Рукописи не сгорят
В конце 1880-х - 1890-х в Российской Империи родилось множество будущих творцов культуры, великих писателей и поэтов. Прóклятое поколение, они увидели Революцию, Первую Мировую и Гражданскую войны совсем молодыми, и, благодаря или вопреки тому, нашли в себе силы на то, чтоб творить. В их числе Есенин, Ахматова, Маяковский, Мандельштам, сестры Цветаевы, убитый слишком молодым князь Палей и, конечно, автор бессмертных «Белой гвардии», «Ивана Васильевича», «Мастера и Маргариты», «Собачьего сердца» Михаил Афанасьевич Булгаков.
Часть I читайте здесь: Юный врач.
1926. Изображение с сайта ru.wikipedia.org.
Тем временем жизнь вокруг Булгакова продолжала идти своим чередом. Вскоре после того, как мир встретил новый 1924 год, в «пышном особняке в Денежном переулке» был устроен вечер, куда пришли многие литераторы, как уже видные, так и начинающие, вроде Булгакова. Волею судеб там же оказалась и Любовь Белозерская. Она ещё не была знакома с Булгаковым лично, но уже читала его фельетоны и восхищалась прочитанным. Он понравился ей сразу же, она увидела в нём некоторое сходство с Шаляпиным. По её воспоминаниям, Булгаков тогда был «человеком лет 30-32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны; когда говорит, морщит лоб. Но лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит - способное выражать самые разнообразные чувства». Тогда же её удивил его несколько нелепый наряд, например, ярко-желтые «цыплячьи» ботинки, о которых он потом сказал: «Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась…».
Любовь Евгеньевна Белозерская, 1920-1921. Изображение с сайта yarcenter.ru.
И правда - жил Михаил Афанасьевич в ту пору небогато. Зарабатывал на хлеб он тем, что писал для газет фельетоны. Хотя сам он серьёзно к этому занятию не относился, оно во многом повлияло на его дальнейшее творчество. Много времени сочинение метких заметок у него не отнимало. По воспоминаниям Любови Белозерской, написать и перепечатать на машинке один фельетон в семьдесят пять - сто строк, с учетом всех дополнительных занятий вроде «хихиканья с машинисткой» и выкуривания папиросы, у Михаила Афанасьевича занимало всего-то полчаса.
Вскоре Белозерская окончательно разошлась со своим первым мужем и предсказуемо сблизилась с Булгаковым. Жила она тогда у своих родственников Тарновских. Глава семейства, Евгений Никитич, был человеком весьма занятным и сразу же приглянулся Михаилу Афанасьевичу. Впоследствии он стал прообразом профессора Персикова из повести «Роковые яйца». Евгений Никитич приглянулся Булгакову, и тот пустил в ход всё свое обаяние, под которое Тарновские тут же и попали. «Здорово я их, обоих Тарновских, обработал!» - сказал потом Михаил со смехом, а когда он смеялся, его прощали все и ему прощали всё.
Начало 20-х. Изображение с сайта culture.ru.
Татьяна Лаппа, с которой Булгаков на тот момент развелся только формально (она продолжала готовить и стирать в его квартире, жить вместе с ним), была осведомлена об этом романе. Более того, она даже была лично знакома с Любовью Евгеньевной, та учила её танцевать фокстрот.
Ухаживания Булгакова были делом весьма своеобразным. Вместе с младшей из Тарновских, Надеждой, дочерью Евгения Никитича, он сватал Белозерскую. В одном из шутливых посланий к Гадику - домашнее прозвище Надежды - он советовал ей тщательней охранять подругу, а то «лысые черти могут Любу украсть». Потом они вдвоем, Булгаков и Белозерская, ходили на Патриаршие и там подолгу разговаривали. Уже тогда это место имело для Булгакова большое значение. После одной особенно откровенной беседы Любовь изменила свои прежние, «холостяцкие», по её же словам, настроения, и вскоре они с Михаилом решили пожениться.
До того Булгаков уже предлагал Татьяне Николаевне обосноваться втроем, ведь «ей (Белозерской) же негде жить». Спустя несколько лет те же слова Михаил скажет уже другой женщине, но всё так же в отношении Любови Евгеньевны.
За свадьбой последовал традиционный для Москвы вопрос - квартирный. В конце концов после далеко не одного переезда из одного жилища в другое, Булгаковы утвердились в «покосившемся флигельке во дворе дома № 9 по Обухову, ныне Чистому переулку». Дом, ласково называемый парой голубятней, стал вторым важным в творчестве Михаила Афанасьевича приютом. Там он написал на основе своего романа пьесу «Дни Турбиных», удивительные повести «Собачье сердце» и «Роковые яйца», комедию «Зойкина квартира».
М. Булгаков, 1923. Художник А. Куренной. Источник: ru.m.wikipedia.org.
Соседями Булгаковых были самые разнообразные люди, и многие грани характера Михаила Афанасьевича заиграли именно там. В чужие дела он предпочитал лишний раз не вмешиваться и то же посоветовал и жене, когда она захотела было утешить соседку, избитую её мужем - милиционером. При всём этом Булгаков однозначно не относился к людям, равнодушным к окружающим. У одной из соседок часто появлялась немолодая уж дама, приветствовавшая всех сначала французскими, а потом русскими словами «Императрица вам кланяется». «Укроти старушку. Говорю для её же пользы», - просил Михаил у жены. Когда у другой соседки появлялся и слишком уж расходился непоседливый внук Витька, Булгаковы брали его к себе. Любовь с детьми общаться вовсе не умела, а вот у Михаила это получалось очень хорошо: он умел в считанные минуты успокоить Витьку, начав показывать фокусы.
Однажды на квартире у Булаковых произвели обыск и забрали дневниковые записи и рукопись «Собачьего сердца», далеко не самого просовесткого произведения. Только спустя два года рукопись была возвращена Михаилу Афанасьевичу, да и то - по настоянию Горького, который, как известно, после революции помогал многим, даже Великим князьям. После этого обыска Булгаков буквально поклялся больше никогда не вести дневников.
Примерно в то же время была написана и поставлена комедия «Зойкина квартира».
Сергей Топленинов, Николай Лямин, Любовь и Михаил Булгаковы, 1926. Изображение с сайта ru.wikipedia.org.
Следует заметить, что с Любовью Белозерской, «дорогой женой Любашей», Булгаков был другим. Это заметно по тому, как разнятся воспоминания о нём двух женщин, с которыми он развёлся. Татьяна Лаппа называет его Булгаковым, Михаилом и лишь несколько раз - Мишей. Её воспоминания в большинстве своём - лишь рассказы о событиях, происходивших с ней и её мужем. Белозерская же во многом делает упор на то, каким человеком был её муж, она вспоминает его улыбки, шутки, слова… Он для неё - или, уважительно, М. А., или, шутливо - Мака. Такое прозвище Булгаков придумал себе сам, вспоминая какое-то детское стихотворение.
Коктебель… Крым; райский уголок для одних и только лишь скучная пустыня - для других. Трудно сказать, чем на самом деле стала месячная поездка туда для Михаила Афанасьевича. С одной стороны, Булгаковым лысая местность вовсе не понравилась, но сам дом (дом поэта Волошина), где они жили, Любовь вспоминала как «чудо». Удивительные же обитатели Дома, наоборот, были им вполне по нраву. «Жили мы все в общем мирно. Если не было особенно дружеских связей, то не было и взаимного подкусывания», - вспоминала Белозерская. Сам Михаил Крым называл местом противненьким, однако эта поездка вовсе не стала последней.
Дом Волошина в Коктебле. Изображение с сайта yarcenter.ru.
Там, в Коктебеле, Булгаков вернулся ненадолго к увлечению своей юности - собиранию бабочек, втянув в своё занятие и жену. И это не считая других, классических «южных» занятий, вроде собирания гальки, каким придается почти любой путешественник.
Булгаков «не очень-то любил дальние прогулки», но всё равно «загорел розовым загаром светлых блондинов. Глаза его кажутся особенно голубыми от яркого света и от голубой шапочки, выданной ему».
Состоялось в ту пору одно интересное знакомство: «Как-то Максимилиан Александрович (Волошин) подошел к М. А. и сказал, что с ним хочет познакомиться писатель Александр Грин, живший тогда в Феодосии, и появится он в Коктебеле в такой-то день. И вот пришел бронзово-загорелый, сильный, немолодой уже человек в белом кителе, в белой фуражке, похожий на капитана большого речного парохода, глаза у него были темные, невеселые, похожие на глаза Маяковского, да и тяжелыми чертами лица напоминал он поэта. С ним пришла очень привлекательная вальяжная русая женщина в светлом кружевном шарфе. Грин представил ее как жену.
Разговор, насколько я помню, не очень-то клеился. Я заметила за М. А. ясно проступавшую в те времена черту: он значительно легче и свободней чувствовал себя в беседе с женщинами».
Изображение с сайта culture.ru.
Вскоре после того начались первые нападки на Булгакова, или, как их называла его жена, «оплеухи». Автором самой первой из них был некто Виктор Шкловский, «оплеуха» которого была тем обидней, что несколькими днями ранее он обращался к Булгакову за медицинской консультацией. «Шкловский выразился так: „А у ковра Булгаков". (Гамбургский счет. Л. 1928, стр. 5.) Поясню для тех, кто не знаком с этим выражением. Оно означает, что на арене „у ковра" представление ведет, развлекая публику, клоун. Я никогда не забуду, как дрогнуло и побледнело лицо М. А. Конечно, полного иммунитета от оплеух и уколов выработать в себе было нельзя, но покрыться более толстой кожей, продубиться было просто необходимо, как покажет сама жизнь».
Великий русский писатель, Антон Павлович Чехов, называл медицину своей женой и литературу - любовницей, для Булгакова же ситуация развернулась на сто восемьдесят градусов. Но ни литература, ни медицина не были его душой, его душой был театр. Он любил сочинять пьесы, любил ходить в театр, и там для него важнее были не технические новшества, но игра актеров, чувства, которые вызывала постановка. В середине двадцатых произошло наконец долгожданное событие: состоялась премьера постановки его «Дней Турбиных». Любовь Белозерская вспоминала: «Шло 3-е действие… Батальон разгромлен. Город взят гайдамаками. Момент напряженный. В окне турбинского дома зарево. Елена с Лариосиком ждут. И вдруг слабый стук… Оба прислушиваются… Неожиданно из публики взволнованный женский голос: «Да открывайте же! Это свои!» Вот это слияние театра с жизнью, о котором только могут мечтать драматург, актер и режиссер».
1926. Изображение с сайта magisteria.ru.
Так, с одной стороны, Булгакова ругали, а с другой - им восхищались. А он награждал сложившийся мир своим фирменным насмешливым презреньем, которое не всегда даже является таковым, иногда оно - лишь подтрунивание над своим веком; своего апогея оно достигнет лишь через десять лет. «Ты так сурово жил и до конца донёс великолепное презренье», - скажет спустя годы, уже после смерти гения Ахматова.
В эти тяжкие годы травли Булгакову очень сильно помогала семья, или, точнее, сестры, ведь обоим его братьям еще в двадцатом году пришлось навсегда уехать за границу. Ближе всех ему была Надежда, но и младшая из всех детей, Елена, была истинной сестрой Михаила. Белозерская называла её достойным партнёром брату по юмору. После свадьбы Елены и Михаила Светлаева они - Булгаковы и Светлаевы - вместе предприняли поездку в Крым, с которой связана очередная горько-смешная ситуация из жизни Михаила Афанасьевича, предопределившая некоторые эпизоды его будущего:
«Помню, как-то утречком шли мы по дорожке, огибая свой дом. У окна стояли наши соседи - муж и жена. М. А., как всегда, очень вежливо сказал: „С добрым утром, товарищи", на что последовало: „Кому товарищ, а кому и серый волк". Дальше все было еще интересней. Питаться мы ходили на соседнюю дачу, в бывший дворец какого-то великого князя. Столы стояли на большой террасе. Однажды, после очередной трапезы, кто-то обратился к Булгакову с просьбой объяснить, что такое женщина бальзаковского возраста. Он стал объяснять по роману - тридцатилетняя женщина выбирает себе возлюбленного намного моложе себя и для наглядности привел пример - вот, скажем, если бы Книппер-Чехова увлеклась комсомольцем… Только он произнес последнее слово, как какая-то особа, побледнев, крикнула: „Товарищи! Вы слышите, как он издевается над комсомолом. Ему хочется унизить комсомольцев! Мы не потерпим такого надругательства!"
Тут с „тронной речью" выступила я. Я сказала, что М. А. не хотел никого обидеть, что тут недоразумение и т. д., но истеричка все бушевала, пока ее не подхватил под ручку красивый армянин из их же группы и не увел в соседнюю аллейку, где долго ее прогуливал и мягко отчитывал: “Надо быть терпимой, нельзя же из мухи слона делать”…».
С женой Любовью. Изображение с сайта litmir.me.
После того замечательного дня Булгаков старался избегать слова «товарищ» и не говорить на литературные темы. С того памятного обыска он поклялся не вести дневников.
Семья вообще играла в судьба Михаила Афанасьевича большую роль. В начале двадцатых годов он написал небольшой, но очень трогательный рассказ «Красная корона». Главный герой пытается найти своего младшего брата. Он старше на десять лет, он должен… Это во многом напоминает то, как страдал сам Булгаков, когда в двадцатом году долго не поступало вестей от его братьев, Николая и Ивана. Лишь потом Булгаковы узнали, что им пришлось уехать из России, когда Белые потерпели поражение, а в душе писателя надолго осталось воспоминание о том ужасе.
Наступил 1927 год. Булгаков продолжал писать. Возможно, именно в этот период у него возникали первые идеи для будущих романов. Писал Михаил Афанасьевич в основном ночами, зажегши свечи и обязательно подвернув под себя ногу. Это было своеобразной семейной традицией, так же часто сидела сестра его Надежда.
В 1927 году Михаил Афанасьевич написал одно из самых противоречивых своих произведений - пасквиль «Багровый остров», которое то осуждали, то хвалили ещё при жизни автора.
Двумя годами позднее на Масленицу Булгаковы познакомились у друзей с Еленой Сергеевной Шиловской. Она стала бывать в доме писателя, подружилась с его женой Любовью. Спустя совсем малое время закрутился второй тайный роман в жизни Булгакова.
1928
Вскоре после того началась работа над пьесой «Мольер» (она же «Кабала святош»). Образ Мольера в принципе очень занимал автора, он вернулся к нему также в 1932 году, когда приступил к написанию романа «Мольер» (авторское название - «Жизнь господина де Мольера»). Пьесу вместе с романом без преувеличения можно назвать одними из главных работ Михаила Афанасьевича. За роман он весьма предсказуемо подвергался жесткой критике.
Казалось бы, господин де Мольер, французский комедиограф XVII века, очень отстоял от реальности первых лет СССР, и ругать Булгакова было не за что. Но при первом же прочтении рукописи редактор отметил одну подробность: роман был написан явным монархистом, роялистом, как называл его редактор, говоря о рассказчике истории Мольера, который однозначно позаимствовал многое у своего создателя. «Книгу необходимо серьёзно переработать», - писал редактор Тихонов в письме Булгакову. «Это не тот Мольер, каким его должен знать и ценить советский читатель», - добавлял он далее, совершенно всерьёз предлагая автору романа, который больше полугода жил и дышал своим героем, согласиться с этим! Михаил Афанасьевич отвечал на это достойно и саркастически: «Вы сами
понимаете, что написав свою книгу налицо, я уж никак не могу переписать её наизнанку. Помилуйте!»
Продолжение следует...
Текст моего авторства, при копировании прошу указывать ссылку на мой блог. Отдельная благодарность за помощь и поддержку во время написания выражается Коматесовой Анне Сергеевне.