Шварц Миротвор. Выбор России, ч.2.
***
-- Следующий вопрос, -- сказал Михаил II, -- касается моральных ценностей, на которых зиждется наше общество. Я хотел бы спросить кандидатов, как они относятся к признанию гражданских браков. Начнем с господина премьер-министра.
-- Я полагаю, -- торжественным тоном возгласил Шульгин, -- что о равноправии гражданских и церковных браков не может быть и речи. Да, у нас в стране есть свобода совести. Да, у нас нет больше религиозной дискриминации, равно как и сословных ограничений. Да, любой гражданин России имеет право свободно переходить из одного вероисповедания в другое. И тем не менее Русская Православная Церковь от государства отнюдь не отделена.
-- Какая средневековая дикость, -- покачал головой Керенский.
-- А как же ваша любимая Англия? - язвительно заметил Шульгин. - Там Англиканская Церковь до сих пор является государственной.
-- Да, но при чем тут гражданские браки? Какая разница, венчаются молодые в молитвенном доме или же просто заявляют о своем браке в светском государственном учреждении?
-- Разница огромная! - закричал Шульгин. - Ибо сказано в Священном Писании самим Господом нашим: "посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает." Вот почему институт церковного брака священен! Вот почему мы, русское правительство, обязаны его защитить!
-- Но какая же разница в том, -- возразил Керенский, -- прилепится ли человек к жене своей в церкви или где-нибудь еще? Так или иначе, Богу подобный союз должен быть угоден.
-- Только в том случае подобный союз будет угоден Богу, -- убежденно заявил Шульгин, -- если он будет совершен в храме Божием. Так было всегда, и я не вижу причины, по которой мы должны отказываться от своих древних православных обычаев. Православие - краеугольный камень всей русской жизни, и мы не можем вот так взять и отвернуться от Господа нашего, когда речь идет о браке и семье - основе нашего общества. Ведь если отвернуться от Бога, то это значит, что дозволено все. Сегодня мы официально признаем брак православного с католичкой, завтра - магометанина с еврейкой, а послезавтра - мужчины с мужчиной? Нет, господин Керенский, я никому не позволю покушаться на наши моральные ценности!
* * *
-- Ну что, поручик? - усмехнулся командир батальона капитан Тухачевский. - Похоже, что мы этот чертов Гамбург наконец-то взяли.
-- Похоже на то, господин капитан, -- кивнул командир второй роты поручик Уборевич. - Вчера, правда, на окраинах какие-то фрицы бросали в наши танки "коктейли Геббельса", но мы кого ликвидировали, кого разогнали, а некоторых поймали.
-- Надо посмотреть, нет ли среди них анархистов, -- задумчиво произнес Тухачевский. - Эй, Егорка!
Через пять секунд в комнату вошел унтер-офицер Жуков.
-- Слушай, Егорушка, -- ласково обратился к унтеру Тухачевский, -- возьми-ка ты пару конвойных, да приведи ко мне всех, кого вчера на окраине поймали.
Жуков помчался выполнять приказание, стараясь не подавать виду, что в очередной раз смертельно обижен. Ведь не так давно он был кавалерийским штабс-капитаном, но проворовался - после чего был за чрезмерную любовь к "трофеям" разжалован в унтера и переведен в пехоту.
-- Добро пожаловать, господа партизаны, -- перешел Тухачевский с русского на немецкий, обратившись к шестерым арестованным. - Для начала давайте-ка познакомимся.
Хотя сами по себе имена и фамилии немцев ничего капитану не говорили, один из задержанных, назвавшийся Лео Задером, Тухачевского сразу же заинтересовал. Дело было в том, что Задер говорил с каким-то странным акцентом.
-- Интересно, герр Задер, -- обратился капитан к подозрительному партизану, отпустив всех остальных и оставшись с собеседником один на один, -- что это у вас за произношение такое? В какой это германской земле так слова произносят?
-- Так говорят в... в той деревне, откуда я родом, -- угрюмо ответил Задер все с тем же акцентом.
-- Смотри ты... -- пробормотал Тухачевский. - Ох и знакомый же у тебя акцент... Стоп!
Задер немного дернулся.
-- Стоп! - повторил капитан. - Не знаю, в какой ты вырос немецкой деревне, но говорят так у нас в Одессе - и не только. Эти интонации присущи языку под названием "идиш"!
Задер снова дернулся, но ничего не ответил.
-- И вид у тебя не больно арийский, как сказали бы нацисты, -- торжествующе сказал Тухачевский. - А это значит, что никакой ты не нацист и не партизан. Ты - анархист.
-- Я не анархист и не еврей, -- без особой убежденности в голосе промямлил Задер. - Я истинный ариец и патриот Германии. Хайль Гитлер!
-- Ладно, фраер, кончай свистеть, -- усмехнулся капитан.
-- Я не лгу, -- замотал головой Задер.
-- Стоп! - направил на арестованного указательный палец Тухачевский. - Я ведь случайно сказал предыдущую фразу по-русски. Как же ты меня понял?
На Задера было жалко смотреть. Ответить ему было нечего.
-- Значит, ты не просто анархист, а наш, русский, - сказал капитан. - А ну-ка поворотись, сынку! Где-то я видел твою рожу.
-- А шо поворотись? - дерзко ответил анархист. -- Ну и где ты меня мог видеть, начальник?
-- Знаю, знаю! - воскликнул Тухачевский. - Эй, Егорка! Отведи-ка вот этого в отдельную камеру.
Оставшись один, капитан снял телефонную трубку и набрал номер.
-- Алло! Военный прокурор Вышинский? Здравствуйте, это капитан Тухачевский. Я тут поймал Леву Задова. Ну да, который у батьки Махно первый заместитель. Вот повезло-то, а? Завтра заезжайте забрать.
* * *
-- Господин Керенский, -- перешел царь к новому вопросу, -- вы уже несколько часов нещадно критикуете ошибки и просчеты премьер-министра Шульгина. Однако критиковать всегда легче, нежели предлагать что-то лучшее. Чем будет отличаться курс действий вашего правительства, если выборы выиграете вы?
-- Благодарю вас за превосходный вопрос, ваше величество, -- любезно поклонился императору Керенский. - Если я буду премьер-министром... вернее, когда я буду премьер-министром, я все сделаю по-другому. Я назначу Павла Николаевича Милюкова министром иностранных дел, и он поедет со специальной миссией в Лондон и Париж, дабы убедить наших верных союзников разделить с нами тяготы оккупации. Отказавшись от единоличной гегемонии в Европе и протянув руку дружбы, мы непременно убедим французов снова ввести войска в Рейнскую область, а англичан - занять Нижнюю Саксонию и Шлезвиг-Гольштейн. Мы проведем в Германии тотальную денацификацию, отстранив от участия в новых выборах всех членов нацистской партии. После этого на выборах победят социал-демократы и коммунисты, с которыми до сих пор не нашло общий язык нынешнее российское правительство - но найдем мы, прогрессивные демократы. Все это позволит нам сократить численность российского воинского контингента в Германии, и тогда мы сможем наконец-то сосредоточиться на борьбе с анархизмом. Мы обязательно поймаем батьку Махно и всех его подручных, мы ликвидируем всех врагов России, мы вернем россиянам мир и спокойствие. И тогда мы сможем наконец улучшить экономическую ситуацию, а заодно отделить наконец церковь от государства и окончательно превратить Российскую Империю в цивилизованную державу. Избиратели прекрасно знают, что я никогда не даю пустых обещаний. Я всегда верно и смело служил идеалам свободы и демократии!
Шульгин лишь тихо хмыкнул, вспоминая тот исторический день в марте семнадцатого года, сразу после отречения Николая II в пользу Михаила. Тогда к новому царю пришла толпа солдат и матросов, которой руководил как раз Керенский. Они пришли его арестовать - но Михаил лишь спокойно улыбнулся и произнес:
-- Господа, вы что-то перепутали. Николаем зовут моего брата.
После чего толпа, опешившая от такого ответа, немедленно разошлась восвояси. Ушел и Керенский, никакой смелости не проявив.
И слава Богу!
* * *
Не проспав и часа, Лева Задов проснулся. И не потому, что ему захотелось по нужде, а потому, что кто-то его методично толкал в бок.
Этот "кто-то" оказался молодым подпоручиком, невесть как попавшим в левину камеру.
-- Ну шо такое? - пробурчал Лева. - Шо тебе надо, падла?
-- Пошли, -- спокойно сказал подпоручик.
-- Куда это пошли?
-- Куда надо, -- достал пистолет офицер, приглашая Леву следовать за собой.
-- На расстрел, чи шо? - поинтересовался Лева, идя за подпоручиком по тюремному коридору. - Так ведь нельзя, начальник. Женевская конвенция ведь...
Он знал, что правительство Шульгина давно уже не признает в борьбе с анархизмом никакие конвенции, но все же не мог не ухватиться за эту зыбкую соломинку.
-- Или на допрос? Или куда? - продолжал задавать вопросы Задов, но ответов так и не дождался. Внезапно они подошли к выходу на... улицу. Часовой почему-то лежал на земле и не двигался.
-- Ой, а шо это с ним случилось? - удивился Лева.
-- Хлороформ, -- коротко пояснил подпоручик, после чего указал на дверь стоящего рядом автомобиля. - Садись.
Пожав плечами, Задов сел на пассажирское сиденье. Офицер завел мотор и повел машину куда-то по переулкам.
-- Так а куда мы едем-то? - спросил Лева.
-- А куда тебе надо? - ответил вопросом на вопрос подпоручик.
-- Не понял... -- действительно не понял Задов.
-- Ну, где у тебя тут эти... хазы, малины? Где ты можешь спрятаться?
-- Так я тебе и сказал, -- хмыкнул Лева. - Да шоб я корешей выдал своих...
-- Меня не интересуют твои... кореши. Мне нужно, чтобы ты спрятался и больше не попадался.
-- Так ты шо... отпустить меня хочешь?
-- Ты поразительно догадлив, -- усмехнулся подпоручик.
-- А...
-- А зачем - это уже не твоего ума дело.
Задов пожал плечами.
-- Ну, если так... давай-ка вон туда, поближе к порту...
Высадив Леву в указанном месте, офицер развернул машину и уехал в неизвестном направлении.
Хотя Задов так ничего и не понял, сам подпоручик смысл своего поступка понимал прекрасно. Ведь подпоручик Власов знал, как отразятся известия о поимке Задова на исходе предстоящих выборов.
И разве мог допустить победу Шульгина над Керенским верный член Партии Социалистов-Революционеров?
* * *
-- Итак, господа, -- сказал Михаил II, -- наша долгая беседа наконец-то подошла к концу. Что вы желаете сказать нашим радиослушателям на прощание?
-- Я надеюсь, -- торжественным тоном произнес Керенский, -- что российский народ сделает правильный выбор.
-- Я тоже на это надеюсь, -- заметил Шульгин.
-- А я в этом уверен, -- добавил император. - Ибо в любом случае выбор России будет правильным, кто бы ни победил. Потому что народ ошибаться не может.
* * *
Услышав стук в дверь, Григорий Котовский немедленно проснулся. Уже давно чуткий сон был необходимым атрибутом его деятельности. Как и ледяное спокойствие.
Тем не менее, открыв дверь, Котовский побледнел и всплеснул руками. Перед ним стоял Лева Задов.
-- Лева! Ты?
-- Ну а то кто же, Гриня? Князь Кропоткин?
-- Но ведь ты... но ведь тебя...
-- Ну да, замели. Бежал, плевое дело. Но теперь надо ноги делать, Гриня.
-- Ясно, -- кивнул Котовский, немного успокоившись. - Пошли.
Дорога в порт была короткой, но небезопасной. То и дело слышался шум, издаваемый проходящими военными патрулями.
-- Ой, Гриня, ну осторожней надо, чи шо... Заметут ведь обратно...
-- Не дрейфь, Левка, у меня ксива. А ты, скажу, со мной.
Они свернули на незнакомую Леве улицу. Где-то совсем недалеко послышался стук копыт.
-- Ну вот... -- задумчиво сказал Котовский. - Вот и все...
-- То есть как это все, Гриня? Мы ж ишо не...
Вместо ответа Котовский вынул из кармана револьвер и выстрелил старому другу и товарищу в лицо. Задов упал навзничь, не издав ни единого звука. Затем Котовский выстрелил еще несколько раз - не столько для верности, сколько для того, чтобы привлечь внимание.
Стук копыт приблизился.
-- Петька, не отставай! - послышался чей-то властный голос.
А через несколько мгновений из переулка показались два кавалериста.
-- Штабс-капитан Чапаев, -- представился Котовскому один из них. - Что за шум?
* * *
Взобравшись на старый памятник в форме броневика (воздвигнутый на этой питерской улице в память о мировой войне), пожилой человек с мудрым и грустным лицом возбужденно заговорил:
-- Россияне! Друзья мои! Когда вы пойдете на выборы, не голосуйте ни за Керенского, называющего себя "демократом", ни за Шульгина, именующего себя "патриотом"! Ведь ни один из них войны не прекратит!
-- О, да это ж Алексей Максимыч! - послышался голос какого-то уличного зеваки.
-- Пошли послушаем! - подхватил другой случайный прохожий.
-- Смотрите, это Горький!
-- Давай, Максимыч, режь им всю правду-матку!
-- Разве в том состоит демократия, -- продолжал надрываться Горький, -- чтобы допустить на предвыборную беседу только двух кандидатов? А как же остальные кандидаты, независимые? Да, за мной не стоят партийные блоки, думские фракции или финансовые олигархи! Но зато я богат землей русской, которую за свою жизнь исходил босиком вдоль и поперек! Я знаю и люблю русский народ, а ведь демократия - это и есть народовластие!
-- Правильно, Максимыч! Вот за тебя и проголосую!
-- Ты что, Митяй, с ума сошел? Хочешь свой голос на ветер выбросить? Шульгина на новый срок оставить?
-- Да тише ты, Андрюха! Не мешай великому писателю с народом гутарить!
-- И разве в том заключается патриотизм, -- не унимался Горький, -- чтобы чужие земли покорять, рурским углем да сталью прельстившись? Хватит! Долой войну! Пора нам, люди русские, вывести войска из Германии немедленно! А также из Македонии, Эфиопии и прочих иноземных мест! И Финляндию с Польшей отпустить давно пора восвояси, и иные национальные окраины! Хватит нам и нашей Руси великой - вон она какая большая-то...
-- Последние известия! - послышался голос мальчишки-газетчика. - Новости чревзычайной важности!
И народ, только что внимавший своему кумиру, кинулся раскупать газеты с последними известиями.
-- Испортил речь мне, дурак... -- невольно перефразировал Горький одного из своих героев.
-- Историческое событие в Гамбурге! - продолжал орать газетчик. - Анархист номер два Задов ликвидирован контрразведчиком Котовым! Премьер Шульгин представляет Котова к Георгиевскому! Керенский требует экспертизы во избежание ошибки!
Тяжело вздохнув, Максим Горький слез с памятника и направился к ближайшему трамваю.
* * *
-- Ну что ж, товарищи, -- сказал Нестор Махно, подняв стакан с водкой, -- выпьем за упокой души друга и соратника нашего. Положил Лева Задов жизнь свою на алтарь дела святого.
Прослезившись, анархисты выпили. Потом закусили.
И только два человека во всем мире знали, как именно смерть Левы Задова послужила святому делу.
Одним из этих двух людей был сам батька Махно. Другим - Котов-Котовский, сначала подставивший Леву во время столкновения с российскими танками, а потом застреливший его на гамбургской улице в портовом районе.
И вот сейчас премьер Шульгин мог с чистой совестью утверждать, что война в Германии - не ошибка и не просчет, а хоть и своеобразный, но все же эффективный способ борьбы с анархизмом.
Теперь уже не было и сомнения, что Шульгин останется премьер-министром. А это значит, что Российская Империя и дальше будет стремиться к всемирной гегемонии, вторгаясь куда попало и пытаясь обьять необьятное. И в конце концов надорвется. И рухнет.
А если рухнет самое могучее государство в мире, то почему бы не рухнуть и остальным?
А когда рухнут все государства, на всей Земле наступит наконец анархия.
Мать порядка.
-- Следующий вопрос, -- сказал Михаил II, -- касается моральных ценностей, на которых зиждется наше общество. Я хотел бы спросить кандидатов, как они относятся к признанию гражданских браков. Начнем с господина премьер-министра.
-- Я полагаю, -- торжественным тоном возгласил Шульгин, -- что о равноправии гражданских и церковных браков не может быть и речи. Да, у нас в стране есть свобода совести. Да, у нас нет больше религиозной дискриминации, равно как и сословных ограничений. Да, любой гражданин России имеет право свободно переходить из одного вероисповедания в другое. И тем не менее Русская Православная Церковь от государства отнюдь не отделена.
-- Какая средневековая дикость, -- покачал головой Керенский.
-- А как же ваша любимая Англия? - язвительно заметил Шульгин. - Там Англиканская Церковь до сих пор является государственной.
-- Да, но при чем тут гражданские браки? Какая разница, венчаются молодые в молитвенном доме или же просто заявляют о своем браке в светском государственном учреждении?
-- Разница огромная! - закричал Шульгин. - Ибо сказано в Священном Писании самим Господом нашим: "посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает." Вот почему институт церковного брака священен! Вот почему мы, русское правительство, обязаны его защитить!
-- Но какая же разница в том, -- возразил Керенский, -- прилепится ли человек к жене своей в церкви или где-нибудь еще? Так или иначе, Богу подобный союз должен быть угоден.
-- Только в том случае подобный союз будет угоден Богу, -- убежденно заявил Шульгин, -- если он будет совершен в храме Божием. Так было всегда, и я не вижу причины, по которой мы должны отказываться от своих древних православных обычаев. Православие - краеугольный камень всей русской жизни, и мы не можем вот так взять и отвернуться от Господа нашего, когда речь идет о браке и семье - основе нашего общества. Ведь если отвернуться от Бога, то это значит, что дозволено все. Сегодня мы официально признаем брак православного с католичкой, завтра - магометанина с еврейкой, а послезавтра - мужчины с мужчиной? Нет, господин Керенский, я никому не позволю покушаться на наши моральные ценности!
* * *
-- Ну что, поручик? - усмехнулся командир батальона капитан Тухачевский. - Похоже, что мы этот чертов Гамбург наконец-то взяли.
-- Похоже на то, господин капитан, -- кивнул командир второй роты поручик Уборевич. - Вчера, правда, на окраинах какие-то фрицы бросали в наши танки "коктейли Геббельса", но мы кого ликвидировали, кого разогнали, а некоторых поймали.
-- Надо посмотреть, нет ли среди них анархистов, -- задумчиво произнес Тухачевский. - Эй, Егорка!
Через пять секунд в комнату вошел унтер-офицер Жуков.
-- Слушай, Егорушка, -- ласково обратился к унтеру Тухачевский, -- возьми-ка ты пару конвойных, да приведи ко мне всех, кого вчера на окраине поймали.
Жуков помчался выполнять приказание, стараясь не подавать виду, что в очередной раз смертельно обижен. Ведь не так давно он был кавалерийским штабс-капитаном, но проворовался - после чего был за чрезмерную любовь к "трофеям" разжалован в унтера и переведен в пехоту.
-- Добро пожаловать, господа партизаны, -- перешел Тухачевский с русского на немецкий, обратившись к шестерым арестованным. - Для начала давайте-ка познакомимся.
Хотя сами по себе имена и фамилии немцев ничего капитану не говорили, один из задержанных, назвавшийся Лео Задером, Тухачевского сразу же заинтересовал. Дело было в том, что Задер говорил с каким-то странным акцентом.
-- Интересно, герр Задер, -- обратился капитан к подозрительному партизану, отпустив всех остальных и оставшись с собеседником один на один, -- что это у вас за произношение такое? В какой это германской земле так слова произносят?
-- Так говорят в... в той деревне, откуда я родом, -- угрюмо ответил Задер все с тем же акцентом.
-- Смотри ты... -- пробормотал Тухачевский. - Ох и знакомый же у тебя акцент... Стоп!
Задер немного дернулся.
-- Стоп! - повторил капитан. - Не знаю, в какой ты вырос немецкой деревне, но говорят так у нас в Одессе - и не только. Эти интонации присущи языку под названием "идиш"!
Задер снова дернулся, но ничего не ответил.
-- И вид у тебя не больно арийский, как сказали бы нацисты, -- торжествующе сказал Тухачевский. - А это значит, что никакой ты не нацист и не партизан. Ты - анархист.
-- Я не анархист и не еврей, -- без особой убежденности в голосе промямлил Задер. - Я истинный ариец и патриот Германии. Хайль Гитлер!
-- Ладно, фраер, кончай свистеть, -- усмехнулся капитан.
-- Я не лгу, -- замотал головой Задер.
-- Стоп! - направил на арестованного указательный палец Тухачевский. - Я ведь случайно сказал предыдущую фразу по-русски. Как же ты меня понял?
На Задера было жалко смотреть. Ответить ему было нечего.
-- Значит, ты не просто анархист, а наш, русский, - сказал капитан. - А ну-ка поворотись, сынку! Где-то я видел твою рожу.
-- А шо поворотись? - дерзко ответил анархист. -- Ну и где ты меня мог видеть, начальник?
-- Знаю, знаю! - воскликнул Тухачевский. - Эй, Егорка! Отведи-ка вот этого в отдельную камеру.
Оставшись один, капитан снял телефонную трубку и набрал номер.
-- Алло! Военный прокурор Вышинский? Здравствуйте, это капитан Тухачевский. Я тут поймал Леву Задова. Ну да, который у батьки Махно первый заместитель. Вот повезло-то, а? Завтра заезжайте забрать.
* * *
-- Господин Керенский, -- перешел царь к новому вопросу, -- вы уже несколько часов нещадно критикуете ошибки и просчеты премьер-министра Шульгина. Однако критиковать всегда легче, нежели предлагать что-то лучшее. Чем будет отличаться курс действий вашего правительства, если выборы выиграете вы?
-- Благодарю вас за превосходный вопрос, ваше величество, -- любезно поклонился императору Керенский. - Если я буду премьер-министром... вернее, когда я буду премьер-министром, я все сделаю по-другому. Я назначу Павла Николаевича Милюкова министром иностранных дел, и он поедет со специальной миссией в Лондон и Париж, дабы убедить наших верных союзников разделить с нами тяготы оккупации. Отказавшись от единоличной гегемонии в Европе и протянув руку дружбы, мы непременно убедим французов снова ввести войска в Рейнскую область, а англичан - занять Нижнюю Саксонию и Шлезвиг-Гольштейн. Мы проведем в Германии тотальную денацификацию, отстранив от участия в новых выборах всех членов нацистской партии. После этого на выборах победят социал-демократы и коммунисты, с которыми до сих пор не нашло общий язык нынешнее российское правительство - но найдем мы, прогрессивные демократы. Все это позволит нам сократить численность российского воинского контингента в Германии, и тогда мы сможем наконец-то сосредоточиться на борьбе с анархизмом. Мы обязательно поймаем батьку Махно и всех его подручных, мы ликвидируем всех врагов России, мы вернем россиянам мир и спокойствие. И тогда мы сможем наконец улучшить экономическую ситуацию, а заодно отделить наконец церковь от государства и окончательно превратить Российскую Империю в цивилизованную державу. Избиратели прекрасно знают, что я никогда не даю пустых обещаний. Я всегда верно и смело служил идеалам свободы и демократии!
Шульгин лишь тихо хмыкнул, вспоминая тот исторический день в марте семнадцатого года, сразу после отречения Николая II в пользу Михаила. Тогда к новому царю пришла толпа солдат и матросов, которой руководил как раз Керенский. Они пришли его арестовать - но Михаил лишь спокойно улыбнулся и произнес:
-- Господа, вы что-то перепутали. Николаем зовут моего брата.
После чего толпа, опешившая от такого ответа, немедленно разошлась восвояси. Ушел и Керенский, никакой смелости не проявив.
И слава Богу!
* * *
Не проспав и часа, Лева Задов проснулся. И не потому, что ему захотелось по нужде, а потому, что кто-то его методично толкал в бок.
Этот "кто-то" оказался молодым подпоручиком, невесть как попавшим в левину камеру.
-- Ну шо такое? - пробурчал Лева. - Шо тебе надо, падла?
-- Пошли, -- спокойно сказал подпоручик.
-- Куда это пошли?
-- Куда надо, -- достал пистолет офицер, приглашая Леву следовать за собой.
-- На расстрел, чи шо? - поинтересовался Лева, идя за подпоручиком по тюремному коридору. - Так ведь нельзя, начальник. Женевская конвенция ведь...
Он знал, что правительство Шульгина давно уже не признает в борьбе с анархизмом никакие конвенции, но все же не мог не ухватиться за эту зыбкую соломинку.
-- Или на допрос? Или куда? - продолжал задавать вопросы Задов, но ответов так и не дождался. Внезапно они подошли к выходу на... улицу. Часовой почему-то лежал на земле и не двигался.
-- Ой, а шо это с ним случилось? - удивился Лева.
-- Хлороформ, -- коротко пояснил подпоручик, после чего указал на дверь стоящего рядом автомобиля. - Садись.
Пожав плечами, Задов сел на пассажирское сиденье. Офицер завел мотор и повел машину куда-то по переулкам.
-- Так а куда мы едем-то? - спросил Лева.
-- А куда тебе надо? - ответил вопросом на вопрос подпоручик.
-- Не понял... -- действительно не понял Задов.
-- Ну, где у тебя тут эти... хазы, малины? Где ты можешь спрятаться?
-- Так я тебе и сказал, -- хмыкнул Лева. - Да шоб я корешей выдал своих...
-- Меня не интересуют твои... кореши. Мне нужно, чтобы ты спрятался и больше не попадался.
-- Так ты шо... отпустить меня хочешь?
-- Ты поразительно догадлив, -- усмехнулся подпоручик.
-- А...
-- А зачем - это уже не твоего ума дело.
Задов пожал плечами.
-- Ну, если так... давай-ка вон туда, поближе к порту...
Высадив Леву в указанном месте, офицер развернул машину и уехал в неизвестном направлении.
Хотя Задов так ничего и не понял, сам подпоручик смысл своего поступка понимал прекрасно. Ведь подпоручик Власов знал, как отразятся известия о поимке Задова на исходе предстоящих выборов.
И разве мог допустить победу Шульгина над Керенским верный член Партии Социалистов-Революционеров?
* * *
-- Итак, господа, -- сказал Михаил II, -- наша долгая беседа наконец-то подошла к концу. Что вы желаете сказать нашим радиослушателям на прощание?
-- Я надеюсь, -- торжественным тоном произнес Керенский, -- что российский народ сделает правильный выбор.
-- Я тоже на это надеюсь, -- заметил Шульгин.
-- А я в этом уверен, -- добавил император. - Ибо в любом случае выбор России будет правильным, кто бы ни победил. Потому что народ ошибаться не может.
* * *
Услышав стук в дверь, Григорий Котовский немедленно проснулся. Уже давно чуткий сон был необходимым атрибутом его деятельности. Как и ледяное спокойствие.
Тем не менее, открыв дверь, Котовский побледнел и всплеснул руками. Перед ним стоял Лева Задов.
-- Лева! Ты?
-- Ну а то кто же, Гриня? Князь Кропоткин?
-- Но ведь ты... но ведь тебя...
-- Ну да, замели. Бежал, плевое дело. Но теперь надо ноги делать, Гриня.
-- Ясно, -- кивнул Котовский, немного успокоившись. - Пошли.
Дорога в порт была короткой, но небезопасной. То и дело слышался шум, издаваемый проходящими военными патрулями.
-- Ой, Гриня, ну осторожней надо, чи шо... Заметут ведь обратно...
-- Не дрейфь, Левка, у меня ксива. А ты, скажу, со мной.
Они свернули на незнакомую Леве улицу. Где-то совсем недалеко послышался стук копыт.
-- Ну вот... -- задумчиво сказал Котовский. - Вот и все...
-- То есть как это все, Гриня? Мы ж ишо не...
Вместо ответа Котовский вынул из кармана револьвер и выстрелил старому другу и товарищу в лицо. Задов упал навзничь, не издав ни единого звука. Затем Котовский выстрелил еще несколько раз - не столько для верности, сколько для того, чтобы привлечь внимание.
Стук копыт приблизился.
-- Петька, не отставай! - послышался чей-то властный голос.
А через несколько мгновений из переулка показались два кавалериста.
-- Штабс-капитан Чапаев, -- представился Котовскому один из них. - Что за шум?
* * *
Взобравшись на старый памятник в форме броневика (воздвигнутый на этой питерской улице в память о мировой войне), пожилой человек с мудрым и грустным лицом возбужденно заговорил:
-- Россияне! Друзья мои! Когда вы пойдете на выборы, не голосуйте ни за Керенского, называющего себя "демократом", ни за Шульгина, именующего себя "патриотом"! Ведь ни один из них войны не прекратит!
-- О, да это ж Алексей Максимыч! - послышался голос какого-то уличного зеваки.
-- Пошли послушаем! - подхватил другой случайный прохожий.
-- Смотрите, это Горький!
-- Давай, Максимыч, режь им всю правду-матку!
-- Разве в том состоит демократия, -- продолжал надрываться Горький, -- чтобы допустить на предвыборную беседу только двух кандидатов? А как же остальные кандидаты, независимые? Да, за мной не стоят партийные блоки, думские фракции или финансовые олигархи! Но зато я богат землей русской, которую за свою жизнь исходил босиком вдоль и поперек! Я знаю и люблю русский народ, а ведь демократия - это и есть народовластие!
-- Правильно, Максимыч! Вот за тебя и проголосую!
-- Ты что, Митяй, с ума сошел? Хочешь свой голос на ветер выбросить? Шульгина на новый срок оставить?
-- Да тише ты, Андрюха! Не мешай великому писателю с народом гутарить!
-- И разве в том заключается патриотизм, -- не унимался Горький, -- чтобы чужие земли покорять, рурским углем да сталью прельстившись? Хватит! Долой войну! Пора нам, люди русские, вывести войска из Германии немедленно! А также из Македонии, Эфиопии и прочих иноземных мест! И Финляндию с Польшей отпустить давно пора восвояси, и иные национальные окраины! Хватит нам и нашей Руси великой - вон она какая большая-то...
-- Последние известия! - послышался голос мальчишки-газетчика. - Новости чревзычайной важности!
И народ, только что внимавший своему кумиру, кинулся раскупать газеты с последними известиями.
-- Испортил речь мне, дурак... -- невольно перефразировал Горький одного из своих героев.
-- Историческое событие в Гамбурге! - продолжал орать газетчик. - Анархист номер два Задов ликвидирован контрразведчиком Котовым! Премьер Шульгин представляет Котова к Георгиевскому! Керенский требует экспертизы во избежание ошибки!
Тяжело вздохнув, Максим Горький слез с памятника и направился к ближайшему трамваю.
* * *
-- Ну что ж, товарищи, -- сказал Нестор Махно, подняв стакан с водкой, -- выпьем за упокой души друга и соратника нашего. Положил Лева Задов жизнь свою на алтарь дела святого.
Прослезившись, анархисты выпили. Потом закусили.
И только два человека во всем мире знали, как именно смерть Левы Задова послужила святому делу.
Одним из этих двух людей был сам батька Махно. Другим - Котов-Котовский, сначала подставивший Леву во время столкновения с российскими танками, а потом застреливший его на гамбургской улице в портовом районе.
И вот сейчас премьер Шульгин мог с чистой совестью утверждать, что война в Германии - не ошибка и не просчет, а хоть и своеобразный, но все же эффективный способ борьбы с анархизмом.
Теперь уже не было и сомнения, что Шульгин останется премьер-министром. А это значит, что Российская Империя и дальше будет стремиться к всемирной гегемонии, вторгаясь куда попало и пытаясь обьять необьятное. И в конце концов надорвется. И рухнет.
А если рухнет самое могучее государство в мире, то почему бы не рухнуть и остальным?
А когда рухнут все государства, на всей Земле наступит наконец анархия.
Мать порядка.