"Утро таёжного лета"
В качестве эпиграфа:
"Красота Дома несказанна; Доброта его беспредельна."
Сюзанна Кларк, "Пиранези"
В этом большом неуютном зале уже давно не было ничего, ни картин, ни скульптур, ни даже окон, только простая небольшая лавка в центре и тусклая лампочка в скромном матовом абажуре под тёмным потолком - можно ходить кругами, сидеть, смотреть на свои руки-ноги, разговаривать с самим собой, слушать эхо, щуриться на свет.
Но в один день, поначалу ничего не предвещавший, в зале что-то переменилось, что-то, прикрытое плотным занавесом, появилось на стене. Любопытство первым заметило эту перемену, заёрзало, забегало глазами, потянулось к ткани, но правила посещения зала запрещают прикасаться к экспонатам, поэтому здравомыслию пришлось бить по любопытным рукам, одергивать и цыкать, стараясь хотя бы внешне сохранять спокойствие с налётом безразличия. Но так не могло продолжаться долго, особенно если само понятие «долго» уже обтрепалось, выцвело и не поддается ни описанию, ни подсчёту. И любопытство в один из дней быстрым движением раскрыло то, что было спрятано за материей.
А там - картина, яркая, светлая, красочная, с такими подробными деталями, что её запросто можно принять за окно, в одну ночь прорубленное непонятно кем в толстой стене зала. Картина захватывает дух, приковывает к себе всё внимание зрителя, не только его зрение, но и слух, обоняние, даже осязание - от нее веет легким ароматом таёжных цветов, из нее слышно пение ранних утренних птиц, она греет первыми лучами наступившего лета. Заскучавший в сумраке взгляд не может оторваться от неё, пытается ухватиться и не отпускать ни на секунду каждый штрих, каждый мазок, каждый оттенок, жадно сгребает в гигантскую охапку всё: снежно-белую гряду на горизонте, глубокие зелёные озёра, веснушки цветов на мерно дышащем лугу, тёмный, густой, уходящий за край полотна лес. Время остановилось, наблюдатель не здесь, в привычном зале, он растворяется внутри, посреди бесконечно первого летнего дня и своей юности, неуклюжести, открытости, несуразности, свободы, он не может и не хочет возвращаться - потому что когда-то видел всё это не в пересказе, а своими собственными глазами, сам был персонажем такого же пейзажа. Чистый восторг, стук грохот сердца в ушах, звенящая радость узнавания! И только одна мысль зудит где-то с краю - чего же хотел автор, когда создавал этот шедевр, о чём мечтал, думал ли он именно о тебе, как о зрителе, или о других возможных зрителях, представлял ли, какие эмоции и у кого она будет вызывать.
Но всё резко обрывается: шаркающий шелест стоптанных каблуков смотрителя, вежливое покашливание и тихое звякание часов на цепочке - зал закрывается, приходите в следующий раз, покупайте билет заранее. И что же делать, как отойти от картины, оторвать себя от неё, как пережить бесконечность расставания и минимальную вероятность оказаться рядом хотя бы еще раз?! Спрятаться под лавкой в надежде, что смотритель слеповат и не заметит тебя? Сорвать со стены и попытаться унести с собой, чтобы любоваться ею постоянно и только одному, не допуская никого больше? Смириться и уйти, забыть адрес и больше никогда не приходить? Нет, ни один из этих вариантов не годится. Остаётся только поглубже нырнуть в это утро, буйную зелень, небо с облаками, запомнить всё хорошенько, сохранить этот мир внутри себя, сделать запас на подольше, задержать дыхание - и надеяться, что следующая встреча обязательно случится, что картина не изменится, не пропадёт, дождётся своего зрителя.
"Красота Дома несказанна; Доброта его беспредельна."
Сюзанна Кларк, "Пиранези"
В этом большом неуютном зале уже давно не было ничего, ни картин, ни скульптур, ни даже окон, только простая небольшая лавка в центре и тусклая лампочка в скромном матовом абажуре под тёмным потолком - можно ходить кругами, сидеть, смотреть на свои руки-ноги, разговаривать с самим собой, слушать эхо, щуриться на свет.
Но в один день, поначалу ничего не предвещавший, в зале что-то переменилось, что-то, прикрытое плотным занавесом, появилось на стене. Любопытство первым заметило эту перемену, заёрзало, забегало глазами, потянулось к ткани, но правила посещения зала запрещают прикасаться к экспонатам, поэтому здравомыслию пришлось бить по любопытным рукам, одергивать и цыкать, стараясь хотя бы внешне сохранять спокойствие с налётом безразличия. Но так не могло продолжаться долго, особенно если само понятие «долго» уже обтрепалось, выцвело и не поддается ни описанию, ни подсчёту. И любопытство в один из дней быстрым движением раскрыло то, что было спрятано за материей.
А там - картина, яркая, светлая, красочная, с такими подробными деталями, что её запросто можно принять за окно, в одну ночь прорубленное непонятно кем в толстой стене зала. Картина захватывает дух, приковывает к себе всё внимание зрителя, не только его зрение, но и слух, обоняние, даже осязание - от нее веет легким ароматом таёжных цветов, из нее слышно пение ранних утренних птиц, она греет первыми лучами наступившего лета. Заскучавший в сумраке взгляд не может оторваться от неё, пытается ухватиться и не отпускать ни на секунду каждый штрих, каждый мазок, каждый оттенок, жадно сгребает в гигантскую охапку всё: снежно-белую гряду на горизонте, глубокие зелёные озёра, веснушки цветов на мерно дышащем лугу, тёмный, густой, уходящий за край полотна лес. Время остановилось, наблюдатель не здесь, в привычном зале, он растворяется внутри, посреди бесконечно первого летнего дня и своей юности, неуклюжести, открытости, несуразности, свободы, он не может и не хочет возвращаться - потому что когда-то видел всё это не в пересказе, а своими собственными глазами, сам был персонажем такого же пейзажа. Чистый восторг, стук грохот сердца в ушах, звенящая радость узнавания! И только одна мысль зудит где-то с краю - чего же хотел автор, когда создавал этот шедевр, о чём мечтал, думал ли он именно о тебе, как о зрителе, или о других возможных зрителях, представлял ли, какие эмоции и у кого она будет вызывать.
Но всё резко обрывается: шаркающий шелест стоптанных каблуков смотрителя, вежливое покашливание и тихое звякание часов на цепочке - зал закрывается, приходите в следующий раз, покупайте билет заранее. И что же делать, как отойти от картины, оторвать себя от неё, как пережить бесконечность расставания и минимальную вероятность оказаться рядом хотя бы еще раз?! Спрятаться под лавкой в надежде, что смотритель слеповат и не заметит тебя? Сорвать со стены и попытаться унести с собой, чтобы любоваться ею постоянно и только одному, не допуская никого больше? Смириться и уйти, забыть адрес и больше никогда не приходить? Нет, ни один из этих вариантов не годится. Остаётся только поглубже нырнуть в это утро, буйную зелень, небо с облаками, запомнить всё хорошенько, сохранить этот мир внутри себя, сделать запас на подольше, задержать дыхание - и надеяться, что следующая встреча обязательно случится, что картина не изменится, не пропадёт, дождётся своего зрителя.