинтета и мгновенно преображалось, в глубинных ритмах своего существа становясь то скрипкой, то гитарой, то банджо…
И весь номер так стилистически точно вписался в этот полутемный зал, с его декадентской обстановкой, с бархатом занавеса и кресел, изогнутыми шеями сумрачных ламп, со всеми листьями, желудями и летящими амурами в свинцовых переплетах витражей; казалось, в коробке маленькой кукольной сцены двигаются в изящном кукольном танце персонажи комедии дель арте…
Про Эллис я уже многое понимал: у нее, как открыла мне Хана, «колесики на пяточках». Но, черт бы меня побрал, это ничего не объясняло в его движениях! У него-то, у него никаких колесиков нет! Каким же образом осуществлялось это конькобежное парное скольжение? Каким, ради бога, образом добивался он шелковых, женственных, абсолютно человеческих движений партнерши - бездушного истукана? И, наконец, почему танец двух, вполне одетых персонажей производил впечатление столь откровенной любовной сцены, что томительно сжималось, завидовало и тосковало по каким-то несбывшимся страстям все твое естество?
Те, кто входил в зал, застывали и продолжали смотреть номер стоя. И за столиками все умолкли. Даже официанты с подносами застряли там, где их прихватил этот танец.
И лишь когда затих последний аккорд, и грохнули аплодисменты, и все задвигались, и за каждым столиком возопили «браво!», до меня донеслись и отдель ные реплики:
- …там написано «кукла Эллис»…
- …да брось ты, ничего себе - кукла! Видал, как отжигают? Живая баба, конечно, но ка-ак отжигают!
- …но ведь написано: «кукла»!
- …глянь, мудак, вон твоя «кукла» кланяется…
Петька стоял, легонько обняв Эллис за талию, и время от времени оба они отвешивали благодарные поклоны публике. Аплодисменты все длились - восторженные, сокрушительные, требовательные… Однако повторять танец «на бис» он, само собой, не собирался.
Наконец - это было едва ли не главным в номере - он «ломал образ»: легко поднял Эллис - уже прямую, неживую, уже не женщину, а куклу - и так, подчеркнуто небрежно держа под мышкой, понес со сцены, как отработавший реквизит; и вслед ему понесся, накатывая и не спадая, вал новых аплодисментов: так это правда, - вы поняли? - правда, кукла!
Я пробрался к своему столику, сел и припал к бокалу с пивом. Меня одолевала жажда, меня трясло, я был откровенно возбужден увиденным. Понятно, что, как любой фокусник, любой мастер, Петька противится раскрытию профессиональных секретов; и все же мне хотелось задать ему два-три вопроса…
Минут через десять он появился в зале, пробрался к столику и уселся напротив, спиною к сцене.
- Черне пиво , да, - отозвался на вопрос официанта. - Неважно, можно «Крушовице», но лучше «Козел».
Уже заплел косицу… И вполне эта косица вяжется и с бабочкой, и с фраком.
- Петр Романыч, - сказал я. - Позвольте объясниться: я волнуюсь. Вы - страшно талантливая сволочь.
- Сцена хороша, - обронил он, отпивая из моего бокала. - Стильная удобная сцена, очень кукольная. Это второе, что меня, кроме денег, привлекло. Вернее, первое. Тебе правда понравилось?
- Слушай, ты, конечно, скрытник. Но скажи мне, и я сойду с этим в могилу. Как ты добиваешься синхронных шажков с ней?
Он ухмыльнулся:
- Ну, это самое простое. Когда я вначале к ней припадаю, якобы приглашая на танец, я пристегиваю ее правую ногу к своей тонким бесцветным ремешком.
- А потом?
- Потом незаметно для зрителей отстегиваю. Все скрывает длинная юбка. Зачем тебе все эти детали? Когда ты смотришь на картину Писсарро, ты что - разбираешь каждый мазок, чтобы понять, как он добивается вибрации цвета на холсте? Ты просто смотришь и наслаждаешься.
- Ну ладно, а вот эти волнообразные движения бедер?..
- Все, доктор. Шехерезада прекращает дозволенные речи. Пей свое пиво, и… "