Пощады никто не желает
Самое страшное, что могло случиться со мной на войне - произошло. Я, Федор Климов, разведчик 68 морской стрелковой бригады, награжденный медалью «За Отвагу», комсомолец, попал в плен под Ростовом. Сидя на потрескавшейся от жары каменистой земле, мне не хотелось в это верить. И только лай сторожевых собак, и немецкая речь охраны убеждали в реальности происходящего. От страшной жажды и многодневного голода я находился в полузабытьи. Мои друзья из взвода разведки не узнали бы сейчас своего товарища. Одетый в рваную окровавленную гимнастерку с чужого плеча, без обуви, в выгоревшей пилотке, я совсем не был похож на того бравого моряка, с гитарой в бескозырке, лихо державшейся на затылке, которым был еще месяц назад.
Моряк. Реконструкция. Фотограф - Дмитрий Чернов, г. Воронеж
Нас пленных, едва живых оцепили немцы и полицаи, с автоматами наперевес. Предатели вместе с немецким офицером ходили между сидящими на земле обессиленными бойцами и кричали - «Евреи, коммунисты, комиссары, встать!» Также искали моряков, бойцов частей НКВД и пограничников. Все сидели на месте. «Кто укажет на командира, еврея, коммуниста, получит холодную воду, тушенку, хлеб, колбасу» - решили сменить тактику фашисты. Но никто не шелохнулся, хотя пить и есть хотелось каждому из сидящих под палящим солнцем. И конечно, каждый знал, что среди нас были и коммунисты, и офицеры, и моряки. Но никто никого не выдавал. Через час после безуспешных попыток найти евреев и комиссаров к пленным, в клубах пыли, подкатил бронеавтомобиль с пулеметом, установленным поверх темно серой кабины. Немецкий офицер взгромоздился на кабину и стал орать что-то на своем языке. Сидящий рядом на капоте переводчик объяснял нам его слова - «Если сейчас с земли не встанут те, кого мы ищем, вы все будете немедленно расстреляны из этого пулемета». Солдат с закатанными по локоть рукавами кителя и в зеленых противопыльных очках передернул для убедительности затвор своего МГ. Я не спеша поднялся с земли. К тому моменту мне рассказали, что гитлеровцы нас, моряков, в плену не держат. Бояться. Встал с земли и сидевший неподалеку комиссар нашего батальона, отряхивая с себя южную густую пыль. Вот поднялся еще боец, который лежал с перебинтованной головой и, казалось, был без сознания. Немцы заулыбались, предатели оживленно защелкали затворами в нетерпении. А с выжженной земли вставали, один - за - одним, пленные красноармейцы. И вот уже через минуту все в полный рост стояли перед немецким броневиком. Даже тяжелораненые попросили своих товарищей, чтобы их подняли.
Немец-пулемётчик. Реконструкция
Немцы опешили. Застыв в каком-то оцепенении, они смотрели на пленных, стоящих перед ними с гордо поднятыми головами. Несколько мгновений висела такая тишина, что, казалось, было слышно стук сердец всех, кто поднялся навстречу смерти. Молчали даже овчарки, с хищным любопытством ожидая, что произойдет дальше. Вот-вот в лица пленных плюнет свинцом ствол немецкого пулемета. Пауза, длившаяся меньше минуты, показалась нам пленным вечностью. Прервал ее немецкий офицер, сорванным голосом прооравший «Шайзе!» И началось. Собаки захлебнулись в лае, кричали немцы, неистово матерились полицаи. Все бегали среди стоящих бойцов, тыча в наши исхудавшие лица стволами, паля в ярости в воздух, осыпая всех ударами палок и прикладов. Мы понимали, что это дикая злость - она от растерянности. От того, что не ожидали враги такого братского единства от обреченных людей. А я стоял и слегка улыбаясь думал «Это Победа!». Гитлеровцы рассчитывали, что цепляясь за жизнь мы начнём выдавать им своих товарищей. Рассчитывали на подлость, трусость, предательство. Но сволочей среди нас не нашлось. Все мы оставались людьми. Настоящими, русскими солдатами. Армяне и грузины, украинцы и белорусы, казахи, татары и евреи были частью одной страны, одной армии. Армии русской по духу, по совести, по принципам. Воинов этой армии учил Суворов - «сам погибай, а товарища выручай». Вот мы и отдавали жизни свои друг за друга.
Спасение товарища. Реконструкция. Фотограф - Климко Татьяна
Ничего не добившись, немцы погнали наш строй по пыльной дороге. Шли в сторону, где еще совсем недавно гремели бои. Мы брели по грунтовке, а полицаи, с белыми повязками на рукавах, злорадствовали - «вы еще не знаете, что вас ждет! Вы еще пожалеете». Но нам было плевать на то, что они шипели. Только что каждый из нас готовился умереть, ожидая расстрела. Что могло быть хуже, страшнее этого ожидания? Мы брели по выжженной солнцем глине. Радуясь тем редким моментам, когда нечаянные тучки закрывали жгучее солнце, давая нам нежную прохладу тени. В такие моменты казалось, что над строем пленных прилетал свежий горный ветерок и ничего лучше этого быть не может. Мы глядели по сторонам. Степной пейзаж. То тут, то там виднелись воронки от снарядов разных калибров, чернели остовы сгоревших автомобилей. Нам на глаза попадались перевернутые повозки, разбитые ящики с патронами и снарядами и вздувшиеся от жары трупы погибших лошадей, над которыми, жужжа, вертелись рои мух и ос. Я больше смотрел под ноги, опасаясь порезать свои босые ступни острым стальным осколком мины или снаряда.
Минное поле. Реконструкция
Вскоре мы увидели обугленные окопы Ростовского рубежа обороны. Впечатление было такое что земля вокруг них еще не остыла от боя, от страшных рукопашных, от яростных атак, которые кипели здесь несколько ,суток тому назад. Над окопами стаями летали вороны, и стоял сладковатый запах разложения от сотен неубранных засыпанных под брустверами и в воронках трупов. Нам казалось, что строй ведут на уборку гниющих тел, но нет. Мы прошли линию окопов и пошагали дальше, к нейтралке, туда, где лежала поваленная взрывами колючка. Туда, где по законам войны находились минные поля.
Вскоре я обратил внимание что вся нейтральная территория размечена какими-то красными флажками, а возле поваленной у брустверов окопов колючей проволоки лежат наготове, сложенные с немецкой аккуратностью, штабеля больших длинных палок-шестов. Я сразу все понял. И ужаснулся от своей страшной догадки.
Мы должны были разминировать это поле. Собой. Нас было больше двух сотен. Построились. Немецкий офицер так и объяснил, что впереди мины и наша задача их найти. «Все, до одной», - сказал он и рассмеялся. Среди моих товарищей послышался ропот - «лучше б нас всех из пулемета положили, когда мы встали». Полицаи, ехидно улыбаясь, вручали каждому шест и выстроили в две шеренги. В строю между нами расстояние - вытянутая рука. Справа от меня - грузин Шалва из 339 Ростовской дивизии, а слева - артиллерист - украинец Мыкола. Мы оказались во второй шеренге, которая стояла шагов на десять позади первой, смещенная так, чтобы перекрыть просветы. Сзади нас в метрах 50 смеялись и покуривали немецкие автоматчики. Офицер продемонстрировал всем как нужно орудовать палкой - щупом и предупредил - «кто будет плохо арбайтен - работать, то есть, тот есть капут» и показал рукой на автоматчиков.
Андрей Кудряков под Ростовом с обезвреженной немецкой миной
Лично у меня ноги налились свинцом, приросли к земле. Может быть, впервые с начала войны я испытал такой страх. Но свой выбор мы все сделали час назад, когда отказавшись предавать своих товарищей, встали как один под дуло пулемета. Мы посмотрели друг на друга последний раз, прощаясь. Я обнял Шалву, пожал сухую руку Мыколе. Впереди меня, в первой шеренге два маленьких казаха смотрели друг на друга глазами полными слез. Возможно, они были братьями. И тут кто-то из первого ряда запел:
«Наверх вы товарищи все по местам...»
Это была наша любимая морская песня «Варяг». С ней мы поднимались в атаку, с ней погибали под пулями врага. Я как-то сразу подхватил:
«...Пощады никто не желает...»
И, полундра, мы двинулись, пошли на минное поле.
Через мгновение прозвучал первый взрыв, затем еще и еще. Раздались крики боли, страдания тех, кого не убило сразу, а порвало, оторвав ноги, ступни. Защелкали немецкие автоматы. Фашисты, опасливо ступая сзади, добивали изувеченных бойцов. А над строем, который рвали взрывы мин, звучали слова нашей боевой песни:
«Не думали братцы мы с вами вчера, что нынче умрем под волнами...»
Я не смотрел по сторонам, глядя только вперед на спасительный конец минного поля. Хотя надежды выбраться из этой мясорубки было мало. Шалву снесло взрывной волной. Он упал как раз на мину, которая разорвала его тело в клочья. Мыколу порубило осколками. Казахи из первой шеренги погибли еще в самом начале. Нас, оставшихся в живых, засыпало землей, камнями, секло осколками, забрасывало тем, что осталось от наших попавших на мины товарищей, заливало чужой кровью. Мы падали от взрывной волны, затем вновь поднимались, шли и пели. И чем ближе был конец этого проклятого поля, тем тише были слова «Варяга». Последние метры казались совершенно бесконечными. Но наш слабеющий, совсем не стройный хор живых мертвецов все еще звучал. Мы, окровавленные, оглушенные, наполовину сошедшие с ума от этого ада, продолжали в исступлении орать охрипшими, севшими от жажды голосами:
«Не скажет ни камень, ни крест где легли во славу мы русского флага...»
Погибшие
Осталось пару шагов к концу минного поля, к концу наших мучений, и … И тут взрыв, потом еще один и еще. Вновь звуки выстрелов, крики страдания. Господи, пожалуйста, прекрати весь этот кошмар. Я закрыл голову руками. Осколки этих последних взрывов обожгли сталью мое лицо, порвав мне щеку, ухо, выбив зубы. Из правой кисти моей хлестала кровь. Часть пальца была начисто срезана металлом. Но боли я не ощущал. Не чувствовал вообще ничего. Абсолютно. Было какое-то ощущение внутреннего опустошения. Будто из души у меня вытрясли все: боль, страх, ненависть и любовь, все чувства. Внутри ничего не осталось.
Меня тряс озноб. Перешагнув через флажки ограждения минного поля, я без сил упал на землю. Рядом со мной ложились на ссохшуюся степную траву те, кому удалось выжить. Счастливчики. Мы лежали и тяжело дыша смотрели в бескрайнее русское небо. Молча. Что теперь с нами будет? Какие мучения немцы придумают для нас еще? Погонят еще через одно минное поле? Мин здесь еще много! Или расстреляют? Мы заслужили легкой смерти! Я поднялся с земли, чтобы посмотреть, сколько же нас осталось.
Выжившие
Пятнадцать! Пятнадцать выживших из более чем двух сотен бойцов. Мои товарищи, как и я, стали подниматься с земли и собираться в группу. Некоторые подходили, шатаясь, как пьяные. Кто-то плакал, но большинство не могли, как и я, ни плакать, не улыбаться. Просто обнимались как братья. Страшные братья. Все мы были в изодранных грязных гимнастерках. Наша форма покрылась бурыми пятнами крови. Почти все, как и я раненные. А лица… Лица у нас всех были как у шахтера Стаханова, черные от пыли и пороховой гари и по этой въевшейся черноте струился пот, перемешанный с грязью и кровью.
В исступлении смотрели на ту территорию смерти, по которой мы только что прошли. Жуткий пейзаж. Все поле было перепахано еще дымящимися воронками, а между ними, куда не посмотри, разбросаны останки наших павших товарищей. Туловища, руки, ноги, головы, добитые выстрелами раненные. Черная земля минного поля, казалось, была вся залита кровью, залита нашим страданием. Вот это настоящая война.
Такую ни в одном фильме не покажут. И в самом страшном сне этого не увидишь.
Настоящая война
А нам всем не верилось, что мы остались живы. В тот момент война для нас как бы закончилась. Может быть потому, что мы побывали в самом пекле, там откуда не возвращаются, там, где война смотрит на тебя свинцом своих злых глаз и говорит: «ты теперь мой». А если кому-то, посчастливиться вернуться, вырваться из этой зловонной пасти войны, то для него она уже заканчивается. Как заканчивается шторм для тех моряков, которые сумели выжить на гребне самой большой и опасной волны. После нее все остальные волны кажутся штилем
Чуть в стороне, в шагах тридцати от нас, стояла группа немецких автоматчиков. Они обошли минное поле стороной и теперь стояли, молча, и глядели на нас, как бы размышляя, что с нами делать.
Немного позднее я понял причину их замешательства. Всегда наглые, самоуверенные немцы вдруг поняли, что им не победить русского солдата. И они испугались. Испугались нас, горстку израненных, но непобедимых. Когда они, молча, вели нас в лагерь, я видел страх в их голубых глазах, страх того, что мы «не пожелавшие пощады» победим и отомстим им за все.
Прощание. Фотограф - Дмитрий Чернов
Когда нас гнали в лагерь, мы увидели, что к нейтральной полосе, на которой еще оставалось много минных полей, гонят очередную колонну пленных. Мы были уже далеко, когда послышались первые звуки взрывов, и нам на секунду показалось, что были слышны звуки нашей песни
«Наверх вы товарищи все по местам, последний парад наступает…»
Послесловие: Я рассказал эту историю на конференции активистов "Бессмертный полк России" в Ростове-на-Дону 9 декабря 2018 года. После этого рассказа зал долгое время молчал и только к концу собрания ко мне стали подходить учителя школ с просьбой опубликовать свой рассказ в Живом Журнале "Миус Фронта".
Андрей Кудряков. Выступление на Конференции "Бессмертный полк-моя история"
Если вам понравилась статья, пожалуйста, подписывайтесь на канал и поставьте лайк! Ваши поддержка и отзывы очень важны для меня. Спасибо!
Вы также можете читать меня в:
Телеграм: https://t.me/akudryakov
ВК: https://vk.com/mius_front
Яндекс Дзен: https://dzen.ru/capitan_kudryakov