Белое на белом: Венеция в тумане
Оригинал взят у dolboeb в Белое на белом: Венеция в тумане
После недели яркого осеннего солнца, ослепительно синего неба и дневной температуры +17, в ночь на понедельник Венецию окутал фирменный туман, который тут называется nebbia.
В газетах пишут, что он задержится в городе на три дня.
Вот как это атмосферное явление описывает Бродский в «Набережной Неисцелимых»:
Местный туман, знаменитая Nebbia, превращает это место в нечто более вневременное, чем святая святых любого дворца, стирая не только отражения, но и все имеющее форму: здания, людей, колоннады, мосты, статуи.
Пароходное сообщение прервано, самолеты неделями не садятся, не взлетают, магазины не работают, почта не приходит. Словно чья-то грубая рука вывернула все эти анфилады наизнанку и окутала город подкладкой. Лево, право, верх, низ тасуются, и не заблудиться ты можешь только будучи здешним или имея чичероне. Туман густой, слепой, неподвижный.
Последнее, впрочем, выгодно при коротких вылазках, скажем, за сигаретами, поскольку можно найти обратную дорогу по тоннелю, прорытому твоим телом в тумане; тоннель этот остается открыт в течение получаса. Наступает пора читать, весь день жечь электричество, не слишком налегать на самоуничижительные мысли и кофе, слушать зарубежную службу Би-Би-Си, рано ложиться спать. Короче, это пора, когда забываешь о себе, по примеру города, утратившего зримость. Ты бессознательно следуешь его подсказке, тем более если, как и он, ты один. Не сумев здесь родиться, можешь, по крайней мере, гордиться тем, что разделяешь его невидимость.
Со времён Бродского многое в Венеции сильно изменилось. Самолёты вчера весь день летали по расписанию. Все магазины и учреждения работали. Изменения в расписании местных катеров-вапоретто (которые Бродский предсказуемо переводит «пароходами», хотя другое его определение - «помесь консервной банки и бутерброда» - кажется более точным) уже в 6 утра были разъяснены на дисплеях всех причалов, и оказались минимальны: отменились две линии из 22, ещё у трёх сократились маршруты.
Технический прогресс победил многие бытовые неудобства, осложнявшие жизнь венецианцам на протяжении 1300 лет, но не отменил волшебства, о котором пишет Бродский.
Туман по-прежнему способен в считанные часы превратить яркую, кипящую жизнью Венецию в сюрреалистический город-призрак, убедительную демо-версию загробного мира. Где пешеходу одинаково трудно поверить и в реальность окружающего пейзажа, и в своё собственное здесь существование.
После недели яркого осеннего солнца, ослепительно синего неба и дневной температуры +17, в ночь на понедельник Венецию окутал фирменный туман, который тут называется nebbia.
В газетах пишут, что он задержится в городе на три дня.
Вот как это атмосферное явление описывает Бродский в «Набережной Неисцелимых»:
Местный туман, знаменитая Nebbia, превращает это место в нечто более вневременное, чем святая святых любого дворца, стирая не только отражения, но и все имеющее форму: здания, людей, колоннады, мосты, статуи.
Пароходное сообщение прервано, самолеты неделями не садятся, не взлетают, магазины не работают, почта не приходит. Словно чья-то грубая рука вывернула все эти анфилады наизнанку и окутала город подкладкой. Лево, право, верх, низ тасуются, и не заблудиться ты можешь только будучи здешним или имея чичероне. Туман густой, слепой, неподвижный.
Последнее, впрочем, выгодно при коротких вылазках, скажем, за сигаретами, поскольку можно найти обратную дорогу по тоннелю, прорытому твоим телом в тумане; тоннель этот остается открыт в течение получаса. Наступает пора читать, весь день жечь электричество, не слишком налегать на самоуничижительные мысли и кофе, слушать зарубежную службу Би-Би-Си, рано ложиться спать. Короче, это пора, когда забываешь о себе, по примеру города, утратившего зримость. Ты бессознательно следуешь его подсказке, тем более если, как и он, ты один. Не сумев здесь родиться, можешь, по крайней мере, гордиться тем, что разделяешь его невидимость.
Со времён Бродского многое в Венеции сильно изменилось. Самолёты вчера весь день летали по расписанию. Все магазины и учреждения работали. Изменения в расписании местных катеров-вапоретто (которые Бродский предсказуемо переводит «пароходами», хотя другое его определение - «помесь консервной банки и бутерброда» - кажется более точным) уже в 6 утра были разъяснены на дисплеях всех причалов, и оказались минимальны: отменились две линии из 22, ещё у трёх сократились маршруты.
Технический прогресс победил многие бытовые неудобства, осложнявшие жизнь венецианцам на протяжении 1300 лет, но не отменил волшебства, о котором пишет Бродский.
Туман по-прежнему способен в считанные часы превратить яркую, кипящую жизнью Венецию в сюрреалистический город-призрак, убедительную демо-версию загробного мира. Где пешеходу одинаково трудно поверить и в реальность окружающего пейзажа, и в своё собственное здесь существование.